Роберт Ладлэм - Предательство Борна
Как только Костин Вейнтроп – человек, называвший себя доктором Сандерлендом, – получил подтверждение того, что Джейсон Борн действительно покинул пределы здания, он быстро и аккуратно сложил свое оборудование в наружный карман черного кожаного портфеля. Из главного отделения, разделенного пополам, Вейнтроп достал портативный компьютер и тотчас же его включил. Это не был обычный компьютер; Вейнтроп, специалист по миниатюризации, дополнению к его основному ремеслу – изучению человеческой памяти, лично переделал его под собственные нужды. Подключив к последовательному порту цифровой фотоаппарат с высоким разрешением, он вывел на экран четыре подробных снимка лаборатории, сделанные с различных ракурсов. Сравнивая их с тем, что было у него перед глазами, Вейнтроп позаботился о том, чтобы все снова стало в точности таким же, как было, когда он вошел в кабинет за пятнадцать минут до появления Борна. Покончив с этим, Вейнтроп погасил свет и прошел в кабинет.
Взяв со стола фотографию, он бросил долгий взгляд на женщину, которую назвал своей женой. Ее действительно звали Катя, и она была его женой. Именно полная откровенность помогла ему завоевать доверие Борна. Вейнтроп относился к тем, кто верит в силу достоверности. Вот почему он поставил на стол фотографию своей жены, а не незнакомой женщины. Создавая себе «легенду», превращавшую его в другого человека, Вейнтроп считал крайне важным добавлять в нее крупицы того, во что верил он сам. Особенно если приходилось иметь дело с таким опытным человеком, как Джейсон Борн. Так или иначе, фотография Кати произвела на Борна желаемый эффект. К несчастью, снимок также напомнил Вейнтропу, где она сейчас находится и почему он не может с ней встретиться. На мгновение его пальцы согнулись, сжавшись в такие крепкие кулаки, что побелели суставы.
Встряхнувшись, Вейнтроп быстро взял себя в руки. Хватит этой болезненной жалости к самому себе; его ждет работа. Поставив компьютер на край письменного стола настоящего доктора Сандерленда, Вейнтроп вывел на экран увеличенные фрагменты цифровых фотографий кабинета. Как и прежде, он тщательно проверил каждую мелочь, убеждаясь в том, что все в кабинете осталось в точности таким же, как он застал. Ни в коем случае нельзя было оставлять следы своего пребывания здесь.
Запищал сотовый телефон с расширенным диапазоном, и Вейнтроп поднес его к уху.
– Все сделано, – сказал он по-румынски. Вейнтроп мог бы воспользоваться и арабским, родным языком своего заказчика, но по обоюдному согласию было решено, что румынский будет меньше привлекать к себе внимание.
– Ты удовлетворен? – Голос был другой, ниже и грубее властного голоса человека, который нанял Вейнтропа, человека, привыкшего добиваться беспрекословного повиновения своих неистовых последователей.
– В высшей степени. Я отточил процедуру до совершенства на тестовых примерах, которыми вы меня обеспечили. Все обговоренное на месте.
– Доказательства этого проявятся в самое ближайшее время. – Доминирующие интонации нетерпения были приправлены едва различимым оттенком беспокойства.
– Наберитесь терпения, друг мой, – сказал Вейнтроп, оканчивая разговор.
Вернувшись к работе, он убрал компьютер, цифровой фотоаппарат и соединительный кабель, затем надел твидовое пальто и фетровую шляпу. Взяв портфель, лжедоктор Сандерленд напоследок еще раз внимательно оглядел кабинет. В его узкоспециализированном ремесле не было места для ошибок.
Удовлетворившись, Вейнтроп щелкнул выключателем и в полной темноте вышел из кабинета. В коридоре он взглянул на часы: 16.46. Он задержался на три минуты дольше намеченного, но все равно с большим запасом уложился во временной интервал, установленный заказчиком. Сегодня действительно был вторник, третье февраля, как и сказал Борн. По вторникам у доктора Сандерленда приема не было.
Глава 2
Здание штаб-квартиры Центрального разведывательного управления, расположенное на Двадцать третьей улице в северо-западной части Вашингтона, на планах города указывается относящимся к Министерству сельского хозяйства. Для того чтобы усилить эту иллюзию, оно окружено безукоризненно ухоженными лужайками с декоративными деревьями, между которыми петляют вымощенные гравием дорожки. Но само здание обладает максимально безликой внешностью – насколько только это возможно в городе, кичащемся монументальной архитектурой своих административных зданий. С северной стороны к нему примыкают массивные сооружения, в которых размещаются Государственный департамент и Управление медицины и хирургии Военно-морского флота, а с восточной – Национальная академия наук. Из кабинета директора ЦРУ открывался отрезвляющий вид на Мемориал ветеранам войны во Вьетнаме, а также на самый краешек сверкающего белого памятника Линкольну.
Анна Хельд нисколько не преувеличивала. Прежде чем получить доступ во внутренний коридор, Борну пришлось пройти через целых три отдельных контрольно-пропускных пункта. Все они были развернуты в открытом для широкой публики наружном вестибюле, защищенном от пожаров и взрывов бомб и, по сути дела, превращенном в бункер. За декоративными мраморными плитками облицовки и колоннами скрывались стены толщиной в полметра из особо прочного железобетона, усиленные сеткой из стальных прутьев и кевларовым покрытием. Стекло, которое могло бы разбиться, полностью отсутствовало, а все освещение и электропроводка были надежно защищены. На первом посту Борна попросили назвать пароль, меняющийся три раза в день; на втором его проверили с помощью сканера, анализирующего отпечатки пальцев. На третьем посту Борн прижался правым глазом к окуляру матово-черного устройства зловещего вида, которое сделало цифровой снимок сетчатки и сравнило его с уже имеющимся в базе данных. Этот третий, дополнительный уровень высокотехнологичной защиты приобрел в последнее время особое значение, потому что появились способы подделывать отпечатки пальцев с помощью специальных силиконовых полосок, закрепленных на подушечках пальцев. И уж кто-кто, а Борн это знал: ему самому несколько раз приходилось прибегать к подобной уловке.
Еще один пост был развернут в холле с лифтами, а последний – наспех устроенный в соответствии с кодом «Скала» – на пятом этаже, прямо перед в входом в кабинет директора.
Пройдя за массивную стальную дверь, отделанную деревом, Борн увидел Анну Хельд. Что совершенно несвойственно ей, она была не одна: вместе с ней находился мужчина с бледным лицом и топорщащимися под пиджаком мышцами.
Анна встретила Борна натянутой улыбкой.
– Я только что виделась с директором. Он выглядит так, словно разом постарел на десять лет.
– Я пришел не ради него, – ответил Борн. – Во всем управлении Мартин Линдрос – единственный человек, до которого мне есть дело, которому я доверяю. Где он?
– Последние три недели Линдрос был на оперативной работе, занимался одному богу известно чем. – Как всегда, Анна была одета с иголочки: темно-серый костюм от Армани, огненно-красная шелковая блузка, туфли от Маноло на трехдюймовых шпильках. – Но я готова поспорить на что угодно, что причиной всей этой необычной суеты стала информация, полученная директором сегодня утром.
Мужчина с бледным лицом молча повел Анну и Борна из одного коридора в другой – по этому умышленно запутанному лабиринту посетителей каждый раз водили другим путем, – и наконец они подошли к двери в святая святых директора ЦРУ. Сопровождающий отступил в сторону и явно не собирался уходить. «Еще одно свидетельство кода „Скала“», – подумал Борн, фальшиво улыбаясь крохотному глазку видеокамеры наблюдения.
Через мгновение, повинуясь команде с пульта дистанционного управления, щелкнул электронный замок.
Директор Центрального разведывательного управления стоял в дальнем конце просторного кабинета размером с футбольное поле. В одной руке он держал папку, в другой зажженную сигарету, тем самым нарушая закон, запрещающий курение в государственных учреждениях. «Когда это Старик успел снова начать курить?» – удивился Борн. Рядом с директором стоял еще один мужчина – высокий, широкоплечий, с вытянутым угрюмым лицом и короткими светлыми волосами. От него веяло какой-то опасной отчужденностью.
– А, наконец-то ты пришел.
Старик быстрым шагом направился к Борну, громко стуча каблуками сделанных на заказ ботинок по полированному деревянному полу. Его высоко поднятые плечи были на уровне ушей – казалось, он защищался от пронизывающего ветра. Когда директор подошел ближе, оказавшись в пятне яркого света с улицы, обнажились движущиеся образы былых событий, словно записанные у него на лице мягкими белыми взрывами.
Старик выглядел старым и усталым; его щеки были рассечены морщинами, словно склоны Скалистых гор, глаза ввалились, под ними набухли тяжелые желтоватые мешки. Директор сунул сигарету в губы цвета ливерной колбасы, тем самым показывая, что не собирается пожимать Борну руку.
