Адам Холл - Девятая директива
Хидео, японец, знает дело в совершенстве. Работает эффективно на сто процентов. Предпочитает аэрозоль цианида — возможно, на него повлиял «клинический» успех кэгэбэшника Богдана Сташинского, признавшегося в, 61-м в убийствах Ребета и Бандеры (лидеров украинских эмигрантов), осуществленных в Мюнхене четырьмя годами ранее. На счету Хидео три политических убийства высшего уровня, включая уничтожение турецкого посла в Объединенном Королевстве, известное под названием «Дело золотого карандаша». Золотой карандаш, принадлежащий жертве, нашли на тротуаре Керзон-стрит, и это привело к обнаружению тела в покинутом водителем такси на Уоллас-Мьюс. Хидео питает слабость к технике, во всей Японии ни у кого нет более сложной и искусно выполненной модели железной дороги.
Зотта. Он — сын одного из членов мафиозной группы, первоначально называвшейся «Компания «Смерть»». Его конек — это миниатюрные взрывные устройства. Как он утверждает, его оружие действует настолько «личностно направленно», что, если оно установлено верно, в строго определенном месте, то убийство происходит абсолютно чисто, без какого-либо вреда для окружающих. Большая доля правды в этом безусловно есть — когда Шерман Уиллз, президент крупнейшего акционерного банка «Чартер энд Эквити Бэнк», снял в комнате заседаний совета колпачок с авторучки (1963, Нью-Йорк), заседание так и не состоялось и никто, кроме него, не пострадал. А год спустя, когда единокровный брат короля Риада Али, отплыв от Дамаска на королевской яхте, решил побриться и включил электробритву, все прошло столь гладко, что в его отдельной каюте не вылетело ни одно стекло. Зотта, как и Хидео, очень хорошо мыслит технически, но гораздо менее стабилен. Когда он умрет, много женских слез не прольется.
Они все — профессионалы, специалисты своего дела, и у каждого свой метод.
Куо использует огнестрельное оружие.
Пангсапа мне очень понравился. Он послал со мной человека — маленького суетливого индуса, — чтобы тот помог мне найти монгола Куо и показал его. Индус все время кого-то боялся, то ли меня, то ли Пангсапы, то ли кого-то еще.
Куо наблюдал за тренировочными боями каратистов-профессионалов, которые проводились в гимнастическом зале Королевской атлетической ассоциации недалеко от полей для игры в поло в Люмпини. Схватка только началась. Мы заняли места рядом с главным входом. Кондиционеры работали, но запах резины, пота и мазей для растираний все равно чувствовался. Несколько минут мой гид рассматривал зрителей, потом вдруг остановился взглядом на ком-то внизу и прошептал мне на ухо:
— Он во втором ряду, справа, в центре. В дымчатых очках.
По интонации я понял, что боялся он Куо.
Я медленно перевел взгляд туда.
— Можешь идти теперь, — сказал я, — если, конечно, ты уверен.
— Уверен. Одно время я хорошо знал его.
Пока индус не вышел из зала, я следил за дерущимися: на тот случай, если его уход заметят. Затем я опять посмотрел на Куо. Мой гид мог бы и не говорить ничего, не указывать на него, я узнал бы его и так. Передо мной был человек дела, в нем чувствовались власть и сила. Одет Куо был по-европейски: светлый костюм из тергальской ткани, превосходно пошитый и носимый им с небрежным безразличием, темно-голубой галстук с золотым узором и маленькие золотые запонки. Сила проявлялась и в том, как он смотрел, и в его позе, и в посадке головы. В этом не было ничего показного, бой каратистов захватывал его целиком. Справа и слева от него сидели двое телохранителей, тоже одетые в западном стиле, их равнодушие к происходившему в зале было таким же полным, как и интерес того, на кого они работали.
Я пожалел, что не вижу его глаз. Позднее мне придется узнавать его, узнавать сразу, даже на расстоянии, даже при недостаточно сильном освещении. А глаза важны. Глаза и еще походка. Чтобы увидеть походку, придется остаться до конца.
Каратисты наносили удары ногами, я слышал их шумное дыхание. Чемпионы Таиланда, им предстоит драться во время Визита. Я следил, как в свете прожекторов мелькают по пружинящему полу их быстрые тени.
Куо то напрягался — и я вспоминал тогда Пангсапу и его бойцовских рыбок, — то расслаблялся, то, смеясь, откидывал назад голову и поворачивался к одному из телохранителей, как бы приглашая его разделить удовольствие.
Я смотрел на него в течение часа. Следил за каждым жестом, каждым поворотом головы. Когда через несколько сидений от меня, в том же ряду, сели какие-то люди, я поднялся. Лицом к сидящим, спиной к арене я проскользнул к проходу и, перейдя в конец зала, сел немного выше и сбоку от Куо, чтобы запомнить, как он выглядит со спины. Завтра я начну слежку, буду жить с ним, изучать его. Пока не узнаю, как брата.
Куо направился к выходу. Я наблюдал, как он идет. Хорошая походка. Руки двигаются свободно, кисти расслаблены, ступает неторопливо, как бы взвешивая каждый шаг. Один из телохранителей заговорил с ним, Куо легким поворотом головы дал понять, что слушает. Его можно было бы принять за президента банка, покидающего конференц-зал. Он исчез в дверях. Я решил, что пока хватит. Если он не придет сюда завтра, с помощью Пангсапы я смогу его найти и продолжу свои наблюдения.
Первое, что я сделал следующим утром, это позвонил Варапхану и сказал, что мне нужен гелиотроп, и как можно скорее. Звонок Ломана раздался через час. Когда мы с ним вновь встретились на Сой-Суэк-3, он показался мне чем-то настороженным.
— Мне доложили, ты собрался улетать, — сказал он.
— Я остаюсь.
— Почему передумал?
— Ты знаешь, кто вчера объявился в Бангкоке?
— Пангсапа сказал мне.
— Но что заставило тебя с ним встретиться? Я считал, ты не намерен этого делать.
— У меня не было подобного намерения, ты прав. Но когда мне сообщили о твоей выходке, я решил выяснить, не раскопал ли он что-нибудь.
— Мне до чертиков надоело пытаться разыскать тебя, Ломан, и мне крайне не по душ£ пришелся проф-осмотр в посольстве. Кто эта женщина?
Он изобразил любопытство.
— Но в посольстве работает не одна женщина.
— В аппарате атташе по культурным связям. Кто она? Эм-Ай-6, или Безопасность, или кто?
— Ты, наверное, имеешь в виду Винию Мэйн.
— Она в нашей группе?
— О нет.
— Хорошо. Тогда передай, чтобы не стояла у меня на дороге. Устроила проверку, а потом еще и проследила. Не нравится она мне. А теперь послушай: задание я понимаю, но на моих условиях. Дело не твоего профиля, Ломан, но ты втянул Бюро; втянул сразу же, как только этим дельцем запахло, потому что оно сулит тебе очередную блестящую побрякушку на грудь, сознайся? — Я внимательно наблюдал за его лицом. — Если во время Визита что-то где-то разладится и я должен буду остановить Куо, наверху, я уверен, зазвенят медали, а что я о них думаю — тебе известно. Но кто-то же эту медаль поймает, раз ее бросят, а ты уже всех в очереди растолкал — посмотрите, как же, направляющий директор по линии Бюро, все предвидел и организовал.
Ломан сидел совершенно неподвижно, только глаза его сверкали. Сверкали ненавистью.
Я продолжил:
— Но это ладно. Я добиваюсь, чтобы ты понял одну вещь. А именно — то, что я работаю не на тебя. Я работаю на него, ясно? Мне неприятно думать, что приличный и порядочный человек ради дела оставляет жену и ребятишек и может схлопотать за это пулю в лоб, — будь это молочник с соседней улицы или сам король Гонконга. Итак, мои условия.
Он встал, отошел и, положив ладони на стеклянную верхнюю крышку коробки с образцами, принялся разглядывать камни. Но он слушал.
— Ты говорил, в посольстве будут совещания. Меня там не ждите. Я работаю один. Но мне от тебя потребуется информация, собирать которую самому мне будет просто некогда. С точностью до минуты — время его прилета двадцать девятого, распорядок каждого дня, все программы, последняя поездка по городу, остановки и так далее. При возникновении срочной необходимости вступить с тобой в контакт я должен иметь возможность сделать это в любой момент. Мне все равно где, здесь или в другом доме. И последнее: меня не беспокоить, если, конечно, не будет изменений в плане.
Ломан постоял еще немного, любуясь самоцветами, затем повернулся и спросил:
— Это все?
— Все.
— Что ты задумал? Что у тебя на уме? — Тон его был спокоен: я был для него букашкой, и ему хотелось понять, как эта букашка ползает и функционирует.
— Куо. Единственное, что у меня на уме, это Куо. Я знаю его репутацию — в стрельбе из винтовки с дальнего расстояния он лучший — и его послужной лист — ни разу не промахнулся.
Ломан кивнул.
— Если верить Пангсапе, Куо в Бангкоке только для того, чтобы посмотреть поединки каратистов. Они готовят к Визиту специальную программу, а этот монгол — истинный aficianado. Но, возможно, ты и прав. Во всех своих действиях мы будем исходить из предположения, что он приехал организовать и осуществить покушение.
