Александр Шувалов - Чистодел
Шустрый не по годам инвалид, конечно же, в камуфляже, чиркнул хилым тельцем о багажник, вынырнул из-за стоящего сзади «УАЗа» для патриотов, подошел, хромая, и остановился совсем близко.
— Помоги, брат. — Калека замер в готовности к чему угодно — от крупной купюры до плюхи.
— Держи, брат. — Дядька, сидящий за рулем, пересыпал в грязную ладонь горсть мелочи, выуженной из карманов.
— Здоровья тебе, брат, счастья.
Нищий успел достичь тротуара, прежде чем зажегся зеленый свет.
— И удачи, — проговорил он уже совсем другим голосом, извлекая из нагрудного кармана небольшой телефон. — Порядок, — сообщил кому-то инвалид. — Курочка в гнезде.
Водитель еще часа полтора кружил по городу. Он лег на нужный курс только тогда, когда убедился в отсутствии наружки.
Ее и не было. Маршрут движения «Опеля» в лучшем виде отслеживался с помощью миниатюрного хитрого приборчика, установленного нищим на корпусе автомобиля в районе багажника.
Потом, ближе к концу маршрута, этот приборчик сняла с машины какая-то весьма нетрезвая мадам. Она раскорячилась посреди дороги и едва не угодила под колеса «Опеля».
Куплет второй ТЮРЬМА И ВОЛЯ
Москва, конец мая 2012 года. Тепло и сухо
Они опять встретились, но на сей раз не в поганом кафе на окраине.
— Ну?.. — запрыгнув в машину, японский внедорожник средних лет, с ходу задал содержательный вопрос тот самый ухоженный субъект.
В летней одежде он уже не выглядел атлетом. Видно было, что этот товарищ ест много мучного и прочего вкусненького, запивает чем-то крепеньким и мало двигается.
— Добрый день, — ровным голосом отозвался мужчина в очках.
Без зимней бесформенной куртки он уже не смотрелся беззащитным хлюпиком. Напротив, было видно, что человек очень даже в порядке, регулярно утомляет организм нагрузками и еще очень на многое способен, если вдруг понадобится.
— Я вас очень внимательно слушаю, — упрямо гнул свою линию ухоженный тип.
— А кому еще это интересно?
— Не понял. Что вы имеете в виду?
— Я попросил бы вас выключить диктофон, — прозвучало в ответ. — Тот, что в левом нагрудном кармане ветровки.
— Извините. — Изящно упакованный мужчина слегка покраснел, достал из того самого кармана миниатюрный приборчик и нажал на кнопку. — Вы тоже должны меня понять.
— И впредь убедительно прошу больше подобных фокусов не выкидывать, — заявил очкарик.
— Еще раз извините.
— Ладно, проехали. — Мужчина в очках дернул краешком рта, что, судя по всему, должно было изображать улыбку, и продолжил: — Я нашел вашу пропажу.
— Да что вы говорите? — Мужчина в снежно-белой ветровке не сдержался, от радости хлопнул себя по ляжке, повернул к собеседнику приятно разрумянившееся лицо и осведомился: — И где же он?
— Там, где нам его не достать.
— Как это? — Румянец мгновенно сменился бледностью. — Вы же сказали…
— Пока не достать, — заявил очкарик, бледно улыбнулся и полез в бардачок за сигаретами. — А дней через двадцать его можно будет паковать.
— Отлично! — Заказчик обнажил в радостной улыбке зубы безукоризненной работы. — Сообщите, где он, и я немедленно оплачиваю ваши услуги. Кстати, можете рассчитывать на премиальные.
— А вот с этим я бы посоветовал не торопиться. — Владелец машины нажал кнопку на панели, и боковое стекло бесшумно опустилось.
Его собеседник от удивления едва не выронил свою роскошную трубку.
— Почему?
— Если не ошибаюсь, вас интересует не столько этот парень, сколько носитель информации, находящийся при нем.
— Совершенно верно.
— Сейчас этот носитель не у него, — сказал мужчина в очках и аккуратно загасил сигарету в пепельнице.
— Подумаешь, проблема, — заявил джентльмен с трубкой. — Спросим, ответит.
— Не все так просто. — Очкарик покачал головой. — Что вы вообще о нем знаете? — Он внимательно глянул на собеседника. — Понятно, ничего конкретного.
— Что вы хотите сказать?
— Только то, что единственный способ выполнить задачу — это не суетиться, подождать, когда клиент сам отправится забирать то, что спрятал, и оказаться рядом в нужный момент.
— Я должен позвонить, — решительно заявил заказчик и пулей вылетел из машины.
Через пару минут он вернулся, достал платок и вытер взмокшую физиономию, за короткое время превратившуюся из барской в откровенно бабскую.
— Вам дано добро работать по собственному усмотрению, — проговорил он.
— Значит, будем трудиться, — заявил странный человек в нелепых очках на носу.
— Скажите, а как вам все-таки удалось его отыскать? — спросил мужик, разъевшийся на барских харчах. — Ведь тот человек, который мог опознать…
— Пропал, — закончил за него фразу собеседник. — Но не с концами, — пояснил он. — Я нашел его, и мы очень мило пообщались.
— Да что вы говорите! Теперь понятно.
— Да уж, пообщались. — Мужчина еле заметно усмехнулся. — А толку? Он в последний раз видел клиента в лицо более двух лет назад. С тех пор тот сделал серьезную пластику и выглядит сейчас совершенно по-другому.
— Тогда как же, черт подери, вы смогли его разыскать?
Очкарик в ответ пожал плечами. Как смог?.. Работа такая. Он больше двадцати лет прослужил сначала в КГБ, потом в организациях с другими названиями, но с аналогичными функциями. За это время данный субъект числился специалистом по инвентаризации средств связи, финансовым ревизором и разве что не помощником главного уборщика сортиров. На самом же деле он все эти годы искал тех, кто сбежал и прятался, обязательно находил, а потом закрывал вопрос.
— А вы не могли бы передать нам того человека, которого нашли? Шеф очень хотел бы задать ему несколько вопросов.
— Боюсь, он сейчас не расположен к разговорам.
— И все-таки? — не унимался посланник того самого шефа. — Где он?
— Занимается дайвингом в одной из речек ближнего Подмосковья. Название я, к сожалению, забыл. — Он глянул на часы. — Извините, работа не ждет. С вас причитается такая вот сумма. — Очкарик пробежался пальцами по кнопкам телефона и повернул монитор к толстяку. — Не задерживайте с переводом.
Тот глянул, вздрогнул и заявил:
— Ого! Что-то много.
— А сколько, по-вашему, стоит свобода?
— Какая еще свобода? — удивился тот.
— Условно-досрочная.
Обрывок странного разговора
— Приняли, ведем.
— Поосторожнее там. Мужчина серьезный. Сколько экипажей?
— Четыре, за глаза хватит.
— Ну, дай бог.
Глава 7 Нынче мне дали свободу. Что я с ней делать буду?
Россия, Приуралье, начало лета 2012 года.
В последнюю ночь здесь спать как-то не принято. Вот и я ворочался с боку на бок на козырной койке с престижной панцирной сеткой, стоявшей в углу. Курил, выходил пить воду, пахнущую весьма мерзко и еще более противную на вкус, отдающую сразу всей таблицей Менделеева. Мне было о чем подумать.
Дико извиняюсь за хамский вопрос: лично вы когда-нибудь сидели? Не толстой задницей в навороченном ортопедическом кресле, а в санатории закрытого типа под охраной, с колючкой поверх забора и вышками по периметру, надежно ограждающими свободных граждан от вашего общества? Да-да, именно там, в тесной компании «козлов», блатных и прочих скромных ударников ватно-швейного производства? Вам хоть изредка вспоминается суп «могила», каша «полиэтилен» и вершина тамошнего кулинарного искусства, именуемая гидрокурицей или колбасой с глазами? А чудная вонь с помойки у барака?
Нет? Это еще почему? Ах, то была ошибка молодости, и судимость давно снята.
Тогда нет смысла расписывать в цветах и красках всю гамму чувств, охватывающих человека в, извините за выражение, сакральный момент расставания с родной исправительной системой. Скажу так: я должен был быть безбрежно счастлив. Но не был.
Десять дней назад я предстал перед светлыми очами хозяина зоны, заплывшими трудовым жирком. Только было открыл рот, чтобы представиться как положено, и тут…
— УДО тебе вышло, Зотов, — сообщил он, еще раз глянул в официальную бумагу с печатью, лежащую перед ним на столе, сморщил не очень-то высокий лоб и изрек: — Не въезжаю.
В отличие от гражданина начальника, я въехал во все и сразу. А потому загрустил. Да-да, именно так.
Дело в том, что в тот самый момент я находился именно там, где мне было надо, и не собирался менять место прописки еще по крайней мере полтора года. Даже слегка подсуетился, чтобы этого не произошло.
Шесть месяцев назад вышел ровно год с того дня, как я находился в местах не столь отдаленных. Треть от назначенного срока. В соответствии с нашим гуманным законодательством я имел полное право намекнуть Отчизне, что больше вести себя плохо не буду, и просить ее об условно-досрочном освобождении. Мне светило даже получить его, естественно, лишь в том случае, если бы я являлся примерным заключенным, твердо вставшим на путь исправления, полностью и глубоко раскаявшимся в том, что ранее содеял.
