Джон Ле Карре - Портной из Панамы
«Пошит из смеси шерсти с териленом, – отметил Пендель, – материал для Панамы слишком теплый. Неудивительно, что ему срочно понадобились два летних костюма». Зонт раскрылся. Некоторые не раскрываются. Этот же распахнулся быстро и с треском, словно флажок о сдаче противника, и завис над верхней частью тела. Затем клиент скрылся из вида, но Пендель знал, что это ненадолго – видеть его мешал козырек крыльца. «Поднимается по ступенькам», – удовлетворенно подумал Пендель. И расслышал сквозь шум дождя шаги. А вот и он показался, вернее, его тень. Стоит на крыльце у двери. Входи же, глупый, она не заперта! Однако Пендель остался сидеть. Он приучил себя к этой манере. Иначе бы ему пришлось весь день напролет открывать и закрывать двери. Вот на фоне стеклянной витрины с полукружьем витиеватых букв «ПЕНДЕЛЬ И БРЕЙТВЕЙТ, ПАНАМА, и Сейвил Роу с 1932» мелькнули, точно в калейдоскопе, пятна потемневшего от дождя коричневого габардина. Еще несколько секунд – и в дверях появились сперва зонтик, а затем полноватая фигура.
– Мистер Оснард, как я понимаю? – донеслось из глубины старого кресла. – Входите же, входите, сэр! Я Гарри Пендель. Жаль, что вас застигло дождем. Желаете чашечку чая? Или, может, чего покрепче?
Хороший аппетит, это было первой его мыслью. Глаза лисьи, быстрые, карие. Двигается неспешно, конечности крупные, похож на разленившегося спортсмена. Одежда просторная. И тут почему-то Пенделю вспомнилась песенка из мюзик-холла, которую, к негодованию тетушки Рут, никогда не уставал напевать дядя Бенни: «Большие руки, дамы, большие ноги, все сразу понимают, на что я намекаю! Долой смешки и шутки – перчатки и носки размеров жутких».
Джентльменам, посещавшим ателье «П и Б», предоставлялся выбор. Они могли сесть, что и делали самые ленивые, принять от Марты тарелку супа или бокал с каким-нибудь напитком, всласть посплетничать и позволить себе расслабиться до такой степени, что уже не составляло труда отвести их наверх в примерочную, где наготове были очередные соблазны – в виде новых модных журналов, разбросанных на столе из яблоневого дерева. Из примерочной клиенты вполне свободно могли позвонить по сотовому телефону, чем и занимались самые суетные из них, – пролаивали в трубку распоряжения своим водителям, звонили также любовницам и брокерам, короче, всеми силами старались подчеркнуть свою значительность. Но по прошествии определенного времени даже самые суетные из всех становились ленивыми и расслабленными, а их сменяли новые клиенты, нахальные и шумные. Пенделю не терпелось выяснить, к какой из этих категорий принадлежит Оснард. Оказалось, что ни к одной из ему известных.
Не производил он и впечатления человека, готового с легкостью выложить пять тысяч долларов, чтобы улучшить свою внешность. В нем не было заметно ни нервозности, ни беспокойства или неуверенности, он не был ни болтлив, ни дерзок, не проявлял чрезмерной фамильярности. Не испытывал он, похоже, и комплекса неполноценности. Впрочем, это последнее качество в Панаме наблюдалось редко. Он производил впечатление необыкновенно собранного и сдержанного человека, и это настораживало.
А делал он в данный момент следующее: застыл в дверях, опершись на зонтик, одна нога уже переступила через порог, вторая осталась позади и давила на дверной коврик. Что и объясняло тот факт, что звонок в дальнем коридоре продолжал звонить. Но Оснард, похоже, его не слышал. Или же слышал, но не реагировал, ничем не выдавал своего замешательства. Звонок продолжал трезвонить, а он озирался по сторонам с самой солнечной улыбкой на лице. И в улыбке этой светилось радостное узнавание, точно он после долгой разлуки встретил старого доброго друга.
Резная лестница красного дерева вела на второй этаж, где находились примерочные для мужчин: о, господи, какая же славная старая лестница!… Фуляры, фраки, домашние туфли с вышитой на них монограммой – да, да, я так хорошо помню вас. Библиотечную стремянку чьи-то умелые руки превратили в вешалку для галстуков – никто бы сроду не догадался, что это была стремянка. С потолка, лениво раскачиваясь, свисали огромные индийские деревянные веера, рулоны ткани; стол, на краю которого лежат ножницы начала века и медная линейка, милые старинные вещи, все до единой. И, наконец, это высокое кожаное кресло с подушками, похоже, оно действительно принадлежало некогда самому Брейтвейту. И сам Пендель, восседающий в этом кресле и взирающий с благосклонной улыбкой на своего нового клиента.
Оснард тоже окинул его взглядом – ищущим, бесстыжим. Оглядел с головы до ног, начал с улыбающегося лица Пенделя, затем перевел взгляд ниже, на расстегнутую жилетку, еще ниже, к темно-синим брюкам, шелковым носкам и коричневым туфлям «Дакерс оф Оксфорд» – все размеры, от шестого до десятого можно было приобрести тут же в ателье, на втором этаже. Затем взгляд снова пополз вверх и задержался на лице Пенделя на секунду дольше, чем позволяли приличия. И уже только потом Оснард отвел его и начал оглядывать комнату. А звонок между тем продолжал трезвонить – все потому, что гость так и не удосужился сдвинуть большую ступню с коврика Пенделя.
– Изумительно, – заявил он. – Совершенно замечательно. Я бы посоветовал ничего не менять и не передвигать здесь даже на волосок.
– Присаживайтесь, сэр, – радушно пригласил Пендель. – Чувствуйте себя как дома, мистер Оснард. Все чувствуют себя здесь как дома, мы, во всяком случае, надеемся на это. Да к нам чаще заходят просто поболтать, а не шить костюмы. Вон там, у вас за спиной, подставка для зонтиков. Суньте его туда.
Но Оснард никуда не стал совать свой зонт. Размахивал им, как дирижерской палочкой, и указал на фотографию в рамочке в центре дальней стены, где красовались почтенные седовласые джентльмены в воротничках с закругленными краями и черных сюртуках. По-сократовски хмуро и мудро взирали они на нынешний молодой мир.
– А это, наверное, сам он?
– Кто он, сэр? Где?
– Вон там. Великий человек. Артур Брейтвейт.
– Именно так, сэр. Вы очень наблюдательны. Сам великий Артур Брейтвейт, как вы изволили именовать его. Запечатленный в расцвете сил, среди своих преданных помощников. Памятный снимок, сделан в день его шестидесятилетия.
Оснард подскочил поближе, чтоб лучше рассмотреть фотографию, и звонок наконец перестал звонить.
– «Артур Дж.», – прочитал он, глядя на медную табличку, закрепленную в нижней части рамы. – «1908– 1981. Основатель». Черт побери! Никогда бы его не узнал. А что, скажите на милость, означает это «Дж.»?
– Джордж, – ответил Пендель, не преминув удивиться про себя, отчего это Оснард должен был узнать Брейтвейта. Но спрашивать не стал.
– Откуда он?
– Из Пиннера, – сказал Пендель.
– Да нет, я имею в виду снимок. Вы его с собой привезли? Как он к вам попал?
Пендель грустно улыбнулся и вздохнул.
– Это подарок его покойной вдовы, мистер Оснард. Прислан незадолго до того, как несчастная последовала за любимым супругом. Что было необыкновенно мило с ее стороны – пойти на такие хлопоты и расходы, связанные с доставкой из Англии. Но она тем не менее пошла на это. «Там его место, там ему понравилось бы», – твердила она своим чадам и домочадцам, и никто не смог отговорить ее. Да и не слишком они старались. Понимали, что сердцу этой женщины не прикажешь.
– А как ее звали?
– Дорис.
– Дети?
– Простите, сэр?…
– Эта миссис Брейтвейт. У нее были дети? Наследники? Потомки?
– Увы, нет. Господь не наградил этот союз детьми.
– Тогда не кажется ли вам, что правильнее было бы назвать это заведение «Брейтвейт и Пендель», а? Ведь Брейтвейт был старше, был главным партнером. Пусть даже он умер, но его имя должно стоять первым.
Пендель уже качал головой:
– Нет, сэр, не совсем так. В свое время Артур Брейтвейт выразил желание, чтоб фирма называлась именно так. "Гарри, сынок, старики должны уступать место молодым. Отныне мы будем называться «П и Б». И теперь уже никто не спутает нас с нефтяной компанией, ну, ты сам знаешь, с какой.
– А кого именно из членов королевской семьи вы одевали? Видел у вас на вывеске. «Портные Королевского двора». Просто не терпится узнать.
Пендель подпустил в улыбку холодности.
– Видите ли, сэр, я лично распорядился сделать эту надпись на вывеске. И, боюсь, просто не мог зайти дальше, пускаясь в уточнения. Просто из почтения к трону. Определенные джентльмены, весьма приближенные к этому самому трону, и в прошлом оказывали нам такую честь, и не пренебрегают нашими услугами и по сей день. Увы, я не вправе ответить на ваш вопрос более подробно.
– Почему нет?
– Отчасти по причине того, что мы ограничены сводом правил, разработанных «Гильдией портных». Кои гарантируют конфиденциальность каждому клиенту, вне зависимости от того, занимает он высокое или низкое положение в обществе. Ну и отчасти еще потому, что сколь ни прискорбно, но в наши дни мы должны соблюдать определенные меры безопасности.
