Йоханнес Зиммель - Пятый угол
Томас любезно осведомился, как поживает банкир.
Все хорошо, заверил Ферру.
— А супруга?
— Тоже, благодарю. Послушайте, господин Ливен, мне очень жаль, что тогда у вас я вел себя так — хм — холодно и агрессивно…
— Ах, оставьте!
— Нет, нет, нет! Да к тому же еще когда на столе был такой нежный свиной окорочок… Я хотел бы исправить ошибку. («Вот оно как», — подумал Томас.) Не доставите ли вы удовольствие моей жене, приняв наше приглашение на ужин сегодня вечером?
«Черт побери», — подумал Томас. С мягкой иронией банкир продолжал:
— Полагаю, что вы, будучи агентом абвера, точно знаете, где я живу, или нет?
Шуточки подобного рода давно уже не выводили Томаса из равновесия. Ответ последовал молниеносно:
— Ну конечно же, мсье. Живете вы неподалеку от меня, авеню Малакофф, 24. У вас красивая жена по имени Мари-Луиза. Девичья фамилия Клебер. У нее самые раскошные в Париже драгоценности. У вас слуга-китаец по имени Шен Тай, повариха Тереза, служанка Сюзетта и два бульдога — Цицерон и Цезарь.
Он услышал смех Ферру: «Скажем, в восемь?»
— В восемь, мсье, — Томас повесил трубку.
Прежде чем он успел задуматься об этом странном приглашении, в дверь постучали. Ворвалась запыхавшаяся Нанетта, служанка, красивая, как картинка. Нанетта говорила по-немецки. Она всегда говорила по-немецки, когда была чем-то особенно взволнована:
— Мсье… мсье… Только что радио сообщать, что освободить Муссолини… Дуче уже на пути в Берлин — к Гитлеру, чтобы мог дальше с ним вместе воевать…
— Бенито будет весьма счастлив, — сказал Томас.
Нанетта рассмеялась. Она подошла ближе, совсем близко.
— О, мсье, вы так милы… Я так счастлива, что могу быть здесь…
— Нанетта, думайте о своем Пьере!
Она скорчила рожицу:
— Ах, Пьер — он такой скучный…
— Он очень милый мальчик, — сказал Томас голосом педагога и поднялся, потому что она приблизилась к нему чересчур близко. — Марш на кухню, Нанетта! — И дал ей шлепок. Она засмеялась, словно ее щекотали. Потом, разочарованная, ушла.
А он все ломал голову: «Что же нужно от меня банкиру?»
13Вилла на авеню Малакофф оказалась на редкость ухоженным, чтобы не сказать — холеным домом, напичканным европейскими и французскими ценностями. Судя по всему, Ферру был миллионер!
Маленький китайский слуга хотя и встретил посетителя с извечной улыбкой, свойственной этой расе, но от манеры держаться и голоса веяло высокомерием и холодом. Холодной и высокомерной оказалась и служанка, которой Томас передал для хозяйки дома три розовые орхидеи в целлофановой упаковке.
И высокомерно-холодным был и сам хозяин дома. Продержав Томаса в гостиной целых семь минут, что тот, хмурясь, засек по своим любимым золотым часам, он появился, как всегда, элегантный, протянул Томасу руку и начал смешивать мартини.
— Жена сейчас появится.
«Странно, — думал Томас, — странно». Он осмотрел будду, шкафчики с инкрустацией, тяжелые многорожковые светильники, ковры. «Этот Жан-Поль Ферру человек независимый. Он может игнорировать меня. Но к чему тогда это приглашение, если он может меня не замечать? А если уж приглашает, почему тогда ведет себя так, словно старается взбесить?»
Внезапно седовласый банкир уронил два маленьких кубика льда. Он стоял у бара с фантастически расписанными зеркалами и наполнял серебряный шейкер. Он откашлялся и смущенно рассмеялся:
— Руки дрожат. Старею. Все пьянство.
Тут вдруг Томаса озарило: этот человек совсем не высокомерен, он нервничает, страшно нервничает! Так же, как и китаец, и служанка… Он всех их неверно понял. Они все напряженно ждали чего-то — только вот чего?
Появилась хозяйка дома. Мари-Луиза Ферру была высокой, стройной и безупречно красивой. Голубые глаза, длинные ресницы, красиво уложенные белокурые волосы. На ней было черное платье, открывающее плечи, а на руках и шее — превосходные украшения. «Добыча, которую мы взяли у ювелира Писсоладьера в Марселе, — непроизвольно подумал Томас — не идет ни в какое сравнение с ними. Ну и ну, как я опустился!»
— Мадам… — он глубоко склонился, поцеловал ей руку, ощутив дрожь этой грациозной, белой, тонко надушенной руки. Он выпрямился, посмотрел в ее холодные голубые глаза и увидел в них с трудом скрываемую панику. С чего бы это?
Мадам поблагодарила за орхидеи. Мадам рада познакомиться с Томасом. Мадам приняла бокал с мартини, который протянул ей супруг. Мадам неожиданно поставила бокал с мартини на шестиугольный бронзовый столик, прижала кулачок к губам и разрыдалась.
«Вот это да, — подумал Томас. — Что тут мой клуб! Если я переживу эту проклятую войну, то продам свои мемуары какому-нибудь издательству».
Он видел, как седовласый Ферру поспешил к своей супруге.
— Ради бога, Мари-Луиза, что с тобой… Ты должна взять себя в руки, что подумает господин Ливен?
— Ах, — всхлипывала мадам Ферру, — прости меня, Жан, прости…
— Это все нервы, дорогая…
— Нет, это не нервы… И это не из-за того… Случилось еще кое-что — кроме того!
Лицо Ферру стало жестким:
— Кроме того — что еще?
— Еда — испорчена еда! — всхлипывая, хозяйка схватила носовой платок, высморкалась в него и крикнула: — Тереза уронила судака!
Тут уж не выдержал банкир Ферру, серьезно подозреваемый германским абвером в том, что именно он является ключевой фигурой фантастического французского черного рынка.
— Мари-Луиза, я вынужден просить тебя! Ты знаешь, о чем пойдет речь сегодня вечером! Ты знаешь, что стоит на кону! А ты ревешь из-за какого-то паршивого судака? Ты ведешь себя, как…
— Мсье Ферру! — прервал его Томас мягко, но решительно.
— Что вам надо? То есть, извините, я слушаю.
— Позвольте мне задать мадам несколько вопросов.
— Я… гм… н-да… Ну ладно, конечно.
— Благодарю. Мадам, вы сказали, что Тереза уронила судака…
— Да. Она уже такая старая, так плохо видит. Он рухнул на плиту, когда она вынимала его из воды. Мне стало дурно: он развалился на мелкие кусочки!
— Мадам, есть только один грех в жизни: потеря мужества. Смелее; у вас же было достаточно куража, чтобы пригласить к столу немецкого агента. Неужели какой-то французский судак сможет вас сломить?
Тут вдруг седовласый Ферру схватился руками за голову, заявив:
— Ну, это уж слишком…
— Отчего же, — возразил Томас и обратился к хозяйке дома: — Извините за нескромный вопрос, какое блюдо должно было предшествовать судаку?
— Ветчина с соусом кимберлан.
— Гм… гм, — на его лице появилось выражение, как у великого хирурга Зауэрбруха на консилиуме. — А… гм… после него?
— Шоколадно-кофейный крем.
— Так, так, — сказал Томас, взяв маслину, — все великолепно.
— Что великолепно? — прошептала дама, охотно носившая на себе 70 карат. Томас отвесил поклон:
— Сдается мне, что вас терзают две заботы, мадам. Во всяком случае, от одной я могу вас легко избавить, если вы позволите мне пройти на вашу кухню.
— Вы… вы думаете, что можете еще что-то сделать с развалившимся судаком? — неземное восхищения появилось в глазах Мари-Луизы.
— Ну конечно же, мадам, — заверил наш друг. — Не взять ли нам с собой бокалы и шейкер? Легче готовить, пропуская по глоточку. Мартини поистине великолепен. Настоящий британский джин «Гордон». И где только, мсье Ферру, вы достаете его на четвертом году войны…
14Что же здесь случилось в действительности?
Этого Томас не узнал и на огромной кафельной кухне. Повязав фартук поверх смокинга, он принялся трудиться, чтобы в мире хотя бы на одну катастрофу стало меньше. При этом за ним с восхищением наблюдали: близорукая старая повариха, чувствовавшая свою вину, бледная хозяйка дома, бледный хозяин дома. Странная супружеская пара забыла, по крайней мере на время, свою нервозность. Томас подумал: «Я могу подождать. Даже если этот театр продлится до утра. Рано или поздно у вас развяжутся языки».
Он извлек кости из несчастной рыбы, снял кожу и тонко порезал филе. Выпив глоток, заговорил:
— Суровые годы, дамы, заставили меня усвоить, что жизнь чаще всего дает человеку еще один шанс. Раскрошившийся судак — это все же лучше, чем если бы не было никакого. Сейчас мы приготовим замечательный соус. У вас есть сыр «Пармезан», Тереза?
— Сколько хотите, мсье, — пропела старая повариха, — ах, я в таком отчаянии от случившегося!
— Не волнуйтесь вы так, моя милая. Выпейте глоток, это успокаивает, — хозяин дома налил поварихе полный бокал. Томас попросил: — Мне понадобятся белое вино, сметана и сливочное масло.
Он получил все требуемое. Присутствующие следили, как он готовит соус. И вдруг в доме поднялся шум. Послышались пронзительный женский голос, потом мужской. Хозяйка дома побледнела. Хозяин дома устремился к двери. Тут он столкнулся со слугой-китайцем. У того был свой метод делать тайну из всего, что рвалось из его души: он переходил на родной язык. К тому же он указывал на что-то позади себя. Хозяйка дома, очевидно, владевшая китайским, вскрикнула. Хозяин дома прикрикнул на нее по-китайски. Она опустилась на кухонный табурет. Хозяин дома последовал за Шен Таем, даже не извинившись. Дверь за ним захлопнулась.
