Кен Фоллетт - Полет шершня
Хермия составила сообщение для шведского курьера, где рекомендовала ему воздержаться от участия в пропагандистской войне, сосредоточив силы на выполнении прямых обязанностей. Следом напечатала отчет, в котором обобщила военные сведения, поступившие из Дании: первый экземпляр – своему непосредственному начальству, а те, что под копирку, – для передачи в другие отделы.
В четыре часа пополудни она ушла. Решила, что сейчас нужно угостить мать чаем. А вечером она вернется доделать работу, часа на два.
Маргарет Маунт жила в маленьком домике в Челси. Когда, в конце тридцатых, отец Хермии умер от рака, ее мать поселилась вместе со своей незамужней школьной подругой Элизабет. Они звали друг друга как в юности – Магс и Бетс. Сегодня они вдвоем приехали в Бличли посмотреть, как Хермия устроилась.
Быстрым шагом она прошла по деревне к улице, на которой снимала комнату. Магс и Бетс уже сидели в гостиной, беседовали с квартирной хозяйкой, миссис Бивен. Мать Хермии приехала в форме водителя «скорой помощи» – в брюках и фуражке, а Бетс, привлекательная дама пятидесяти лет, – в цветастом платье с короткими рукавами. Хермия обняла мать и чмокнула Бетс в щеку. Они с Бетс так и не подружились: Хермии казалось порой, что та ревнует ее к матери.
Она повела их к себе. Бетс, глядя на жалкую комнатку с одной кроватью, поджала губы, но мать улыбнулась сердечно.
– Что ж, учитывая, что идет война, это неплохо, – кивнула она.
– Я здесь мало бываю, – покривила душой Хермия.
На самом деле, с книгой или слушая радио, она проводила тут долгие одинокие вечера.
Хермия зажгла газовую горелку, чтобы приготовить чай, и порезала кекс, который купила к случаю.
– Что, от Арне вестей по-прежнему нет? – спросила мать.
– Нет. Я написала ему на адрес Британского легиона в Стокгольм, и они письмо переправили, но ответ так и не пришел. Даже не знаю, получил он его или нет.
– О Боже.
– Жаль, что я с ним не знакома, – встряла тут же Бетс. – Какой он?
«Влюбиться в Арне, – подумала Хермия, – было все равно что слететь на лыжах с горного склона: легкий толчок для начала, внезапный набор скорости, а потом, не успеешь собраться с мыслями, возбуждающее ощущение головоломного, головокружительного спуска по лыжне, и никаких шансов остановиться. Но как рассказать об этом?»
– Он красив, как киноактер, силен, как атлет, и обаятелен, как ирландец, – выдала Хермия. – Но это не главное. Главное, с ним легко. Что ни случись, он только посмеивается. Я иногда злюсь – ну, не на него, конечно, – а он улыбается и говорит: «Клянусь, таких, как ты, не сыскать!» Господи, как мне его не хватает! – Она закусила губу, чтобы не разреветься.
– Влюблялись в тебя многие, – живо вступила мать, – но мало кто мог с тобой совладать! – Магс отличалась прямодушием под стать дочери. – Надо было ковать железо, пока горячо!
Хермия, чтобы сменить тему, стала расспрашивать, как они переживают лондонские бомбежки. Оказалось, Бетс во время налетов прячется под столом, в то время как Магс под бомбами рулит на своей «скорой помощи». Мать Хермии всегда была сильной женщиной, порой резковатой и даже, можно сказать, бестактной для жены дипломата, но война нашла достойное применение ее силе и мужеству, подобно тому как нехватка мужчин в разведке предоставила Хермии возможность профессионального роста.
– Это не может длиться бесконечно, – вздохнула Магс. – Где люфтваффе возьмет столько летчиков и самолетов? Наши бомбардировщики бомбят немецкие заводы, и будут бомбить. Результат скажется непременно.
– А меж тем, – произнесла Бетс, – ни в чем не повинные немецкие дети и женщины страдают так же, как мы…
– Да, я знаю, но это война! – отозвалась Магс.
Хермии вспомнился разговор с Дигби Хоаром. Такие, как Магс и Бетс, верят, что воздушные налеты британской авиации подрывают мощь нацистов. Это хорошо, что им невдомек: половину наших бомбардировщиков сбивают. Если люди узнают правду, то могут пасть духом, сдаться.
Магс стала подробно рассказывать про то, как они спасали собаку из горящего дома, но Хермия слушала вполуха, думая о том, что сказал Дигби. Если Фрейя – машина, и немцы используют ее, чтобы защищать свои границы, она должна находиться в Дании. Дигби сказал, машина испускает что-то вроде луча: либо оптические импульсы, либо радиоволны. Такой луч можно засечь. Эта идея ее взбудоражила. «Вероятно, что-то смогут выяснить мои ребята из «Ночного дозора». Надо отправить им поручение. Но сначала необходимо разузнать побольше. Займусь этим сегодня же, как только провожу мать и Бетс на вокзал».
Хермии захотелось, чтобы они поскорее ушли.
– Еще кекса, мама? – вежливо осведомилась она.
Глава 2
Янсборгской школе исполнилось триста лет, и школа этим гордилась.
Первоначально она состояла из церкви и одного дома, где мальчики ели, спали и учились, а теперь это был целый комплекс сооружений из красного кирпича. Библиотека, когда-то лучшая в Дании, занимала отдельное здание, такое же большое, как церковь. Еще имелись научные лаборатории, современные спальные корпуса, лазарет и спортзал, перестроенный из амбара.
Как раз в спортзал Харальд Олафсен и направлялся. Было двенадцать дня, и мальчики только что отобедали бутербродами с бужениной и соленым огурчиком – именно такое меню предлагалось здесь по средам все семь лет, что он учится в школе.
«Глупо гордиться тем, что заведение старое», – думал он.
Когда учителя с придыханием говорят об истории школы, ему вспоминаются старые рыбачки на Санде, которые говорят: «Да мне уж за семьдесят!» И при этом так застенчиво улыбаются, словно это какое-то личное достижение.
Когда он шел мимо дома директора школы, вышла жена директора и, завидев его, улыбнулась.
– Добрый день, Миа, – вежливо поклонился он.
Директора всегда звали Хейс, что по-древнегречески значит «первый», а жена его, соответственно, звалась Миа, то же самое в женском роде. Древнегреческий в школе перестали преподавать еще пять лет назад, но традиции живут долго.
– Какие новости, Харальд? – спросила она.
Супруга директора знала, что у Харальда есть самодельный радиоприемник, который ловит Би-би-си.
– Восстание в Ираке подавлено, – ответил он. – Британцы вошли в Багдад.
– Британцы взяли верх? – переспросила она. – Это неплохо, для разнообразия.
Миа, невзрачная женщина с простым лицом и тусклыми темными волосами, ходила в бесформенных платьях, но в школе было всего две женщины, так что мальчики не переставали гадать, как она выглядит, если ее раздеть.
«Интересно, – подумал Харальд, – я когда-нибудь угомонюсь насчет секса?»
Теоретически понятно: если годами спишь с женой каждую ночь, это должно потерять всякую новизну и даже приесться, но вообразить себе такое он не мог, как ни старался.
По расписанию сейчас шли два часа математики, но сегодня в школе ждали гостя – Свенда Аггера, который здесь когда-то учился, а теперь представлял родной город в ригсдаге, парламенте Дании. Вся школа собралась послушать его в спортзале, единственном помещении, которое вмещает в себя всех сто двадцать учеников. Харальд предпочел бы урок математики.
Он и сам не мог вспомнить, когда стало интересно учиться. Маленькому, ему каждый урок казался возмутительной помехой, отрывающей от таких важных дел, как строительство дамбы на ручье или дома на дереве. Но лет примерно четырнадцати, сам того не заметив, он вдруг осознал, что физика и химия захватывают его куда больше, чем игры в лесу. Его прямо-таки потряс тот факт, что основатель квантовой физики – датский ученый Нильс Бор. То, как Бор истолковал периодическую систему элементов, объяснив химические реакции строением атома тех элементов, которые в реакциях участвуют, на взгляд Харальда, было чем-то вроде божественного откровения, фундаментальным и убедительным ответом на вопрос, как устроена Вселенная. Он обожал Бора так, как его сверстники обожали Кая Хансена, форварда команды «B-93K».
Образование стоило денег. К счастью, дед Харальда, поняв, что сын выбрал профессию, которая обеспечит ему бедность до конца дней, подумал о том, как выучить внуков. Оставленных им денег хватило на то, чтобы Арне и Харальд отправились в Янсборгскую школу. Их хватит и на обучение Харальда в университете.
Он вошел в спортзал. Младшие мальчики ровными рядами поставили там скамейки. Харальд сел в заднем ряду, рядом с Йозефом Даквитцем. Йозеф был щупл и невелик ростом, а фамилия его переводилась с датского как «утка», поэтому прозвали его «Анатикула», по-латыни – «утенок». Понемногу длинноватое прозвище сократилось до «Тик». Мальчики были из разных слоев общества, Тик – из богатой еврейской семьи, но они крепко дружили с первого класса.
С другой стороны Харальда уселся Мадс Кирке. Он происходил из влиятельной семьи военных: дед был генералом, покойный отец в тридцатые годы занимал пост министра обороны. Его кузен Поуль служил в той же летной школе, что и Арне.
