Данил Корецкий - Расписной
– Давайте я материалы заберу, для внутреннего учета, – настаивал Волков.
Чекин развел руками:
– Да кому они нужны? Разорвали все, в корзину бросили.
И это объяснение было правдоподобным. Но Волк в него не поверил. Тем более что в корзине для бумаг, кроме сигаретной пачки и нескольких окурков, ничего не было.
Сам Сергеев сопровождение фуры отрицал.
– Там на посту молодой завелся, да ранний, – пояснил он. – Обирает водил только так. А я заехал к ребятам за арбузом да полаялся с ним немного. А потом поехал в город. Фура? Не знаю. Мало ли какие машины сзади меня едут!
Эта версия тоже была правдоподобной.
– А откуда у гаишников арбузы? – спросил Волков.
Сергеев пожал плечами:
– Не знаю. Наверное, подарил кто-то.
И в такое объяснение тоже можно было поверить. При желании. И если изображать из себя круглого идиота. И если все вокруг тебе подыгрывают и тоже изображают из себя круглых идиотов. Но зачем они это делают?
О происшествии Волков подал рапорт майору Трофимову – заместителю Баринова. Но дело кончилось ничем.
– Начальник сказал – скандалов в коллективе не раздувать, – пояснил через несколько дней майор. – Так что ты бы лучше забрал рапорт.
– Давайте! Мне что, больше всех надо?
На глазах Трофимова Волк демонстративно разорвал рапорт в клочки.
О представлении на внеочередное звание капитана разговоров больше не было.
Глава 2
Эрзацы личной жизни
В выходные дни деть себя было некуда. Он ходил взад-вперед по единственной комнате съемной квартиры, подходил к окну и смотрел через широкую, вечно гудящую магистраль на унылое желтое здание следственного изолятора.
«Помнишь Абрама, который жил напротив тюрьмы? – Да, а что? – Да то, что теперь он живет напротив своего дома!»
Этот анекдот ему считали обязательным рассказать все, кто узнавал про новый адрес.
Наступила осень, с деревьев облетали желтые листья, дул холодный ветер, закрылась летняя площадка пивной «шапито», опустели пляж, набережная, парки. Куда идти?
С коллегами он практически не общался. Капитан Марин накрыл для него стол в благодарность за свое спасение, хотя прямо об этом не говорил. Пригласил нескольких оперов, они поели жареного мяса, выпили водки, потом стали исподволь задавать разные невинные вопросы. Мол, в каких частях служил, да в какие годы? И какое отношение эти части имели к КГБ? И кто это сделал ему такие натуральные зэковские наколки? Это ж сколько надо колоть – не год, не два… Когда ж успел, в какие годы его разрисовали?
«Привяжи метлу, они тебя расколоть хотят!» – предупредил кот.
Волк только улыбался. Разведдопрос – вот как это называется. Контрразведчики владеют этим методом гораздо лучше, чем сыскари.
Смеха ради он тоже задал несколько безобидных на первый взгляд, но хитрых, с двойным смыслом, вопросиков. Вначале сотрапезники отвечали легко, но потом поняли, переглянулись и по одному начали расходиться.
– Ну ты даешь, – сказал Марин, когда они остались одни. – Ты правда к нам внедрен, что ли?
– А ты как думаешь? – хитро улыбался Волк, раскачиваясь на стуле.
– Не знаю. С одной стороны, раньше такого не было, с другой – сейчас все по-новому… Но рапорт ты на Сергеева накатал зря. Не принято это…
– У кого не принято?
– В коллективе. Мы же должны друг за друга стоять. В КГБ ты ведь не писал на товарищей? А на ментов, значит, можно?
Попрощались они вроде нормально, но неприятный осадок у Волка остался. Марин во многом оказался прав. Он действительно не воспринимал службу в милиции как настоящую постоянную работу, а коллег – как своих товарищей. Наоборот, он чувствовал себя внедренным в милицейскую среду для выполнения специального задания. И окружающие воспринимали его именно так. Поэтому у него не было друзей.
В Москву он звонил все реже: Софья разговаривать с ним перестала – алёкала в трубку, будто не было слышимости, а потом отключалась. То ли рядом находился Николай Павлович, то ли просто не хотела пустопорожних переговоров.
А в доме рядом находился большой гастроном, и он стал все чаще заходить туда.
Тиходонск никогда не был голодным городом, хотя в годы застоя на полках было шаром покати: только пачки соли да кильки в томате. По сравнению с московскими магазинами – пустыня. Масло, мыло, водка, сигареты – все по талонам, как в войну. Но жители Тиходонска не бедствовали. Выручали скудные продовольственные пайки на предприятиях, огороды да дачные участки, богатый южный базар, многочисленные «несуны», разворовывающие мясокомбинат, колбасный и консервный заводы и продающие отборное мясо, овощи и колбасу прямо с доставкой на дом. Но был и еще один ручеек продуктов, он тек через знакомых продавщиц Люсь, Тань и Зин, которые имелись едва ли не у каждой третьей хозяйки и у каждого второго хозяина.
Конечно, надо было поздравлять хозяек прилавков с праздниками, дарить маленькие сувениры и переплачивать сверху цены товара, но к этому все привыкли. Но в последнее время появился лозунг: «Навести порядок в торговле». Обэхээсники проводили рейды, устраивали контрольные закупки, пэпээсники время от времени перекрывали черный ход и ловили ловкачей с пакетами и свертками.
Тогда-то Волков и познакомился с Ниной Зайцевой из колбасного отдела. Они задержали пожилого солидного мужчину с полной сумкой «Московской», сервелата, бастурмы и других невиданных деликатесов. Когда запахнет жареным, виновницы прячутся в подсобках или бегут рыдать и каяться в кабинет к директору. А Нина выбежала следом – в сиреневой мохеровой кофточке, короткой черной юбке, блестящих колготках. Картинка! Ее круглые карие глаза возмущенно блестели, светлые волосы слегка растрепались – как будто тоже от возмущения.
– Да что ж это такое, товарищ старший лейтенант, неужели я не могу своему доктору товар без очереди отпустить? Он же не спекулянт какой, его весь город знает, в воскресенье день рождения отмечать будет. Можете проверить!
Волков и до этого обращал на женщину внимание, когда заходил как покупатель. Видел ее часто – да каждый день видел, в первую или во вторую смену. Она была самой сноровистой продавщицей, все мелькало в ее руках, очередь двигалась быстрее, чем у любой другой ее товарки. И не хамила покупателям, вела себя скромно, а тут вон как разбушевалась!
– У вас паспорт с собой? – спросил старший лейтенант у задержанного. В отличие от Нинки он стоял с обреченным видом, как пойманный при переходе границы шпион.
– Есть… Вот он…
Дрожащая рука протянула паспорт. Волков проверил дату рождения и штамп места работы. Слова Нинки подтверждались.
– Что ж, гражданин Чичеватов, поздравляю с наступающим юбилеем. Ради такого случая обойдемся без протокола. Можете идти.
Подхватив сумку, доктор убежал. Круглов удивленно выпятил губу и пошел к машине. Чтобы пунктуальный командир отпустил задержанного без протокола – такого еще не случалось!
– А последнее время просто жизни не стало от всех этих проверок! – по инерции возмущалась Нина. – Мне тоже жить надо… Есть люди, которым нельзя отказать, а есть такие горлохваты… Орут, скандалят! Одна грозилась волосы вырвать, представляете? А директор еще и мне внушение сделал: чтоб больше, говорит, я этих дебошей тут не видел, сама со своими клиентами разбирайся где хочешь…
Нина вдруг улыбнулась.
– Ой, чего-то я развоевалась. Наверное, красная стала, да? – Она кокетливо вскинула глаза. – Я когда волнуюсь, всегда краснею. А вы ведь в нашем доме живете? Я вас видела в гражданке… Заходите, я чего-нибудь вкусненького подберу.
Она пошла к двери черного хода – неторопливо, легко, бедра ритмично покачивались. И мысли давно лишенного женской ласки Волка приняли определенное направление. Ему даже показалось, что ноги у Нины такие же, как у Софьи. Он тут же одернул себя: такого просто не могло быть! Но, по крайней мере, похожи…
Он стал заходить в гастроном каждый день, подгадывая именно ее смену, они перекидывались ничего не значащими словами, вместо жирной и невкусной красногорской колбасы Нина незаметно заворачивала любительскую или нежный, слезящийся прозрачными каплями окорок.
– Может, я вас провожу как-нибудь после работы? – однажды спросил он.
– Проводите, – многозначительно прищурилась женщина, и это прозвучало как обещание.
«Что ж – Нина так Нина», – думал Владимир, направляясь вечером к гастроному. Почему-то у всех его коллег жены были или продавщицами, или парикмахерами, или медсестрами, или воспитательницами. Средние внешние данные, среднее образование. Одним словом, среднее звено. Конечно, ни одна из этих женщин не могла сравниться с Софьей Васильевной, но королева его грез растворилась в небытии, иногда Волк думал, что ее вообще не существует: только обрывки снов и игра воображения.
Было без пяти восемь, гастроном вот-вот должен был закрыться. Собственно, он уже и был закрыт – пока что не на замок, а на швабру, вставленную изнутри в дверные ручки. Но милиционера издалека заметила уборщица и тут же гостеприимно распахнула двери.
