Джон Ле Карре - Шпион, выйди вон
А тем временем в тэрсгудской школе Билл Роуч, пытаясь заснуть, размышлял над последними диковинными событиями, с которыми он столкнулся за несколько последних дней, продолжая следить за благополучием Джима. Вчера Джим сильно удивил Латци. А в четверг он украл почту мисс Ааронсон, учительницы по классу скрипки и чистописания. Роуч относился к ней с почтением за ее мягкий характер. Латци, помощник садовника, был ПЛ, так говорила Воспитательница, а эти люди не говорят по-английски или говорят совсем плохо. ПЛ означает «приезжее лицо», пояснила Воспитательница: так, мол, называется иностранец, оставшийся в Англии со времен войны[4]. Но вот вчера Джим разговаривал с Латци, прося его помочь с организацией автоклуба, и он разговаривал с ним на их «птичьем» языке, на таком, на котором говорят все ПЛ, и Латци тут же словно вырос в своих собственных глазах.
История с письмом мисс Ааронсон была еще загадочнее. В четверг утром, когда Билл Роуч после церкви зашел в учительскую за тетрадями своего класса, на конторке лежали два письма: одно было адресовано Джиму, другое – мисс Ааронсон. Конверт Джима был надписан на машинке, мисс Ааронсон – от руки, причем почерком, очень похожим на почерк самого Джима. В учительской никого не было. Только Роуч взял тетради и направился к выходу, как вдруг в другую дверь ворвался Джим, красный и запыхавшийся после своей утренней прогулки:
– Ну, ты идешь, Слоник? Звонок уже был, – и нагнулся над конторкой.
– Да, сэр.
– Так себе погодка, да, Слоник?
– Да, сэр.
– Ну, ступай скорее.
В дверях Роуч оглянулся. Джим снова стоял прямо, облокотившись спиной о конторку, открывая утреннюю «Дейли телеграф». Конторка опустела. Оба конверта исчезли.
Джим написал письмо мисс Ааронсон, а затем передумал? Может, он делал ей предложение? Потом в голову Билла Роуча пришла другая мысль. Недавно Джим приобрел старую пишущую машинку – сломанный «Ремингтон», – которую и починил своими руками. Неужели он напечатал на ней письмо самому себе? Неужели он так одинок, что пишет сам себе письма и вдобавок ворует чужие?
Роуч уснул.
Глава 4
Гиллем выглядел вялым, но ехал довольно быстро. Машину наполняли осенние запахи, светила полная луна, над голыми полями повисли клочья тумана, и холод стоял невыносимый. Смайли задумался, сколько лет Гиллему, и мысленно дал ему около сорока, хотя при свете луны тот казался студентом, плывущим на лодке: он манипулировал рычагом коробки передач так плавно, будто преодолевал сопротивление воды. Как бы то ни было, злорадно подумал Смайли, машина намного моложе Гиллема. Они проскочили Раннимид и начали подниматься к Игэм-Хиллу. Ехали уже минут двадцать, Смайли задал дюжину вопросов и ни на один из них не получил стоящего ответа, и теперь в нем стала просыпаться какая-то навязчивая неосознанная тревога.
– Удивительно, что они не выгнали тебя вместе с нами со всеми, – сказал Джордж не очень-то любезным тоном, запахиваясь поплотнее. – Ты обладаешь для этого всеми качествами: хорошо знаешь свою работу, лоялен, неболтлив.
– Мне поручили курировать «головорезов».
– О Господи! – промолвил Смайли с содроганием и, упрятав свои пышные подбородки в поднятый воротник, предался этому воспоминанию вместо других, еще более неприятных: Брикстон, зловещее каменное здание школы, которое служило «головорезам» штаб-квартирой. Официально они назывались «Отделом путешествий».
Это подразделение было сформировано Хозяином по предложению Билла Хейдона еще на заре «холодной войны», когда убийство, похищение людей и жестокий шантаж использовались повсеместно. Первым командиром «головорезов» тогда назначили человека, рекомендованного Хейдоном. Это была маленькая команда – около дюжины человек, и занимались они диверсионными набегами – работой слишком грязной и рискованной для резидентов за границей. «Хороший разведчик, – любил поучать Хозяин, – должен действовать последовательно и неспешно и обладать некой мягкостью». «Головорезы» были исключением из этого правила. Они действовали отнюдь не неспешно и вряд ли были мягкими по натуре, и скорее воплощали темперамент Хейдона, чем Хозяина. Работали они поодиночке и именно поэтому располагались подальше от чужих глаз, за каменной стеной с битым стеклом и колючей проволокой по верхней кромке.
– Слушай, тебе что-нибудь говорит слово «латерализм»?
– Скорее всего, нет.
– Это доктрина узкого круга посвященных. Мы привыкли к вертикальной, ступенчатой структуре управления. Сейчас она горизонтальная.
– И что?
– В твое время управление Цирка делилось по регионам: Африка, Восточная Европа, Россия, Китай, так называемая Юго-Восточная Азия, у каждого региона был собственный мудрец-руководитель. Хозяин же сидел в поднебесье и держал в руках бразды правления. Помнишь?
– Отдаленно припоминаю.
– Так вот, сейчас все операции разрабатываются в одном мозговом центре.
Он называется Лондонское Управление. Региональные управления – в прошлом, на смену им пришел латерализм. Билл Хейдон руководит в Лондоне, Рой Бланд его правая рука, Тоби Эстерхейзи бегает между ними, как собачонка. Это отдельная служба в целом Цирке. У них свои секреты, и они не делятся ими с простыми работягами. Этим достигается большая безопасность.
– На первый взгляд идея очень хороша, – сказал Смайли, старательно делая вид, что не понимает намека.
В его мозгу всколыхнулась новая волна воспоминаний, и он проникся странным чувством, будто он прожил этот день дважды: первый раз в клубе с Мартиндейлом, а теперь – с Гиллемом, во сне. Они миновали молодой сосняк.
Лунный свет полосками замелькал между деревьями.
– Есть ли что-нибудь новенькое?.. – начал Смайли, затем переспросил менее решительно:
– Какие новости об Эллисе?
– В карантине, – лаконично ответил Гиллем.
– Ах, ну да. Конечно. Не подумай, что я вынюхиваю. Просто интересно, может ли он двигаться, ходить? Он поправляется? Я слышал, спина ужасно коварная штука.
– Говорят, он справляется вполне прилично. Я забыл спросить, как Энн?
– Хорошо. Все хорошо.
В машине стало темно, хоть глаз выколи. Они свернули с шоссе на дорогу, посыпанную гравием. По обе стороны ее чернела живая изгородь; появились огни, затем высокое крыльцо, и, наконец, из-за верхушек деревьев показался треугольный контур здания. Дождь прекратился, но, когда Смайли вышел на свежий воздух, с мокрых листьев не переставая капало.
Да, – подумал он, – когда я приехал сюда в первый раз, вскоре после того как имя Джима Эллиса попало в заголовки всех газет, тоже шел дождь".
* * *Они вымыли руки и задержались на минуту в прихожей с высокими стенами, с любопытством оглядывая альпинистское снаряжение Лейкона, бесформенной кучей сваленное на старинном комоде. Затем прошли в гостиную и сели полукругом, лицом к пустому стулу. Это был самый уродливый дом на несколько километров вокруг, Лейкон купил его буквально за бесценок. «Беркширский Камелот», назвал он его как-то, словно оправдываясь перед Смайли, построен одним миллионером-трезвенником. Гостиная представляла собой большой зал с витражными окнами метров шести высотой и балюстрадой из сосны над входом.
Смайли отметил про себя знакомые вещи: пианино, заваленное музыкальными партитурами, старинные портреты каких-то духовных лиц в церковном облачении, стопка отпечатанных приглашений. Он поискал глазами весло Кембриджского университета и обнаружил его висящим над камином. Горел все тот же огонь, слишком слабенький для такой огромной решетки. Во всем скорее чувствовалась нужда, чем богатство.
– Ну как, хорошо вам на пенсии, Джордж? – весело выпалил Лейкон, будто обращаясь к слуховой трубке старой глухой тетушки. – Не скучаете по теплым человеческим отношениям? Думаю, я бы скучал по работе, по старым приятелям.
Он был высокий и худой, как жердь, ребячливый и неуклюжий. В нем было намешано и от церкви, и от разведки, сказал как-то Хейдон, известный в Цирке остряк. Отец Лейкона был видным деятелем шотландской церкви, да и мать благородных кровей. Время от времени воскресные газеты, из тех, что по влиятельнее, называли его «руководителем нового стиля» за его молодость.
Кожа у него на лице была поцарапана от торопливого бритья.
– О, спасибо, у меня все хорошо, – вежливо ответил Смайли. И добавил:
– Да-да, правда. А вы?У вас все в порядке?
– Больших перемен нет. Все гладко и спокойно.
Шарлотта получила стипендию в Роудине, и это очень здорово.
– Ну, замечательно.
– А ваша жена? Все цветет и прочее? Выражался Лейкон тоже по-мальчишески.
– Спасибо. Лучше не бывает, – сказал Смайли, любезно стараясь ответить в тон.
Они сидели и смотрели на двойные двери. Откуда-то издалека послышался звук шагов по кафельному полу. Два человека, определил Смайли, оба мужчины.
