Андрей Гуляшки - Последнее приключение Аввакума Захова
— Не знаю, у кого более мощная охрана — у «Джоконды» или у нашей вонючей лаборатории? — язвительно посмеивался Найден Кирилков.
Что правда, то правда: запахи в нашей лаборатории порой стоят не очень приятные — ведь мы приготовляем различные виды кровяных сывороток, но все же этот тип не должен был так говорить о ней, потому что «Джоконда» не угрожала ничьей жизни, тогда как наши вирусы были в состоянии погубить за одну ночь целый многотысячный город!
Итак, после того как мы усилили бдительность и меры по охране, наша Лаборатория вирусологических исследований стала действительно похожа на самую настоящую современную крепость. И скорее верблюд мог бы пройти через игольное ушко, как говорится в евангельской притче, чем вредитель мог проникнуть в нашу «ЛС-4».
Но так или иначе, той же ночью склянка со страшным «Новым — У-1» исчезла бесследно.
Снова пишу заголовок: «Как она произошла?» И хорошо бы, если, обдумав минута за минутой происшедшие события, я сумел бы хоть что-то наконец прояснить в моей собственной голове.
В тот день ровно в пять (семнадцать) часов мы покинули свои рабочие места, и каждый направился к личному шкафчику, чтобы повесить там халат. Потом, как мы стали это делать после рождения нового существа, вышли все вместе, группой, во главе с профессором. У двери профессор галантно посторонился, давая дорогу нашей единственной даме. Что и говорить — сразу видно французское воспитание! Я тоже, бывает, уступаю дорогу, но никогда мне не удается сделать это с таким изяществом, как делает профессор.
Итак, мы вышли в коридор и стали в кружок возле двери, а Войн Константинов и Недьо Недев занялись приготовлением сургуча для опечатывая. В тот миг, когда растопившийся сургуч упал двумя крупными каплями на оба конца шнура, профессор вдруг стукнул себя по лбу и с жестом отчаяния вскричал:
— Стоп! Остановитесь!
Мороз пробежал у меня по коже.
— Я забыл закрыть в шкафу склянку! — с трудом переводя дыхание, сказал профессор. Он был похож на человека, который на расстоянии сантиметра разминулся с десятитонным грузовиком. — Ах ты, боже мой! Да как же я мог! — ахнул он и укоризненно покачал головой.
— Ничего особенного! — сказал Войн Константинов. — Сейчас подготовим сургуч для второй печати.
— И даже для третьей, если понадобится! — примирительно заметил Недьо Недев. — Подумаешь, большое дело! Сургуча хватит и на десять печатей!
— А я вам скажу — это плохая примета! — брякнул ни к селу ни к городу Найден Кирилков.
Никто его ни о чем не спрашивал, но он вдруг подал реплику. Ну зачем?
— Что вы сказали? — спросил смущенно профессор.
— Это плохая примета! — нахально повторил Найден Кирилков.
Читатель увидит далее, что Найден Кирилков поплатится за свою необдуманную дерзость. И кто его тянул за язык? Если кому-то и надо было что-то сказать, то только не ему. Чего стоит его голос? Ровно ничего. Зато ему это зачлось потом. Но если вы спросите меня, я скажу: и поделом!
— Оставьте свою метафизику, товарищ Кирилков! — строго сказал я. — Приметы — пережиток прошлого. Что это вам взбрело в голову?
Тем временем Войн Константинов повернул в замке ключ и открыл дверь. Профессор сказал: «Прошу вас, пойдемте, пожалуйста!» — но никто из нас не пожелал входить. Да и не было смысла в этом. Подождав несколько секунд, профессор усмехнулся — то ли сконфуженно, то ли неприязненно, я не понял, и переступил порог. Через полминуты все мы услышали мягкий хлопок стальной дверцы несгораемого шкафа. И заключили из этого, что «Новый — У-1» в надежном месте.
Потом в присутствии всех безмолвно стоявших сотрудников «ЛС-4» Войн Константинов и Недьо Недев опечатали обе створки двери. Затем профессор нажал своим перстнем на еще теплый мягкий сургуч, и на его поверхности появилась увенчанная лавровым венком голова какого-то римского императора. Профессор передал второй ключ от несгораемого шкафа дежурному старшине охраны.
Затем мы безо всяких происшествий прошли по проверочной зоне.
Ну скажите мне теперь, дорогие читатели, не легче ли, действительно, верблюду пройти сквозь игольное ушко, чем вредителю проникнуть в нашу «ЛС-4»? Да еще вынести оттуда тайком пол-литровую склянку! Прошу вас, скажите! Где он проникнет? Откуда войдет? Ну, допустим, проникнет каким-то сверхъестественным образом, но как выйдет?
Времена чудес давно миновали, теперь они бывают лишь в романтических балетах да в сочинениях некоторых писателей-примитивистов, поэтому с чистой совестью советую вам ничего не ставить на эту карту. Не то что верблюд, а букашка не сможет проникнуть в нашу «ЛС-4», скажу я вам!
И все же туда проникло не какое-то крылатое насекомое, а вполне земной человек!
Но как, скажите ради бога! Каким образом, откуда? Вы уважаете логику, реализм или же тяготеете к средневековой мистике? Да знаете ли вы, куда может увести ваше увлечение средневековой мистикой? Перекреститесь, хоть вы и не набожный человек. Прошу вас! Будьте милостивы к тем, кого вы любите и кто любит вас. Уже ради одной только любви стоит плюнуть на всю эту мрачную мистификаторскую, так сказать, средневековщину.
На следующее утро, ровно в восемь часов, мы все стояли перед запертыми и запечатанными дверьми нашей лаборатории. Профессор разломил сургучную печать, открыл дверь, и каждый направился к своему шкафчику. Надев халаты, мы сели на свои рабочие места и сразу же занялись повседневными делами. Работали спокойно, деловито, но несколько медлительно — так всегда бывает в начале дня.
Теперь следует описать вкратце наше лабораторное помещение, так как его расположение и наши рабочие места играют немаловажную роль для следствия. Это довольно большой зал Г-образной формы. Три широких окна, защищенные снаружи изящными решетками, смотрят на Витошу, но света в изобилии не пропускают. Против окон, у двери, находятся наши шкафчики — железные, окрашенные в зеленый цвет. Посередине зала на специальном постаменте установлен электронный микроскоп — наш глаз, заглядывающий в дебри микромира, — оборудованный фотометрической аппаратурой и мало ли еще чем. Сеть проводов осветительной установки придает ему вид весьма солидной машины.
Если стоять лицом к Витоше, наши рабочие места будут располагаться следующим образом: первое — крайнее слева — занимает отгороженная ширмой командная «кабина» профессора: за нею, слева направо, расположены рабочие столы помощника профессора, Недьо Недева, Найдена Кирилкова и вашего покорного слуги; правее их находится закуток, образованный стенками четырех огромных шкафов. В этих шкафах множество отделений и полок, сплошь заставленных лампами, горелками, спиртовками, колбами, бутылками и банками, содержащими различные кислоты, спирты, отвары, кусочки консервированного мяса, клетками, в которых временно содержатся подопытные животные, и так далее. Этот закуток, отгороженный шкафами, — царство нашей лаборантки. Там стоит еще мраморный стол, на котором всегда горят спиртовки, кипят, едва слышно булькая, пробирки, колбы и другие стеклянные сосуды, наполненные всякого рода мутными жидкостями.
Между рабочими столами есть проходы шириной в четыре-пять шагов, а напротив столов тянется от одного конца зала до другого длинная, окованная жестью стойка — лабораторный стол. На нем мы производим наши опыты и исследования. Он всегда заставлен тысячью всяких предметов: большими и малыми микроскопами, стеклянными сосудами, стеклянными пластинками, подставками для колб и пробирок, шприцами, спринцовками и так далее.
Прямо напротив лабораторного стола — три широких окна, из которых видна часть синеющего массива Витоши.
Минут через пять после того, как мы сели за свои рабочие столы, на командном пункте раздался страшный вопль — кричал профессор, но так, словно в него кто-то вонзил нож. Вопил он что-то нечленораздельное, а все нечленораздельные вопли ужасны. Мы вскочили и стремительно кинулись к «кабине», откуда несся этот жуткий вопль. Профессор стоял у своего огромного письменного стола, в левой руке он держал страшную склянку с красной этикеткой, на которой был изображен череп и две кости, а правой рвал на себе волосы, которых и без того было мало на его лысеющей голове. Взгляд у него был просто безумный, нижняя челюсть дрожала, словно его било током. Увидев нашего авторитетного шефа в таком неописуемом состоянии, а страшную склянку в его трясущейся руке открытой, мы сами тотчас стали не лучше: вытаращив глаза, уставились на него. Нас била дрожь. Сейчас я думаю, что, если бы такое состояние длилось еще с полминуты, мы все заревели бы хором, как испуганный скот. Вообще все, что было так или иначе связано с этим вирусом, всегда приобретало какой-то дьявольский характер.
Дело, однако, не зашло так далеко лишь благодаря этой недостойной личности — Найдену Кирилкову. Ведь ему вообще ни до кого и ни до чего нет дела. Даже в этой зловещей ситуации он остался верен себе. Пока мы, перепуганные до смерти, стояли окаменев, он спокойно забрал из рук профессора склянку, потом взял графин с водой и силком заставил профессора сделать несколько глотков. Вода залила профессору подбородок, и, хотя это зрелище было весьма неблагопристойно, нашего Кирилкова ничто не могло смутить. В конце концов вода подействовала на профессора успокаивающе, и он пришел в себя.
