Данил Корецкий - Расписной
Если бы Волк, Расписной, Вольф и Волков принялись обсуждать происшедшее, то вышел бы жаркий спор, в котором каждый, несмотря на, казалось бы, самые убедительные аргументы, не смог бы убедить других. Но вместо четверых спорщиков на чердаке стоял один человек, и все противоречия взглядов и позиций проходили через его душу и сердце. Внутри у него что-то трещало, лопалось, ломалось. Сильно болела душа.
«Правильно сделал, не переживай, – сказал кот. – Иначе не разойтись».
«Надо еще тех двоих мочкануть, – кровожадно добавил пират. – За спиной никого оставлять нельзя».
«Одного. Главного», – подвел итог черт.
Человек на чердаке встряхнулся, превращаясь в Расписного. Для того все было ясно и понятно. Оглядевшись, он подошел к лазу на крышу, с трудом открыл маленькую тугую дверцу и выглянул наружу. С этой стороны дома располагался замусоренный пустырь с заброшенным котлованом, людей видно не было. Не мешкая, он вытащил тело Эйно Вялло на крышу и столкнул вниз.
Сам он тоже быстро спустился вниз, но по лестнице. На улице было сухо и солнечно. Как ни в чем не бывало прогуливались люди, мамаши катали в колясках детей, судачили на скамейках старушки, то и дело мимо проезжали машины. Большеголовый сидел в той же позе: прошло всего десять минут, и он не успел устать. Ему предстояло участвовать в убийстве, он был к этому готов. И ничего не знал о том, что планы изменились. Расстегнув рубашку до пояса и зажав между ладоней завернутый в платок «браунинг», Расписной сел рядом, сделав вид, что вытирает руки. Большеголовый покосился недовольно и отвернулся.
– Здорово, Тула!
Большеголовый вздрогнул. Осведомленные незнакомцы не сулят ничего хорошего.
– Глянь сюда! – Расписной приподнял платок, показав нацеленный в живот соседу пистолет. – На чужую землю залез, разбираться надо… Железки есть?
Конечно, стрелять здесь было крайне нежелательно. Но блатные – народ дисциплинированный и под пушкой стараются не дергаться. К тому же Тула смотрел не столько на оружие, сколько на татуированную грудь Расписного.
– Я вообще не при делах, – хрипло сказал он, выворачивая карманы. – Мне бабки заплатили, я и поехал. Что скажут – то сделаю. Своего интереса нет.
– Тогда слушай внимательно, брателла, – по-блатному растягивая слова, сказал Расписной. – Твои дружки уже копыта отбросили. Наши ребята тебя хотят следом пустить. Но раз ты не при делах…
Он подумал, почмокал губами.
– Убили! Человека убили, – раздался издали истерический женский крик. Это произошло на удивление вовремя, чтобы произвести максимальный эффект.
– Из окна выбросили! Милицию вызывайте!
У Тулы на лице выступила испарина:
– Они мне не корефаны, я их знать не знаю…
– Ладно, живи! – выдержав паузу, наконец кивнул Расписной, и Тула перевел дух.
– Давай только дергай из города по-быстрому. Чтоб через полчаса тебя здесь не было.
– Понял, братское сердце, – Тула встал, прижимая руки к груди. – Сукой буду – больше сюда не заявлюсь!
Большеголовый мгновенно исчез. Жадный до зрелищ народ бежал за дом, чтобы посмотреть на труп Эйно. Крики, шум, суматоха… Очень быстро подъехала ПМГ-6. Трансформировавшийся из Расписного старший лейтенант Волков подошел, поздоровался с сержантом Ивониным.
– Как отдыхается, командир? – весело спросил тот, потому что Волков взял законный выходной.
– Нормально. К отцу друг приехал, вот пришли в гости, а тут какая-то фигня…
– Не дают отдохнуть спокойно! – посочувствовал старший экипажа.
Они пробились сквозь толпу. При виде милицейской формы народ расступался без звука.
Эйно Вялло лежал между бетонной плитой и грудой битого кирпича. Ноги у него перекрутились, а руки были разбросаны. Смотреть более подробно Волков не хотел и не стал.
– Сам упал? Пьяный, наверное…
– Не повезло… Вон какая куча мусора, попал бы в нее, может, и жив бы остался, – судачили зеваки.
«Это вряд ли», – хихикнул кот. А может, так подумал сам Волков. Или Волк, или, скорей всего, Расписной.
Милиционер-водитель Смыков осмотрел труп, подошел, козырнул Волкову, доложил:
– Похоже, из окна выпал. Вроде трезвый и одет прилично…
– Сообщай дежурному, пусть присылают группу! – распорядился Волков, потому что командир взвода ППС всегда находится на посту, даже в свой собственный выходной.
В это время из подъезда вышли Фогель и Генрих. Витька Розенблит, следуя полученным инструкциям, ни на шаг не отставал от них. Фогель втянул голову в плечи. Ему явно не нравилось скопление народа, не нравилась милицейская машина, не нравилось отсутствие подельников.
– Что тут у тебя происходит, Генрих? – спросил он, то и дело оборачиваясь на дверь подъезда. Он был так озабочен происходящим, что не обратил внимания на подошедшего Владимира.
– Ничего особенного, дядя Иоганн, – сказал Расписной. – Эйно Вялло упал с крыши.
Фогель вздрогнул:
– Это ты?! Я думал, ты в Москве… А что с Эйно?
– Разбился в лепешку. Скажу вам по секрету, – Расписной понизил голос, – он падал уже со сломанной шеей. Так что он теперь никак не сможет ударить отца ножом. И меня тоже.
– Что?! – воскликнул Генрих. – Почему ножом? Мы очень мирно попили чай, у Иоганна нет ко мне никаких претензий…
– Если претензии появятся, я вобью их ему в жопу! – так грозно сказал Расписной, что Витька Розенблит отступил на шаг.
Фогель молчал, нервно оглядываясь по сторонам.
– Тулу ищете? Молодец, дядя Иоганн, учел мои советы, с «черной мастью»[89] общий язык нашел! – похвалил Расписной, гипнотизируя Фогеля тяжелым недобрым взглядом. – Только Тула скоропостижно умер. Утонул в канализации. В подвале оказался открытым люк, там кто угодно утонет, даже вы. Хотите посмотреть?
Расписной взял Фогеля за локоть и подтолкнул к подъезду, но тот уперся и стал вырываться:
– Пусти меня! Я никуда не пойду! Отпусти!
Рядом мгновенно появился сержант Ивонин.
– Что случилось, командир? – Он поигрывал наручниками, на лице читались желание и готовность их немедленно применить.
– Пока ничего. Не уезжай, пока я не скажу.
– Есть!
– Вот так, гражданин Фогель! – назидательно сказал лейтенант Волков. – Значит, в канализацию вы не хотите. Что ж, можно и по закону разобраться. Покушение на убийство – статья серьезная. К тому же у вас в карманах может анаша оказаться или патрончик… Лет на пять-семь потянет. И без всяких амнистий…
– Чего ты хочешь? – хрипло спросил Фогель.
– Ничего. Но за отца я тебе кадык вырву! – прошипел Расписной. – Помнишь, ты сказал, что сам заточку в брюхо совать не умеешь? Это точно! А вот я – все умею! Сваливай, и чтоб больше я тебя никогда не видел! Иначе – кранты! Ты меня понял, киллер яйцев?
Отпетый уголовник Расписной и облеченный властью старший лейтенант милиции Волков, объединившись в одном теле, способны убедить самого стойкого бойца за идею. Тем более что упорство в идеологической борьбе и способность поставить на кон собственную жизнь требуют совершенно разных личностных качеств.
Фогель кивнул:
– Я все понял, Вольдемар. Не надо волноваться.
Старший лейтенант Волков подозвал Ивонина.
– Отвезите его на вокзал и посадите в любой поезд. А если когда-нибудь еще увидите эту рожу – задерживайте и сообщайте мне. А я займусь им с пристрастием.
– Есть, командир, – козырнул старший экипажа.
– Я ничего не понял, – сказал Генрих, когда они остались одни. – Иоганн вел себя совершенно нормально, подчеркнуто миролюбиво. Сказал, что не осуждает меня, потому что это они меня вынудили. Мы расстались, как друзья, как прежде… Он приглашал меня в гости… Меня вновь стала мучить совесть. Почему ты так грубил ему, так ужасно угрожал… И кто этот человек, который разбился?
– Пусть твоя совесть успокоится, – Волк обнял отца за плечи. – Этот человек поджидал тебя в подъезде. Чтобы ударить ножом, когда ты пойдешь провожать своего друга Иоганна. И убить. План разработал твой друг Иоганн. Когда я погнался за этим человеком, он выбежал на крышу и сорвался вниз. Вот и все.
– Сам сорвался? – У Генриха было странное выражение лица. – Такие люди обычно крайне осторожны…
– Конечно, сам, – как можно искренне ответил Волк. Но, похоже, отца он не убедил.
– И все же ты очень страшно говорил с ним. Я даже перестал узнавать своего сына. Ты говорил как… Как…
Генрих так и не смог подобрать нужного слова.
Волк тяжело вздохнул:
– Все мы меняемся, отец. И с этим ничего не поделать.
В голосе его прозвучала горечь.
* * *Мотька уже подумывал, что не грех бы избавиться от своей дурацкой кликухи. Он еще молодой, не до смерти же с такой беспонтовщиной ходить… Когда человек меняется, и погоняло новое появляется.
А жизнь его теперь пошла в гору, это ясно. Басмач держал базар, поэтому Мотька встречался с ним каждый день. И получал небольшие, но важные задания.
