Джон Ле Карре - Русский Дом
К этому времени Нед успел свыкнуться с рассеянностью Барли, а потому не должен был бы удивляться, когда Барли точно не услышал. Его взгляд по-прежнему был устремлен на Атлантический океан. Может быть, ему показалось, будто он увидел, как перевернулась лодка? Это ведь видят все. Понаблюдайте за волнами у побережья штата Мэн, и они начнут чудиться вам повсюду: парус, перевернутый корпус, пятнышко головы уцелевшего пловца, рука, поднявшаяся было над волной, чтобы скрыться под ней, навсегда. Только наблюдая очень долго, вы наконец соображаете, что это занимаются ловлей рыбы скопы и бакланы.
Но Нед, захлебываясь волнением, умудрился обидеться. Один из тех редчайших случаев, когда профессионал перестает следить за собой и на миг предстает просто несовершенным человеком.
– Вы едете назад в Москву, Барли! Ведь вы же этого хотели? Довести дело до конца.
И Барли наконец, огорченный тем, что причинил Неду боль, полуоборачивается, чтобы Нед мог увидеть его улыбку.
– Да, старина. Ну, конечно. Именно то, чего я хотел.
Тем временем настает мой черед идти в комнату связи. Рэнди манит меня пальцем.
– Это вы, Палфри?
– Это я.
– Дальше дело будет вести Лэнгли, – сообщает Клайв, точно это заключительная часть той же чудесной новости. – По категории первоочередной важности, Палфри. Выше у них нет, – добавляет он, торжествуя.
– Ну, что же, поздравляю, – говорю я, отодвигаю трубку от уха и ошарашенно ее рассматриваю, а тягучий голос Клайва продолжает сочиться из нее, как вода из крана, завернуть который невозможно. – Я хочу, Палфри, чтобы вы немедленно составили документ о договоренности и подготовили всеобъемлющее соглашение, которое предусматривало бы все непредвиденные расходы. Они стоят перед нами на задних лапках, а потому я жду, чтобы вы были тверды. Тверды, но без запроса. Мы имеем дело с чрезвычайно практичными людьми, Палфри. И упрямыми.
Еще. И еще. И сверх того. Лэнгли берет на себя пенсию Барли и все компенсации как задаток за полный контроль над операцией. Лэнгли принимает равное участие в руководстве источником, но в случае разногласий решающий голос за ними.
– Они подготавливают исчерпывающий список вопросов, Палфри, большой шлем, охватывающий все. Представят его госдепартаменту, Пентагону, научным организациям. Все главные вопросы дня будут собраны и переданы Дрозду. Они отдают себе отчет в риске, но это их не останавливает. Не дерзнешь – останешься ни с чем, так они рассуждают. Для этого требуется смелость.
И все это голосом дипломатической почты. Наконец-то Клайв, подобно своему тезке, дорвался до Индии.
– В великом наступательно-оборонительном равновесии, Палфри, ничто не существует в вакууме, – надменно поясняет он, без сомнения, повторяя чьи-то слова, услышанные час назад. – Тут требуется тончайшая настройка. Каждый вопрос критичен не менее ответа. Им это известно. Им это вполне очевидно. И они не могут сделать источнику более лестный комплимент, чем приготовить для него вопросник без каких-либо ограничений. На подобное они не шли уже много, много лет. Нечто беспрецедентное. Во всяком случае, за последние годы.
– А Нед знает? – спрашиваю я, едва мне удается вставить хоть слово.
– Откуда? Никто из нас ничего не знает. Все сверх-засекречено.
– Я имел в виду, знает ли он, что вы подарили им его джо?
– Немедленно поезжайте в Лэнгли и утрясите наши условия с тамошними юристами. Рэнди организует транспорт. Вы слушаете, Палфри?
– Он знает? – повторяю я.
Клайв устраивает одно из своих телефонных молчаний, давая вам возможность осознать все ваши промахи и ошибки.
– Нед, с вашего разрешения, будет поставлен в известность обо всем по возвращении в Лондон. А это будет скоро. До тех же пор я предпочту, чтобы вы с ним об этом не говорили. За Русским Домом останется его роль. Шеритон ценит эту связь. Отдел будет даже в некоторых отношениях расширен. И может быть, отнюдь не временно. Нед должен быть только благодарен.
Нигде новость не была принята с таким восторгом, как в английской прессе, связанной с книгоиздательским делом. «Многообещающий брак! – несколько недель спустя возвестили „Букньюс“ в приложении, посвященном Московской книжной ярмарке. – Помолвка, о которой давно ходили слухи, между „Аберкромби и Блейр“, Норфолк-стрит, Стрэнд, и „Потомак трейдерс, инкорпорейтед“, Бостон, штат Массачусетс, СОСТОЯЛАСЬ! Тяжеловес Джек Хензигер наконец-то обработал „А. и Б.“ Барли Скотта Блейра, и они создают совместную фирму „Потомак и Блейр“, которая планирует наступательную кампанию на стремительно расширяющихся рынках Восточного блока. „Это витрина, ориентированная на будущее“, – убежденно утверждает Хензигер.
Московская книжная ярмарка, они уже в пути!»
Сообщение иллюстрировала умилительная фотография: Барли и Джек Хензигер обмениваются рукопожатием над вазой с цветами. Снимок сделал фотограф Службы в конспиративном доме в Найтсбридже. О цветах позаботилась мисс Коуд.
* * *
На следующий день после возвращения с острова я встретился с Ханной и рассчитывал, что мы займемся любовью. Как всегда, когда я ее долго не видел, она выглядела высокой, стройной и золотистой. Был четверг, и она повезла своего четырнадцатилетнего сына Джайлза на совершенно излишнюю консультацию к специалисту в окрестностях Харли-стрит. Нежных чувств Джайлз у меня никогда не вызывал – возможно, потому, что он, как я знал, был зачат в пику мне, когда я в очередной раз отослал ее к Дереку. Мы сидели в обычном нашем омерзительном кафе и пили перестоявшийся чай в ожидании, когда консультация закончится. И она курила, чего я не выношу. Но я ее хотел, и она это знала.
– А где именно в Америке? – спросила она, словно от этого хоть что-то зависело.
– Не знаю. На каком-то островке, где скопы ловят рыбу, а погода стоит скверная.
– Поспорю, что скопы не настоящие.
– Самые настоящие. Там этих птиц много.
И по напряжению в ее глазах я понял, что и она меня хочет.
– В любом случае я должна отвезти Джайлза домой, – сказала она, когда мы кончили читать мысли друг друга.
– Отправь его на такси, – предложил я.
Но в нас уже снова проснулся антагонизм, и минута ушла безвозвратно.
* * *
Глава 13
Катя забрала Барли утром в воскресенье в десять часов у подъезда гигантской гостиницы «Международная», ибо Хензигер категорически потребовал, чтобы они остановились именно там. (Иностранцы с Запада фамильярно называют ее «Меж».) И Уиклоу с Хензигером, сидя в нелепейшем помпезном вестибюле, сумели стать свидетелями их радостной встречи и отъезда.
День выдался солнечный, и Барли задолго до назначенного времени поджидал ее у подъезда, к которому непрерывным потоком подкатывали лимузины с зашторенными стеклами, забирая или высаживая именитых особ «третьего мира». Но вот в их строй ворвалась ее красная «Лада», как вспышка веселья в похоронной процессии, – тоненькая ручка Анны, точно носовой платок, трепетала над опущенным стеклом задней дверцы, а рядом с ней Сергей, выпрямившись, точно комиссар, сжимал рыболовный сачок.
Барли было очень важно сначала увидеть детей. Он обдумал это заранее и пришел к выводу, что надо сделать именно так – ведь теперь любая мелочь обретала значение и ничего нельзя было оставлять на волю случая. Только весело помахав в ответ им обоим и состроив Анне гримасу, он позволил себе взглянуть на ветровое стекло: справа плотно сидел дядя Матвей – его чисто выбритое коричневое лицо поблескивало, как каштан, а из-под козырька клетчатой кепки весело смотрели глаза бывалого моряка. Сияй солнце, греми гром, сверкай молния, Матвей все равно облачился бы в честь знаменитого англичанина во все самое парадное – диагоналевый пиджак, выходные сапоги и галстук-бабочку. К лацкану он пришпилил эмалевый значок с перекрещивающимися революционными флагами. Матвей опустил стекло, Барли просунулся внутрь, тряся руку Матвея и восклицая «привет, привет!». И только потом осмелился взглянуть на Катю. Но губы его не сразу расцвели в улыбке, словно время споткнулось, или он забыл свои реплики, свою легенду, или просто что она так красива.
Однако Катя сдерживаться не стала.
Она выпорхнула из машины. Брюки на ней были скверного покроя, но все равно очень ей шли. Она стремглав обежала бампер, сияя счастьем и доверием. Она кричала: «Барли!» И к той секунде, когда она добралась до него, ее руки были уже раскинуты так широко, что все ее тело легко и свободно устремлялось в его объятия – которым она, как благовоспитанная русская девочка, тут же поставила благопристойной предел, чуть попятившись, но не отпуская его, вглядываясь в его лицо, в его волосы, в его старенький туристский костюм, и говорила, говорила без умолку, непосредственно и дружески.
– Как хорошо, Барли, ну, просто чудесно, что вы приехали! – восклицала она. – Добро пожаловать на книжную ярмарку, добро пожаловать в Москву. Матвей просто поверить не мог вашему звонку из Лондона! «Англичане всегда были нашими друзьями, – сказал он. – Они научили Петра плавать по морю. А если бы не научили, у нас не было бы военно-морского флота». Это он про Петра Великого, понимаете? Матвей живет только Ленинградом. А как вам Володина машина? Я так рада, что у него наконец есть что-то, что он может любить.
