Джон ле Карре - Шпион, пришедший с холода. Война в Зазеркалье (сборник)
– Нет. Биржа труда только направила меня к вам. Они сказали, что вам нужен работник.
– Понятно. – На ее лице появилась деревянная улыбка.
В этот момент зазвонил телефон, она сняла трубку и начала с кем-то яростно спорить. Лимас догадался, что это была давняя размолвка, поскольку никаких предисловий не потребовалось. Она чуть повысила голос и стала говорить о каких-то билетах на концерт. Послушав минуту или две, Лимас оставил ее и пошел вдоль книжных полок. В одной из ниш он заметил девушку, стоявшую на стремянке и переставлявшую с места на место солидных размеров фолианты.
– Я – ваш новенький, – сказал он. – Моя фамилия Лимас.
Девушка спустилась с лестницы и пожала ему руку, пожалуй, немного формально.
– А я – Лиз Голд. Будем знакомы. Вы уже виделись с мисс Крэйл?
– Да, но она сейчас разговаривает по телефону.
– Наверняка спорит со своей матушкой. Чем вы будете заниматься?
– Пока не знаю. Работать.
– Сейчас мы как раз проводим инвентаризацию: мисс Крэйл завела новую картотеку.
Девушка была высокого роста, немного нескладная, с высокой талией и длинными ногами. На ней были туфли на тонкой плоской подошве, как у балетных пуантов, видимо, ей хотелось казаться хоть немного ниже. Подобно телу, ее лицо тоже состояло из крупных деталей и словно еще не решило, стать ему заурядным или красивым. Лимас дал ей на вид года двадцать два или двадцать три. Еврейка.
– Нам просто надо проверить, все ли книги в наличии на полках. А вот это формуляр. Когда вы находите нужную книгу, то карандашом надписываете формуляр и делаете отметку в инвентарном списке.
– А что потом?
– Только самой мисс Крэйл дозволено обвести карандашную запись чернилами. Таково правило.
– Чье правило?
– Его установила мисс Крэйл. Почему бы вам не начать с раздела археологии?
Лимас кивнул, и они вдвоем перешли к следующей нише, где на полу перед полками стояла обувная коробка с карточками.
– Вы занимались раньше чем-нибудь подобным? – спросила она.
– Нет. – Он наклонился, вынул из коробки пачку карточек и стал перебирать их. – Меня прислал мистер Питт с биржи труда. – Лимас положил карточки на прежнее место и спросил: – А заполнять чернилами карточки тоже разрешено только мисс Крэйл?
– Да.
Лиз оставила его одного. После минутного колебания он взял с полки книгу. Она называлась «Археологические открытия в Малой Азии». Том четвертый. Другие тома, похоже, отсутствовали.
Около часа дня Лимас проголодался. Он вернулся туда, где сортировала книги Лиз, и спросил:
– Как тут у вас обстоит с обедом?
– О, я всегда приношу с собой сандвичи. – Она слегка смутилась. – Могу с вами поделиться, если не возражаете. Здесь ни одного кафе на несколько миль кругом.
– Нет, спасибо, я пойду прогуляюсь. Нужно купить кое-что.
Она смотрела ему вслед, когда он выходил через вращавшиеся двери.
Вернулся он только в половине третьего. От него попахивало виски. В одном магазинном пакете у него лежали овощи, в другом – разного рода бакалея. Он поставил пакеты в угол ниши и неспешно вернулся к изданиям по археологии. Он делал записи в формулярах минут десять, когда почувствовал, что за ним наблюдает мисс Крэйл.
– Мистер Лимас!
Он стоял на средней ступеньке стремянки, и ему пришлось посмотреть на нее через плечо сверху вниз.
– Слушаю вас.
– Вы не знаете, откуда здесь взялись эти пакеты?
– Они мои.
– Ясно. Стало быть, ваши.
Лимасу оставалось лишь ждать продолжения.
– Что ж, весьма сожалею, но должна уведомить вас, что у нас запрещено приносить в библиотеку продукты из магазинов, – сказала она после паузы.
– А где еще я мог их оставить? Я просто не мог пристроить их где-то в другом месте.
– Где угодно, но не в библиотеке, – отрезала она.
Лимас пропустил ее слова мимо ушей и снова занялся разбором археологического раздела.
– Если бы вы использовали только обычное время, отведенное на обеденный перерыв, – продолжала мисс Крэйл, – у вас не было бы возможности делать покупки. Никто из нас так не поступает: ни я, ни мисс Голд. У нас нет времени ходить по магазинам.
– Так почему бы вам не добавить к обеду лишние полчаса? – спросил Лимас. – Тогда времени хватило бы на все. А если работы слишком много, можно на те же полчаса задержаться вечером. Чтобы наверстать.
Какое-то время она оставалась стоять, глядя на него и явно обдумывая ответ. Наконец объявила:
– Я обсужу этот вопрос с мистером Айронсайдом, – и вернулась за свою конторку.
Ровно в половине шестого мисс Крэйл надела пальто и, выкрикнув: «До завтра, мисс Голд!» – ушла.
Как понял Лимас, пакеты с продуктами не давали ей покоя всю вторую половину дня. Он прошел в соседнюю нишу, где Лиз Голд сидела на нижней ступеньке лестницы и читала что-то вроде брошюры. Заметив Лимаса, она с виноватым видом сунула ее к себе в сумочку и встала.
– Кто такой мистер Айронсайд? – спросил Лимас.
– У меня такое ощущение, что его не существует в природе, – ответила она. – Это придуманный мисс Крэйл большой начальник, которым она начинает грозить, если не справляется с проблемой сама. Я однажды тоже поинтересовалась, кто он такой. Она начала нервничать, напускать тумана, а потом сказала: «Вам это знать не обязательно». Так что я не верю в его реальность.
– Мне показалось, что в нее не верит и сама мисс Крэйл, – заметил Лимас, заставив Лиз Голд улыбнуться.
В шесть часов она заперла библиотеку и отдала ключ ночному сторожу – очень дряхлому старику, которого контузило еще в Первую мировую войну. По словам Лиз, он добросовестно бодрствовал все ночи, но только из опасения, что немцы могут перейти в контратаку. На улице стоял жесточайший холод.
– Вам далеко отсюда? – спросил Лимас.
– Двадцать минут. Я всегда хожу пешком. А вам?
– Еще ближе, – ответил Лимас. – Доброй ночи. – И он медленно побрел в сторону своего дома.
Войдя в квартиру, Лимас попытался включить свет, но не вышло. Он попробовал выключатель в кухне, а потом электрический камин, стоявший рядом с постелью. На коврике у двери лежал конверт, Лимас подобрал его и вынес под свет тусклой желтой лампы лестничной клетки. Письмо было от местного менеджера электрической компании, который страшно сожалел, но был вынужден отключить энергоснабжение, пока жилец не уплатит причитавшийся с него долг в сумме девяти фунтов четырех шиллингов и восьми пенсов.
Для мисс Крэйл он стал врагом, а иметь врагов мисс Крэйл очень нравилось. Она либо бросала на него злые взгляды, либо вообще не обращала внимания, но, стоило ему приблизиться, начинала дрожать, оглядываясь по сторонам, словно искала какой-то предмет как оружие для защиты или просчитывала путь побега. Временами она страшно обижалась на него. Так происходило, например, всякий раз, когда он вешал свое пальто на ее крючок, и тогда она могла стоять перед ним и трястись от возбуждения минут пять, пока Лиз не обращала на это внимания и не звала Лимаса.
Тот подходил и спрашивал:
– Вас что-то беспокоит, мисс Крэйл?
– Ничего, ровным счетом ничего, – отвечала она напряженным голосом, тяжело дыша.
– Что-то не так с моим пальто?
– С ним все в порядке.
– Хорошо. – Он пожимал плечами и возвращался к своей работе.
Но после этого она пребывала в нервном состоянии весь день и половину утра общалась с кем-то по телефону театральным шепотом.
– Это она со своей матерью, – объяснила Лиз. – Маме она рассказывает обо всем. Обо мне тоже.
Ненависть мисс Крэйл к Лимасу постепенно достигла такого накала, что ей стало трудно даже разговаривать с ним. В день зарплаты он возвращался после обеда и всегда находил на третьей ступеньке стремянки конверт со своей фамилией, написанной с ошибками. Когда это случилось впервые, он подошел к ней, держа в руках деньги и конверт, чтобы сказать:
– Моя фамилия пишется через «и», мисс Крэйл, и в ней только одно «с».
От испуга ее сначала чуть не разбил паралич, а потом она принялась бесцельно крутить в пальцах карандаш, дожидаясь, пока Лимас оставит ее. Затем она больше часа провисела на телефоне.
Примерно через три недели после того, как Лимас начал работать в библиотеке, Лиз пригласила его к себе на ужин. Она сделала вид, что эта мысль пришла ей в голову совершенно внезапно в пять часов вечера: похоже, она сразу поняла, что, если пригласить его на завтра или послезавтра, он может забыть об этом или просто не прийти, и потому пригласила на пять того же вечера. Лимасу сначала откровенно не понравилась ее идея, но в итоге он все же согласился.
Они шли в сторону ее дома под дождем, и в этот момент, казалось, могли быть в любом городе – Берлине, Лондоне, – в любом, где плитки тротуаров под вечерним дождем превращались в подсвеченные водные дорожки, а машины издавали шинами унылое хлюпающее шуршание по промокшим мостовым.
