Джон Ле Карре - Шпион, выйди вон
– Да ну, неужели? И как тебе все это понравилось? Вся эта затея Хозяина? Небось произвела впечатление?
– Чертовски глупо. Просто бред собачий.
– Почему?
– Просто чертовски глупо, – повторил Джим с характерной упертостью военного человека. – Подумать только, кто-то из вас – «крот»! Полный идиотизм!
– Но ты поверил?
– Да нет же! Господи праведный, ты издеваешься, что ли, почему ты…
– Но почему нет? Мы же всегда трезво рассуждали, что рано или поздно это произойдет. Мы всегда предостерегали друг друга: будь начеку. Мы перевербовали довольно много народу из других разведок: русских, поляков, чехов, французов. Даже как-то случайно одного американца. Почему нельзя перевербовать англичанина, в конце концов?
Чувствуя неприятие Джимом такой постановки вопроса, Смайли открыл дверцу и впустил немного холодного воздуха.
– Как насчет того, чтобы пройтись? – сказал он. – По-моему, глупо сидеть взаперти, если можно прогуляться.
Движение, как и предполагал Смайли, подействовало на Джима благотворно; у него снова развязался язык.
Они находились у западной оконечности плато, где росло совсем мало деревьев, а некоторые из них лежали срубленными. Им попалась покрытая инеем скамейка, но они не обратили на нее внимания. Стояла совершенно безветренная погода, и звезды хорошо были видны в ясном небе. Джим продолжил свой рассказ, и они стали прохаживаться бок о бок, то удаляясь от машины, то снова приближаясь к ней, причем Джиму приходилось постоянно подстраиваться под шаги Смайли. Иногда они останавливались и стояли плечом к плечу, вглядываясь в перспективу горной долины.
Сначала Джим рассказал, как он договорился с Максом и на какие пошел ухищрения, чтобы скрыть свою миссию от всего остального Цирка. Он пустил слух, будто у него появилась возможность попробовать «зацепить» одного советского шифровальщика в Стокгольме, который любит шататься по разным злачным местам; и потом он заказал себе билет до Копенгагена на свой старый псевдоним Эллис. Вместо этого, однако, он улетел в Париж, там поменял документы и превратился в Хайека, и в десять утра в субботу приземлился в Праге. Таможенный и пограничный контроль прошел как по маслу. В здании вокзала Джим еще раз проверил по расписанию время отхода своего поезда и затем решил немного погулять: у него в запасе было еще несколько часов, и он подумал, что неплохо бы, перед тем как ехать в Брно, устроить небольшую проверку на наличие «хвоста». В ту осень погода выдалась мерзкая и капризная. На земле уже лежал снег, и он продолжал идти не переставая.
В Чехии обычно не возникало проблем с обнаружением «хвоста», сказал Джим. Секретные службы не обременяли себя какими-то ухищрениями при уличном наблюдении, возможно, потому, что власти, по крайней мере в обозримом прошлом, не испытывали по этому поводу излишних комплексов. До сих пор, как сказал Джим, там пользуются приемами в духе Аль Капоне: вокруг жертвы высаживают целый десант из автомобилей и «уличных художников». Поэтому Джим и стал первым делом высматривать черные «шкоды» и прогуливающихся по трое коренастых типов в фетровых шляпах. На таком холоде было хотя и не намного, но все же труднее обнаружить подобные вещи: движение замедлялось, люди, наоборот, двигались быстрее, чуть ли не все закутывали лица шарфами, так что только носы торчали. Тем не менее у Джима не было никаких причин для беспокойства, пока он не дошел до вокзала Масарика, или Центрального, как чехи с удовольствием стали его сейчас называть. Но там у него появилось легкое подозрение – чисто инстинктивное, пока что не подкрепленное никакими фактами – в отношении двух женщин, стоявших перед ним в очереди за билетами.
С бесстрастием настоящего профессионала Джим легко сумел прокрутить назад пленку сегодняшнего дня. В крытом пассаже рядом с Вацлавской площадью его обогнали три дамы. Шедшая посередине катила перед собой коляску. Та, что была ближе всего к бровке, несла в руке красную пластиковую сумочку, а та, что рядом с Джимом, вела собаку на поводке. Десятью минутами позже к нему приблизились две другие женщины: они держались под руку и очень торопились; ему пришло в голову, что, если бы операцией по наблюдению руководил Тоби Эстерхейзи, почерк был бы примерно тот же: быстрая смена людей, радиоприемник в коляске, запасные машины, где-нибудь неподалеку с коротковолновыми или спутниковыми передатчиками, со второй командой наблюдателей наготове – на тот случай, если первая слишком долго будет мозолить глаза преследуемому. На вокзале Масарика, взглянув на двух женщин впереди себя в очереди, Джим понял, что его догадки становятся реальностью.
В одежде шпика всегда есть один предмет, менять который у него обычно нет ни времени, ни желания, особенно в такую субарктическую погоду: это обувь. Из двух пар, представших перед искушенным взглядом Джима, одну он сразу узнал: отороченные мехом черные сапожки из кожзаменителя, с «молнией» на боку и толстой коричневой подошвой, которая на снегу жалобно попискивала. Сегодня утром такие он уже видел: в пассаже «Штерба» на женщине, толкавшей перед собой коляску; правда, верхняя одежда тогда на ней была другая. С этого момента Джим уже не подозревал. Он знал точно, как знал бы на его месте и Смайли.
В газетном киоске на вокзале Джим купил себе «Руде право» и сел в поезд до Брно. Если бы они хотели его арестовать, они бы это уже сделали. Должно быть, они намеревались выследить так называемые «побочные отростки», засечь его контакты. Джим решил, что документы на имя Хайека оказались проваленными и чехи зарядили капкан еще в тот момент, когда он заказывал билет на самолет; хотя, в общем-то, искать сейчас причины прокола особого смысла не было. Пока они не поняли, что он их засек, за ним сохранялся небольшой перевес, сказал Джим; и Смайли на мгновение перенесся в оккупированную Германию, в то время, когда он сам работал агентом и жил в постоянном страхе, когда, казалось, любой мимолетный взгляд просвечивал его насквозь.
Джим собирался успеть на экспресс в 13.08, прибывающий в Брно в 16.27, однако его отменили, и поэтому ему пришлось сесть в какой-то чудный пригородный поезд, специально пущенный по случаю футбольного матча, который останавливался у каждого столба. Джим был уверен, что все время правильно вычисляет своих шпиков. Они заметно отличались друг от друга по уровню мастерства. Один раз Придо вышел на каком-то захолустном полустанке под названием Хоцснь, чтобы купить себе сосиску, и в этот раз он насчитал их не меньше пяти; все были мужчины, они разошлись по крошечной платформе, засунув руки в карманы, притворяясь, что болтают друг с другом, и при этом выглядели полными идиотами.
– Если есть такая вещь, что отличает хорошего наблюдателя от плохого, – сказал Джим, – то это изящное умение вести себя естественно в любой ситуации.
В Свитавы в его вагон вошли двое мужчин и женщина и начали разговаривать о предстоящем большом матче. Спустя некоторое время Джим присоединился к их разговору: перед этим он проштудировал газету и был в курсе дела. Переигрывали какой-то ключевой матч, и все просто с ума сходили от предвкушения. До самого Брно ничего примечательного не происходило, так что он спокойно вышел из вагона и стал прогуливаться по магазинам и другим оживленным местам, где они вынуждены были держаться поближе из боязни упустить его.
Он всячески старался убаюкать их, показать им, что ничего не подозревает. Сейчас он уже понял, что стал объектом того, что Тоби назвал бы грандиозной шумной операцией. При передвижении по городу они работали группами по семь человек. Машины менялись так часто, что Джим не успевал их сосчитать. Общее руководство велось из обшарпанного зеленого фургона, за рулем которого сидел какой-то тип с лицом бандюги. Фургон был снабжен рамочной антенной, а сзади на нем кто-то мелом нацарапал звезду, причем на такой высоте, что ни один ребенок туда не дотянулся бы. У всех машин, которые он успевал вычислить, на ящике для перчаток лежала дамская сумочка, а на месте пассажира был опущен солнцезащитный козырек. Он допускал, что существовали и другие отличительные признаки, но этих двух ему было вполне достаточно. Из рассказов Тоби он знал, что в подобных операциях может быть задействовано до сотни человек, но, если жертва вдруг начинает ускользать, вся эта армада обнаруживает свою неповоротливость. За это Тоби их терпеть не мог.
На главной площади Брно есть один универмаг, где продается все, сказал Джим. Вообще ходить по магазинам в Чехии – занятие довольно скучное, потому что у каждой из отраслей государственной промышленности совсем немного своих розничных магазинов. Но этот магазин был новым и довольно впечатляющим. Он купил там детских игрушек, шарф и какие-то сигареты, примерил туфли. Он полагал, что его преследователи все еще ждали, когда он вступит с кем-нибудь в тайный контакт. Он украл меховую шапку, белый синтетический плащ и полиэтиленовый пакет, чтобы положить туда все это. Он шатался по мужскому отделу достаточно долго, чтобы убедиться, что те две женщины, которые составляли главную пару наблюдателей, все еще держались за ним, хотя и не отваживались приближаться. Он предположил, что они уже дали сигнал мужчинам, чтобы те сменили их, и теперь ждали этого. В мужском туалете он действовал очень быстро: натянул на себя белый плащ поверх пальто, засунул в карман полиэтиленовый пакет и надел меховую шапку. Свои свертки с покупками он оставил там же, затем, как сумасшедший, сбежал вниз по пожарной лестнице, распахнул настежь дверь, пронесся по какой-то аллее, затем вышел на другую, с односторонним движением, и не спеша зашел в другой универмаг, который уже закрывался. Там он купил черный плащ и надел его вместо белого. Затесавшись в толпу выходящих из магазина покупателей, он протиснулся в переполненный трамвай, доехал до предпоследней остановки, погулял около часа и минута в минуту пришел на запасное свидание с Максом.
