Р. Шулиг - Белые линии
— Я думал, что ты будешь сидеть в машине на вокзале...
Градец усмехнулся и покачал головой:
— Это исключено, Гонза!
Земана смутила эта снисходительная усмешка.
— Извини, но я подумал, если мы находимся на территории ГДР...
— Здесь прежде всего Берлин, Гонза, — посерьезнел Градец. — А это не одно и то же. Это все еще прифронтовой город, к тому же расположенный в самом центре «холодной войны». Скоро все узнаешь сам. Здесь горячо везде...
В этот момент двери открылись, появился уже знакомый нам таксист в кожаной куртке. На небольшом подносе он принес две чашки чая, три рюмки и бутылку вина.
— Я вам вскипятил чай, — сказал он, ставя поднос на журнальный столик. — Кофе у нас в Берлине ужасный.
— Я еще в машине хотел вас спросить, — сказал Земан, помогая расставить рюмки и чашки на столике, — где вы научились так хорошо говорить по-чешски?
— Майор Вильде, мой старый берлинский друг, — представил «таксиста» Градец.
Земан уже не удивлялся ничему, так как, начиная с момента приезда в Берлин, все было в одинаковой степени необычно и таинственно. Майор Вильде налил всем вина, затем встал и поднял рюмку:
— Ну так что? Выпьем за счастливую встречу?..
Когда снова все сели, Вильде спросил:
— Что же передает Ирке наш старый добрый полковник Калина?
Земан оторопел:
— Вы в курсе дела?
Вильде вытянулся в своем кресле:
— Он мне звонил по нашей линии полчаса назад и спрашивал, благополучно ли вы доехали. Должно быть, поручение у вас интересное, если полковник не доверил это дело ни телетайпу, ни шифровке.
Земан вопросительно посмотрел на Градеца, но тот его успокоил:
— Можешь говорить открыто, Гонза. Товарищ Вильде давно со мной сотрудничает.
Земан, несмотря на заверения Градеца, некоторое время молчал, а потом сказал:
— Поручение звучит довольно комично. Калина даже рассмеялся, когда мне его давал. Так вот, у тебя должно состояться свидание в любой день, начиная с сегодняшнего дня, через час после того, как зажгут уличные фонари, на станции метро «Корренштрассе» в Западном Берлине. Ты должен при этом насвистывать мелодию «Стардуста», или «Звездной пыли», если еще сумеешь. Речь якобы идет о «Белых линиях».
Градец, внимательно слушавший его, нетерпеливо спросил:
— С кем я должен встретиться?
Земан только пожал плечами:
— Не знаю. Он не сказал. Но предупредил, что ты будешь удивлен, поэтому должен быть очень осторожным!
Градец вскочил и стал надевать пиджак.
— Иду немедленно!
Вильде моментально принял решение:
— Будем тебя прикрывать! Я беру это на себя!
Градец, однако, отверг помощь:
— Нет, нет... не нужно. Можно что-нибудь испортить. Я пойду один.
Земан попытался пошутить:
— Какая же это будет встреча, если мы его будем подмазывать?
Однако Вильде и Градец не восприняли юмора. Вильде, очевидно задетый отказом Градеца, сказал:
— Без подмазки... это может стать последней встречей в его жизни!
Поезд берлинского метро с грохотом въехал на безлюдную, грязную и холодную станцию. Среди немногих вышедших пассажиров был Ирка Градец. Быстро, как бы брезгуя этим неприветливым местом, люди разошлись. Градец остался один.
Он поднял воротник плаща, засунул руки в карманы и, насвистывая, стал слоняться по перрону, как бы поджидая следующего поезда. Однако, если бы кто-нибудь в этот момент заглянул ему в лицо, он, может быть, увидел бы, что за этой беспечной маской скрывается напряжение и беспокойство. Мимо Градеца прошел какой-то служащий подземки, потом пьяный. Но никто из них на мелодию не среагировал.
И вдруг Градец увидел в одной из ниш в стене какую-то женщину, скрытую информационными щитами журнала «Квик». Она будто бы изучала расписание поездов, вывешенное на стенде, и тихонько насвистывала ту же мелодию, что и он. Градец, как бы заигрывая, осторожно приблизился к ней. Когда он поравнялся с ней, она оглянулась. Он не удержался от приглушенного возгласа удивления:
— Боже мой, Ганка!
Перед ним стояла бывшая манекенщица пражского предприятия «Элегант» Ганка Бизова, в таком же, как и он напряжении. Она холодно процедила:
— Не будьте сентиментальны и идите за мной. Посмотрите, не следит ли кто за нами! — И, не обращая больше на него внимания, Бизова начала быстро подниматься по ступеням куда-то в темноту улиц западноберлинского предместья.
4Торшер освещал уютный уголок возле камина и небольшого домашнего бара в роскошной берлинской квартире Хэкла. Остальное пространство гостиной было погружено в приятную полутьму.
Арнольду Хэклу, директору берлинского филиала фирмы «Бенсон и Бенсон», в эти минуты было дурно. Он уже порядком выпил, что было заметно по его трясущимся пальцам, когда он наливал уже бог знает какой по счету стакан с тоником и джином и бросал в него лед. Словно зачарованный, смотрел он на небольшой современный радиопередатчик, который стоял рядом на столике и светил в полумраке зелеными и красными огоньками. Занимался передатчиком Гонзулка Бем, костлявый верзила с прыщавой физиономией, бывший студент юридического факультета университета в Праге. Тут же перед стаканом с джином расположился еще один рослый, уже пожилой джентльмен, с подчеркнуто неподвижным лицом, холодным ироническим взглядом, в безупречно сидящем на нем смокинге с фиолетовым цветком в петлице. Это был Фанта, берлинский заместитель Хэкла и его ближайший соратник, юрист по образованию. Он холодно процедил:
— Я говорил тебе, что это мразь!
Хэкл прикрикнул на него:
— Молчи!
Из радиопередатчика донесся треск, а затем раздался немного искаженный микрофоном мужской голос:
— Выходят вместе из метро. Она впереди, он за ней.
Хэкл быстро, как от внезапной боли, будто его кто-то ударил в живот, склонился к передатчику, переключил его с приема на передачу и с пьяным упрямством приказал:
— Следуйте за ними дальше!
Доктор Фанта закурил сигару и сухо заметил:
— Я ей давно уже не верю.
— Говорю тебе, молчи!
— Я всегда тебе говорил, чтобы ты ее отсюда вытурил, — настаивал на своем Фанта. — Здесь она слишком много слышит...
Однако Хэкл упрямо возражал:
— Проще говоря, вы ее не любите. Выживаете. Она вам мешает, потому что умнее вас и потому что я ей отдаю предпочтение... Нет, потому что она мне отдает предпочтение, вот почему. Вы завидуете мне, завидуете...
— Чепуха, — спокойно произнес Фанта. — Спи с ней на здоровье, только отдай ее к нам вниз, в шоу, как всех остальных. Она там нужна, там она будет под присмотром.
— Нет, вы идиоты! — зарычал в бешенстве Хэкл. — Ничего не понимаете. Нет, слышите?! Здесь я шеф! — Он опрокинул в глотку стакан джина и в раздражении ударил кулаком по передатчику. — Что это доказывает? Что? Какой-то незнакомый мужчина заговорил с ней в метро. Хорошо! Может, он навеселе, а может, попросил показать дорогу и она не отказала. Хорошо! Идет с ним. Хорошо! Что это доказывает? Ничего. Не верю я ничуть! — Иссякнув после такой пылкой тирады, Хэкл налил себе в стакан новую порцию джина. Не найдя больше в вазе льда, направился к холодильнику и открыл его. Лампа холодильника на мгновение осветила его опухшее, красное от алкоголя лицо.
Фанта с раздражением сказал Бему:
— Это сумасшедший... С ним все кончено! Как только пожилой мужчина начинает вот так сходить с ума от девки, он как агент больше не существует...
Когда Хэкл возвратился, в передатчике снова раздался треск и послышался тот же мужской голос:
— Идут теперь вместе улочками Кройцберга... О чем-то болтают... Еду на машине за ними...
Хэкл быстро наклонился к передатчику:
— Где они находятся? Точно!
— Не знаю... Здесь темно... Не вижу табличек на домах... Однако здесь довольно грязно, везде разбросана бумага, валяется шелуха, сыро... Воняет мочой и прокисшим пивом... Где-то здесь есть какая-то пивнушка, там играют на гармонике и орут песни. Слышите?.. Один бог знает, почему они пришли именно сюда...
Хэкл раздраженно прервал его;
— Смеется?
— Кто?
— Она!
— Нет. Оба серьезные. Похожи на влюбленных...
Хэкл быстро отпил из стакана и с ненавистью в голосе приказал:
— Вы мне этого фрайера сфотографируйте!..
Ганка Бизова была последним существом, которое удерживало Арнольда Хэкла на поверхности. После бегства из Праги он чувствовал себя выбитым из колеи, его преследовало чувство стыда и обиды за несправедливость, которую уготовила ему судьба. Он разом лишился всего, что любил, и единственным, что он сохранил из осколков и пепелища своего сладостного ностальгического пражского сна, была Ганка. Он любил ее все больше и больше, любил ее капризы, ее грусть, неожиданную смену настроения, смех, даже ее нервозность и моменты, когда она бывала в ярости, любил ее слегка картавое «эр», когда она ему с кокетливо-ласковой кошачьей негой говорила: «Ты меня не будешь никогда ревновать, Арррни...» Он был счастлив и забывал с ней о своем отвращении к Берлину и к новому месту работы. Свое назначение сюда Хэкл расценил как неслыханное унижение, хотя ему тысячу раз повторяли, что ему поручили важный пост в самом центре «холодной войны».
