Роберт Уилсон - Компания чужаков
К двум часам все разошлись. Уоллис задержался допоздна, ему предстояло отвезти домой Пегги Уайт, помощницу бухгалтера, которая пренебрегла бутербродами и теперь жестоко расплачивалась за семь порций джина, выпитых на пустой желудок. После ухода гостей Анна прибрала и осталась сидеть на кухне, вспоминая странные взгляды, какими мерили ее с ног до головы Уоллис и Роуз. Казалось, будто они оба, каждый на свой лад, прикидывают, годится ли Анна для определенной работы. Неужели Роуз, вопреки их взаимной неприязни, готов что-то ей доверить? А Уоллис?
Может быть, у того на уме не работа, а флирт? Супруга номер два тоже успела надоесть? Семейная жизнь в Англии катится ко всем чертям. Почему бы и нет? Внезапная беременность никому теперь не грозит. Приняла таблетку, и делай что хочешь. Салазар бы перерезал себе горло, прежде чем допустил безбожную таблетку в страну. Мысли Анны безболезненно скользили по этим рельсам, пока не наткнулись на ее собственную семью: близкие разобщены, тысячи миль между ними, мужчины сражаются в Африке. Уронив голову на руки, Анна заплакала — одна в большом доме. Весь гардероб матери успели свезти на благотворительную распродажу, и самые отважные черви уже прокладывали ходы сквозь лакированное дерево гроба.
Глава 30
7 сентября 1968 года, Англия
Поезд вез Анну в Кембридж. Она купила на станции газету и впервые в жизни порадовалась, читая «Гардиан»: на первой же странице среди основных новостей из-за рубежа сообщалось, что доктор Салазар спешно доставлен в лиссабонскую больницу Круш Вермелью. Диктатор упал в обморок, обследование установило наличие внутричерепной гематомы и тромба в оболочке мозга. Ну да, усмехнулась Анна, португальцы не могут же просто сказать — кровоизлияние в мозг. Статья завершалась коротким интервью с главным специалистом по внутричерепной хирургии: профессор пояснил, что главе государства понадобится операция для устранения тромба.
Солнце прорвалось из-за туч и залило вагон ярким светом. Анна закурила с таким чувством, будто воскуряет жертвенные благовония за погибель фашистского режима и прекращение колониальных войн в Африке.
Льюис Крейг жил в Тринити-колледже, в квартире с видом на двор. Он курил сигары, швейцарский сорт «Виллигер». Анна учуяла их запах еще с первого этажа и заранее представила себе квартиру: хаос бумаг и книг, смысл которого ясен лишь самому хозяину. Однако квартира оказалась неожиданно опрятной, никаких разбросанных бумаг. Блокноты на пружинах складывались на книжную полку, их набралось уже несколько сотен, рассортированных по пачкам с цветными ленточками. И другие проявления эксцентричности, присущие преподавателям математики, как то: носки под сандалии, протертые до блеска серые брюки, заканчивающиеся повыше лодыжки, твидовый пиджак с заплатами на локтях и галстук, украшенный свежими пятнами яйца и бекона, оказались чужды Льюису Крейгу. Он быстро лысел, но уцелевшие волосы были коротко подстрижены, подчеркивая форму головы, большой, квадратной. На вид профессор был силен и подтянут, ни унции лишнего жира. Судя по тому, как пиджак — не твидовый, а от хорошего костюма — обтягивал его грудь и плечи, профессор регулярно упражнялся с гантелями.
Анна застала его врасплох: Крейг отдыхал в кресле, задрав черные туфли на стол. Едва она закрыла за собой дверь, как профессор уже вскочил, обогнул стол и навис над ней — несколько даже угрожающе. Анна протянула ему руку, его пальцы на ощупь казались жесткими и мозолистыми, словно пальцы крестьянина. Склонившись над рукой Анны, профессор поцеловал ей пальцы. Анна почувствовала легкий аромат одеколона, смешанный с запахом табака. Не выпуская руки своей гостьи, хозяин провел ее через комнату и усадил на кожаный диван. Сам он уселся напротив, на краешке кресла. Вблизи было видно, что профессору уже за пятьдесят, но он хорошо сохранился.
— Жуан Рибейру писал, что равных вам нет, но забыл упомянуть, что речь идет не только о ваших способностях.
— О вас он мне тоже много чего не рассказывал. — Взмахом руки Анна отмела мужскую лесть. — Например, как вы познакомились.
— Жуан приезжал на симпозиум по простым числам. И я, перед тем как перебрался в Принстон, читал в Лиссабоне курс лекций по диофантовым уравнениям.
Он не спускал глаз с лица Анны. Приподняв мускулистые плечи, так что голова почти утонула между ними, он подался вперед, сильно упираясь ногами в пол, как будто вот-вот прыгнет на нее. Знакомая металлическая пружина сворачивалась и разворачивалась в животе. Вот уже двадцать с лишним лет никто не смотрел на Анну с таким откровенным мужским интересом. Все мысли разбежались, она с трудом вспомнила, о чем еще надо спросить.
— На днях мне кто-то говорил, что вы работали в корпорации РЭНД, — сказала она.
— Работал. Два года. Что-то вроде искусственного парника, столько мозгов под одной крышей, так и дымятся… Похоже на то, как мы во время войны работали с Аланом Тьюрингом. Докторскую в военные годы пришлось отложить, так что к середине пятидесятых я попал в Принстон, потом в РЭНД, в Санта-Монику. Знаете, как говорится: на Западном побережье существует только два типа погоды — солнце и туман. Я скучал по здешнему климату. Ничего нет лучше крепкого морозца, когда солнце еле-еле просвечивает сквозь голые деревья.
— А я скучаю по зеленому лету, по запаху свежескошенной травы…
— Кто вам сказал, что я работал в РЭНД?
— На похоронах матери. Не помню, кто именно.
— Соболезную. Об этом Жуан не писал.
— Я ему еще не сообщила.
— Жуану сейчас нелегко. Впрямую он об этом не говорит, но между строк прочесть можно.
— Может быть, теперь дела пойдут на лад. Вы читали сегодняшнюю газету?
— Насчет Салазара? Пишут, что он не сможет вернуться к работе.
— Это и для меня лично благая весть, — сказала она и почувствовала первый укол совести, первую, такую знакомую спазму вины.
— Ну да, ваш муж и сын сражаются в Гвинее. Жуан писал, что вы, может быть, навестите меня… и вот вы здесь.
Они заговорили о математике. Время летело незаметно, разговор поглотил обоих. Крейг вел себя агрессивно, отметал многие ее аргументы грубоватым «это и так всем известно», однако Анна оказалась изворотливым противником и всякий раз, когда профессору удавалось прижать ее к мату, отвлекала его неожиданным ходом, внезапно приоткрывшимся решением. В итоге им удалось составить тезисы для намеченной исследовательской работы и Крейг посулил найти ей место на одном из женских факультетов.
На обратном пути вагон заполонили американские туристы, возвращавшиеся, как нетрудно было понять, из Шотландии: всю дорогу они спорили о том, какая расцветка пледов лучше подходит для того, чтобы перешить их на клетчатые пиджаки. Пожалуй, лучше всего выйдет из цветов клана Мак-Леод. Анна едва верила своим ушам, прислушиваясь к этой болтовне, пока ей не показалось, что сама она таращится на попутчиков, как глупая провинциалка. Поднялась и вышла в проход покурить. Разум ее заполонило физическое присутствие Крейга, их интеллектуальная близость и запах его сигар, льнувший к ее пальто. Анна высунулась из окна, обратившись затылком к встречному ветру, длинные черные волосы упали ей на лицо, скрывая окрестный пейзаж. Две серебряных полосы вились из-под заднего вагона, убегая назад, к Кембриджу, и Анна вновь почувствовала старинную тягу, мощную, как гравитация. Она повернулась в другую сторону, лицом к движению, зажмурилась: резкий порыв ветра выжал слезы из глаз. Теперь волосы относило назад, они струились горизонтально, как хвост кометы, и Анна торжествующе рассмеялась: жизнь набирала обороты, будущее устремилось ей навстречу, как этот ветер. Что-то будет!
На следующий день шел обложной дождь; Анна, словно узница, сидела в сумрачном доме в Клэпэме и ждала звонка, но телефон молчал. Под вечер дождь угомонился, неожиданной лаской в комнату проник солнечный луч. Анна решила прогуляться на кладбище и обнаружила на могиле матери среди уже знакомых букетов два явно дорогих венка, оба без подписи, только название цветочного магазина в Пимлико. Она прошлась среди надгробий, высокие каблуки вязли во влажном грунте, а потом согрелась чаем в кофейне в Старом городе. Съела пирожное, размышляя, не преувеличивает ли она взаимное притяжение, возникшее, как ей показалось, между ней и Крейгом, не сочиняет ли «роман». Да он, вероятно, женат. Подумаешь, нет кольца, кто в Англии сейчас носит обручальные кольца? Анна повертела на пальце собственное кольцо — золотой ободок уже нелегко будет снять, не пройдет через сустав. С какой стати Крейгу проявлять интерес к сорокалетней женщине, когда в кампусе полным-полно сексуально продвинутых двадцатилеток? И она побрела домой, то и дело оскальзываясь на влажных осенних листьях и еще каком-то размокшем от дождя мусоре.
