Владимир Востоков - Ошибка резидента
— Связь та же? — Кока имел в виду Акулова.
— Да. Но если вам понадобится передать что-нибудь срочное, позвоните по телефону, который я вам дам. Звонить надо из автомата. Наберите номер и подождите, пока снимут трубку. Когда снимут, ничего не говорите, повесьте трубку и позвоните еще раз. Держите трубку до пятого гудка. И после этого разъединитесь. Таким образом я буду знать, что мне следует срочно явиться к Акулову.
— Хорошо.
Напоследок Антиквар сказал:
— Попробуйте вовлечь его в свои коммерческие дела. Такая возможность есть?
Кока подумал минуту и ответил:
— Можно попробовать. Если он даст себя затянуть…
— Если, если, — буркнул Антиквар. — С вами сегодня просто нет сил разговаривать. Скажите прямо: я мало вам плачу?
— Ладно, не сердитесь. Не в деньгах суть… Просто я не такой оптимист, как вы.
ГЛАВА 14
Поездка с сюрпризом
Когда Павел вошел в камеру к Надежде, тот лежал, закинув руки за голову.
Надежда поднялся рывком, сел на край кровати. Он уже привык к почти ежедневным приходам Павла и, как всегда, был обрадован. Павел обещал принести какую-то интересную книгу, но в руках держал лишь маленький сверток.
— Все откладывается, — сказал Павел, заметив разочарование на лице Надежды. — Нам предстоит небольшое путешествие.
— Куда? — насторожился Надежда.
— Едем в Ленинград. Встряхнись и побрейся. — Павел положил сверток на стол. — Воспользуйся моей бритвой. Мы взрослые люди. Я был бы последним глупцом, если бы думал, что ты не понимаешь моей задачи. Я хочу, чтобы ты коренным образом изменил свой взгляд на некоторые вещи. И вообще на жизнь. Ты же понимаешь это?
Надежда молча кивнул головой.
— Ну вот, — продолжал Павел, — теперь я хочу, чтобы ты своими глазами увидел кое-что. Как говорится, для закрепления пройденного. Думаю, оценишь откровенность…
— Давно ценю.
— Тогда брейся.
Они выехали в Ленинград «Красной стрелой». У них было двухместное купе. Павел занял нижнюю полку. Они улеглись, едва экспресс миновал притихшие на ночь, укрытые пухлым снегом пригороды Москвы. Но сон не шел.
Вагон мягко покачивало. Темное купе то и дело освещалось матовым, как бы лунным, светом пролетавших за окном маленьких станций, и во время этих вспышек Павел видел, как клубится под потолком голубой туман, — Надежда курил.
Павла уже начала охватывать дремота, когда он услышал тихий голос сверху:
— А почему именно в Ленинград?
Павел повернулся со спины на правый бок, положил голову на согнутую руку и сонно ответил:
— Хороший город.
— Я знаю, что хороший. Отец рассказывал. Рисовал мне грифелем на черной дощечке улицы и дома. Он там родился.
— Он тебе рисовал Петроград, а не Ленинград.
— Разве перестроили?
— Нет. Центр остался прежним. Дело не в архитектуре.
— Его же сильно бомбили…
— И обстреливали тоже. Но раны все зализали.
— Отец читал в газетах, будто во время войны шпиль Адмиралтейства специально укрывали, чтобы не пострадал от осколков. И даже конную статую царя Николая тоже. Он не верил. Это правда?
— Да. Все статуи укрывали.
— Ты был тогда в Ленинграде?
— Тогда я еще под стол пешком ходил под руководством мамаши в столице нашей Родины. Но после войны каждый год хоть разок, но езжу.
— Родственники есть?
Павлу было уже не до сна. Он откинул одеяло.
— Дай-ка папиросу.
Закурив, снова лег, поставил пепельницу себе на грудь и сказал:
— Мой отец в семнадцатом году был матросом на Балтике. А погиб под Пулковом. В январе сорок четвертого. Когда блокаду снимали.
— Он был профессиональный военный?
— Кадровый, ты хочешь сказать? Нет. До войны строил мосты. А воевал заместителем командира полка по политчасти. Раньше их называли комиссарами.
Надежда долго молчал, затем спросил несвойственным ему робким тоном:
— Ты ему памятник на могиле поставил?
— Могила братская. Без меня поставили.
— Офицер — в братской? — не скрыл удивления Надежда.
— Погибшие в бою званий и чинов не имеют, — строго, как прочитал эпитафию, произнес Павел. — Если бы каждому убитому и умершему от голода ленинградцу отдельную могилу — земли не хватит. — И прибавил после долгой паузы: — А не поспать ли нам? В Питер прибудем рано…
Проводник разбудил их без пятнадцати восемь. Зимнее утро только занималось.
Наскоро умывшись, они выпили по стакану горячего чая и вышли в коридор, стали у окна. Впереди по ходу поезда в белесой дымке восхода угадывались размытые силуэты домов.
Павел и Надежда пошли в вокзальную парикмахерскую. Они ничего не брали в дорогу, ни портфелей, ни чемоданов, и это помогло им сразу почувствовать себя ленинградцами, а не приезжими.
Побрившись, вышли из вокзала, постояли на площади.
День выдался редкостным для зимнего Ленинграда. Крепкий сухой снег скрипел под ногами, сверкал ослепительными кристаллами. Небо нежно голубело. Казалось, наступает какой-то праздник — до того весело выглядела площадь и широкий Невский проспект, убегающий от площади вдаль, к золотой игле Адмиралтейства.
— Ничего на ум не приходит? — спросил Павел, взглянув в сосредоточенное и вместе с тем как будто растерянное лицо Надежды.
— Стихи… — сказал тот задумчиво. — Вспоминаю стихи. И не могу ничего вспомнить.
— Ладно. — Павел хлопнул Надежду по плечу. — Давай-ка для начала позавтракаем.
Они зашли в молочное кафе на Невском. Съели по яичнице, выпили по стакану сливок и по две чашки кофе. Надежда ел без аппетита, но торопливо, словно стараясь побыстрее покончить с необходимой формальностью.
— Так, — сказал Павел бодро, когда они покинули кафе. — Теперь надо обеспечить жилье. Айда в гостиницу.
Надежда взял его за рукав.
— Слушай, Паша… — Он замялся. — Только куда-нибудь в такую, где не было бы иностранцев…
— Чего захотел! — рассмеялся Павел. — Тут круглый год туристы со всего света. Да что они тебе?!
— Просто так… Не знаю…
— Ну, ну! Это мы понять можем. Ладно, поедем в «Россию». Далековато, но зато новенькая, туристским духом еще не пропиталась.
Павел хотел взять такси, но Надежда упросил поехать городским транспортом. Тогда Павел предложил воспользоваться метрополитеном. Однако Надежда предпочитал ехать по поверхности, чтобы можно было смотреть на город. Поэтому сели в троллейбус.
Свободных мест в гостинице по обыкновению не оказалось, но Павел пошептался с администратором, и им дали прекрасный номер на двоих на шестом этаже. В номере они пробыли недолго. Не раздеваясь, почистили друг другу щеткой пальто, отдали ключи дежурной по этажу и сбежали вниз.
— Ну так что? — спросил Павел, шагая чуть впереди Надежды. — Город в нашем распоряжении. Не начать ли с Эрмитажа?
— Я хочу видеть все, — сказал Надежда голосом, совсем незнакомым Павлу. Он был взволнован.
— Положим, это невозможно, но что успеем, то наше.
— Сколько мы тут пробудем?
— Три дня.
Четыре часа они ходили по тихим залам Эрмитажа, пока не ощутили ту непреодолимую, совершенно особую усталость, которая появляется только в музеях. После этого бродили по Невскому, по набережной Невы, на резком ветру, дувшем с залива, и утомление как-то незаметно растворилось в морском воздухе. Обедали в ресторане недалеко от Гостиного двора, и на этот раз Надежда ел с аппетитом.
Потом отправились в оперный театр. Вечером шел балет «Спартак». Билетов, разумеется, в кассе не было, и Павлу пришлось проявить чудеса красноречия, чтобы выдавить у администратора два места в ложе, забронированной какой-то сверхжелезной броней.
Надежда весь спектакль не обменялся с Павлом ни единым словом. Всю дорогу в гостинице он молчал, глубоко уйдя в себя и нимало не смущаясь тем, что это может показаться невежливым его спутнику. Лишь когда улеглись в постель и погасили свет, Павел услышал, как Надежда словно в полусне произнес негромко:
— Враг номер один.
— Ты о чем? — спросил Павел.
Надежда ответил не сразу.
— Там, откуда я приехал, все это вместе взятое называется «враг номер один».
— Подходящее название, — усмехнулся Павел.
На следующее утро за завтраком они составили план похода по знаменательным местам Ленинграда. Надежда думал, что план этот рассчитан на два оставшихся дня, но Павел сказал:
— Все это мы должны выполнить сегодня.
— Но ты же говорил, едем на три дня…
— Завтра будут другие дела.
Какие именно, Павел не объяснил, а Надежда спросить постеснялся.
С девяти утра до десяти вечера они не присели ни на минуту. Не ели, редко курили и почти не разговаривали. Только смотрели и слушали. Иногда, правда, Павел комментировал кое-что в своей иронической манере, но это не влияло на состояние Надежды.
