Джон Ле Карре - Портной из Панамы
– Будь ты проклят, Гарри Пендель! Ненавижу, гад, мразь! Где бы ты там ни был, слышишь? Ты сучий потрох, гребаный лжец, подлюга!
Проклятья посыпались градом. Это был язык ее отца, у него на вооружении находился целый набор нецензурных выражений, и Луиза вдруг почувствовала гордость, что и ей не приходится лезть в карман за всеми этими словечками. Да, она истинная дочь своего долбаного папаши и ничуть не уступает ему в этом искусстве.
«Эй, Лу, дорогуша, а ну, поди-ка сюда! Где мой Титан? – он называл дочь Титаном в честь огромного немецкого крана, который работал в гавани Гамбоа. – Разве не заслужил старик отец хоть чуточку внимания от своей дочурки? Не хочешь поцеловать старика? Нет, вы только подумайте! Не хочет! Чтоб тебя, сучка поганая, вонючка, тварь, мразь!» Так, какие-то заметки, преимущественно о Дельгадо. Искаженные версии тех разговоров, что они вели с Гарри за обедами, которые он так любил готовить для нее. Мой Дельгадо! Мой любимый отец и покровитель Эрнесто, сама честность и неподкупность, и мой муж смеет писать о нем все эти мерзости! Но почему? Да он просто к нему ревнует! Всегда ревновал. Считал, что я люблю Эрнесто больше, чем его. Думал, что мне всегда хотелось трахаться с Эрнесто. А вот заголовки: «Женщины Дельгадо» – какие еще женщины? Эрнесто эта ерунда никогда не интересовала! «Дельгадо и през.» – опять этот «през» мистера Оснарда! «Взгляды Дельгадо на японцев» – да он их всегда боялся до полусмерти! Думал, что им нужен его канал. Впрочем, он прав. Она снова взорвалась. И выкрикнула во весь голос: «Чтоб тебе пусто было, Гарри Пендель! Я никогда этого не говорила! Это все твои гребаные выдумки, бред! Для кого ты это писал? Зачем?» Письмо. Незаконченное, без адреса. Должно быть, раздумал отправлять, хотел выбросить и забыл.
Думаю, тебе будет небезынтересен один разговор, вчера подслушанный Луизой на работе и касающийся нашего Эрни. Она решила пересказать его мне… Решила? Да ничего я не решала! Просто пересказала какие-то сплетни. Да почему, черт побери, жена должна что-то решать, прежде чем в собственном доме передать мужу какие-то сплетни с работы? Тем более о таком добром и порядочном человеке, который желает лишь добра Панаме и каналу? Решила, мать его за ногу! В гробу я тебя видала! Кто ты вообще такой, если считаешь, что мы должны что-то решать, прежде чем в собственном доме поделиться новостями? Нет, всему виной эта сука! Вонючая грязная сучка, укравшая у меня мужа и рисовую ферму!
Ах, так вот ты кто! Сабина! Наконец-то Луиза нашла имя этой сучки. Написанное заглавными буквами, поскольку портному было всегда удобнее писать заглавными буквами. «САБИНА» – это имя было выведено с любовью и обведено кружочком. САБИНА, а чуть ниже еще одна запись, «РАД. СТУД.» в скобках. Так, значит, ты Сабина, и еще рад. студ., и наверняка знакома с другими студ., и работаешь за доллары США. Так, во всяком случае, мне думается, потому что рядом красуется еще одна запись, в кавычках, «работает на США». И ты получаешь пятьсот баксов в месяц плюс еще премии, если особенно постараешься. Вот оно, все здесь, изображено рукой Гарри в виде диаграмм, о которых он впервые узнал от Марка. Основная идея диаграммы, пап, состоит в том, что она не линейна. Цифры и знаки могут плавать на них, как воздушные шарики на ниточках, в том порядке, в каком ты им прикажешь. Можно рассматривать их по отдельности или вместе. Очень точная штука. Вот эта ниточка ведет от шарика под названием «Сабина» прямиком к букве "Г", так иногда расписывался Гарри, когда в нем брал верх комплекс Наполеона. А ниточка от Альфы – ей удалось обнаружить еще и Альфу – вела к Бете, затем – к Марко (през.), а потом неизбежно возвращалась к "Г". Ниточка от Медведя тоже вела к "Г", а вот кружок, которым был обведен Медведь, был весь волнистый и неровный – воздушный шарик, готовый того гляди взорваться.
И у «Мики» тоже имелся шарик, и еще он был обозначен, как «Верховн. МО», и ниточка от него уходила к Рафи, а потом – в бесконечность. Наш Мики? Наш Мики является верховн. МО? Да от него ведут сразу шесть ниточек – к кружкам «Оружие», «Информаторы», «Подкупы», «Связи», «Наличные», «Рафи». Наш Рафи? Наш Мики, который звонит по ночам минимум раз в неделю и в сто двадцать пятый раз грозится покончить с собой?
Она снова принялась шарить в ящике. Хотела найти письма этой сучки Сабины к Гарри. Если она писала ему эти письма, Гарри хранит их где-то здесь. Да ее Гарри не выбрасывает ни пустого коробка от спичек, ни яичной скорлупы! Видно, сказывается тяжелое голодное детство. Она перевернула все в поисках этих писем. Где же они? Под деньгами? Может, под половицей? Или в книге?
Боже милостивый, дневник Дельгадо! Причем вел его вовсе не Дельгадо, а Гарри. Нет, он какой-то ненастоящий, сплошная насмешка, а слова выведены твердым карандашом, наверное, для того, чтоб размножить через копирку. Многие сведения взяты из моих бумаг. Реальные встречи Дельгадо расписаны точно. Но между этими строками обозначены встречи, которых не было вовсе.
Полуночное совещание с «банкирами» из Японии, его тайно посетил сам през… тайная поездка в машине с фр. послом, из рук в руки перешел чемодан денег… встреча с эмиссаром от колумбийского наркокартеля, в 11 вечера. Новое казино Рамона… Приватный загородный обед, который посетили японские «банкиры», ряд панамских официальных лиц и през… Чтоб мой Дельгадо всем этим занимался? Мой Эрнесто Дельгадо разъезжает по ночам с французским послом? Встречается с представителями колумбийской наркомафии? Ты что, Гарри, совсем спятил? Да кто тебе позволил оговаривать моего босса? Выдумывать о нем такие мерзости? Для кого все это? Кто платит тебе за всю эту грязь?
– Гарри! – вскрикнула она в ярости и отчаянии. Но имя мужа прозвучало, как шепот, потоку что рядом снова затрезвонил телефон.
На этот раз Луиза решила действовать хитрей. Подняла трубку, слушала, а сама ничего в нее не говорила, даже не послала куда подальше.
– Гарри? – женский голос, сдавленный, жалобный, умоляющий. Она!… Звонит издалека. С рисовой фермы. Фоном какой-то грохот. Должно быть, работает мельница.
– Гарри? Поговори же со мной! – визжит женщина.
Ах ты, испанская сучка! Правильно говорил папа, этим латиносам доверять нельзя. Плачет. Да, это она, Сабина. Ей нужен Гарри. А кому, спрашивается, не нужен?
– Гарри, помоги мне! Ты мне нужен, срочно!
Так. Спокойно. Жди. Ничего не говори. Не говори ей, что ты не Гарри. Послушай лучше, что скажет дальше. Луиза плотно сжала губы, еще крепче прижала трубку к правому уху. Говори же, стерва! Раскройся! Но стерва только тяжело дышала в трубку. Прямо задыхалась. Давай же, Сабина, милочка, говори! Скажи: «Приди и трахни меня, Гарри!» Спроси: «А где мои гребаные бабки? Нечего держать их в ящике, они мои! Это Сабина, рад. студ., звоню с твоей гребаной рисовой фермы, и мне так одиноко!»
Снова грохот. Какие-то хлопки и треск, словно от мотоциклетных выхлопов. Падение чего-то тяжелого. Так, отставить бокал с водкой. И выдать на пределе голосовых возможностей, на классическом американско-испанском отца:
– Кто это?А ну, отвечай! Луиза ждет. Молчание. Ноль. Какие-то невнятные причитания. Луиза переходит на английский:
– Убирайся из жизни моего мужа, ты, дрянь! Слышишь, что я говорю, Сабина, сучка поганая? Будь ты проклята! И с моей рисовой фермы тоже убирайся!
И снова нет ответа.
– Я в его кабинете, Сабина. И знаешь, чем занимаюсь? Ищу твои долбаные письма к нему! И Эрнесто Дельгадо никакой не коррупционер! Поняла? Все это ложь! Я у него работаю. Кто угодно коррупционер, только не Эрнесто! И не смей молчать, поняла?
В трубке снова хлопки и взрывы. Господи, что ж это такое? Что там происходит? Очередное вторжение? Сучка рыдает во весь голос, потом вешает трубку. Она сама громко хлопает трубкой о рычаг, прямо как в кино. Точно видит себя со стороны. Садится. Смотрит на телефон, ждет, когда он зазвонит снова. Телефон не звонит. Стало быть, я все-таки снесла башку своей сестричке. Или кто-то другой. Бедная маленькая Эмили. Ну и хрен с тобой! Луиза поднимается. Рука не дрожит. Отпивает большой глоток водки. В голове ясно, как никогда. Видать, крутая штучка, эта Сабина. А мой муж – сумасшедший. Видать, и для тебя настали плохие времена. Ну и поделом. На рисовых фермах бывает так одиноко.
Книжные полки. Пища для мысли. В самый раз для человека, сбившегося с пути истинного. Нет, наверняка Гарри прячет письма этой стервы в книгах. Новые книги на месте старых. Старые – на новых местах. Объясни. Гарри, ради бога, объясни! Скажи мне все, Гарри. Поговори со мной! Кто эта Сабина? Кто такой Марко? Зачем ты сочиняешь истории о Рафи и Мики? Почему поливаешь грязью Эрнесто?
Пауза. Луиза Пендель в красном, застегнутом на три пуговицы халатике – под ним ничего – шарит на книжных полках мужа, при этом обнажаются бедра и ягодицы. Чувствует себя совершенно голой и незащищенной. Не просто голой. Она возбуждена сверх всякой меры. Она вся горит. Сгорает от желания. Она хочет еще одного ребенка. Хочет, чтоб у Ханны было семь сестричек, при том условии, конечно, что ни одна из них не будет похожа на Эмили. Книги отца об истории канала, с тех самых дней, когда шотландцы пытались основать колонию в Дарьене и потеряли половину своего национального богатства. Она открывает их одну за другой, трясет с такой силой, что рвутся корешки, резко отбрасывает в сторону. Ни следа любовных писем.
