Михаил Любимов - И ад следовал за ним

Я целовал ее лицо и плечи, я ласково прижимал ее к себе (серое атласное платье тут же покрылось кровавыми пятнами) и не мог оторваться, дьявол подталкивал меня к постели… Мы аккуратно обошли безжизненное тело Юджина и быстро, как изголодав­шиеся коты, довели помолвку до логического конца, или, по Шакеспеару, «made a beast with two backs» — «сделали одного зверя с двумя спинами».

«О карамба, я еще опишу все это,— думал я, целуя ее и тоскуя,— мир еще узнает, что такое разведка, где долг, любовь, виски и кровь смешаны воедино, мир еще узнает, я вздымусь со дна подводного царства тайной войны, я выплыву оттуда, весь залепленный ракушками и водорослями, и поведаю миру об этом! Все поры души, годами придавлен­ные конспирацией, задушенные и изведенные, вдруг раскроются, как белые цветки, и сорвет взбунтовавшийся Алекс сургучную печать со своего измученного молчанием рта, главное — успеть до цирроза, до инфаркта, до паралича».

— Слушай меня внимательно, Кэти. Я давно собирался тебе об этом сказать, но тогда мы еще не были так близки, как сейчас… Ты любишь меня?

— Да, да! — шептала она.

— Так слушай и не удивляйся. Ты была права: я плохо разбираюсь в торговле, папа правильно угадал… Не удивляйся, Кэти, но я работаю в разведке.

— Я так и думала! — И она прижалась ко мне еще крепче.— Я люблю тебя, Алекс!

— И я тоже,— сказал я,— Я очень, очень тебя люблю, Кэти. Я не могу без тебя, и я счастлив, что мы повенчались. Я всегда буду с тобой, Кэти,— жужжал я, уже сам поверив в это.

— Да, да,— шептала она, словно боясь разбудить окровавленного Юджина.— Да, да…

— Ты даже не спрашиваешь, в какой разведке я работаю…

Она словно очнулась после летаргического сна.

— То есть как? Разве не в Сикрет Интеллидженс Сервис? — Вот таким патриотом я выглядел в ее глазах! О женщины! Глупые птичьи головки, ничтожество вам имя, довер­чивые щенята — вот вы кто!

— Конечно. В Сикрет Интеллидженс Сервис, в четвертом бюро по иностранным операциям. — Нес я всю эту муру, прекрасно зная, что широкой публике так заморочили голову байками о шпионаже, что чем больше идиотски–сложных названий, тем глубже до­верие — Кэти, нам срочно нужно плыть в Кале, за мной погоня… меня об этом предупре­дил Рэй… положение очень сложное.

— А Юджин? Зачем ты это сделал?

Она уже совсем очнулась и с ужасом смотрела на распростертое тело Юджина.

— Юджин — агент враждебной службы, он заслан сюда с подрывными целями… он пытался меня отравить. Рэй поручил доставить его в Кале, там его ждут наши француз­ские коллеги — до этого он совершил преступление в Гавре[92].

— Может быть, вызвать полицию?

О, это вечное, чисто западное уважение к Закону, эта слепая вера в его незыбле­мость и правоту, полное непонимание норм кристально чистой пролетарской Морали — единственной судьи всех и вся. Яхту покачивало, набережная Брайтона сияла огнями, времени было в обрез — за работу, шпион, и горн, и барабаны, барабаны, барабаны!

— Не беспокойся, Кэти, с полицией все согласовано, сейчас мы приведем его в порядок…— Я тронул Юджина рукой, и он застонал — Видишь, он жив, не волнуйся, Кэти. Где у тебя бинт? Скажи, где бинт, я перевяжу его сам, а ты включай мотор и становись к штурвалу! Только быстро, нельзя терять ни минуты!

Она убежала на палубу, мотор вздохнул, мягко взял первые обороты, и мы отчали­ли, освещая темнеющие дали прожектором, которому помогала несколько мрачноватая луна.

Я перевязал голову Юджина — в бинтах он выглядел как Дед Мороз на даче у Боль­шой Земли, к снежной физиономии которого присобачили неестествен­но огромный красный нос. (Я вспомнил, как целовал Римму в снегу.) Я оттер его рубильник от крови, вытер все лицо тем самым пресловутым платком, о котором забыл в критический момент, что, собственно, и привело к кровопролитию, с трудом перетащил на ложе, снял забрыз­ганный кровью костюм и рубашку, перекрутил ему руки веревкой и привязал к кровати.

Все его испачканные вещи вместе со своим любимым костюмом я завернул в простыню, привязал к тюку якорь и выбросил в морские глубины на радость Нептуну и золотым рыбкам. На яхте находились кое–какие шмотки, я быстро переоделся и принес Юджину спортивный костюм.

— Какая вы все–таки сволочь[93]! — сказал он вдруг тихо.— Я предполагал, что вы сво­лочь, но не думал, что до такой степени. Дайте мне что–нибудь от головы…

Я достал таблетки.

— И воды!

Я положил ему таблетку на язык, приподнял голову и поднес стакан к губам — прос­то брат милосердия, спасающий ближнего и кормящий его своей собственной грудью.

— Какой я дурак! — вздохнул он.— Тюфяк! Я всегда подозревал вас, но потом пере­стал. И вот результат: попался как кур в ощип! Но я не думал, что вы такой негодяй, что­бы делать все это в день помолвки. Что вы сделали с Рэем? Убили?

— Что за ерунда! И вообще это вас совершенно не касается. Лежите себе спокойно.

— А ведь я вам поверил… Я действительно поверил, что вы порвали с Мекленбур­гом. Дурак я все–таки, ужасный дурак! — причитал он.

Яхта уже набрала скорость, за иллюминаторами свистел ветер, Хилсмен мирно храпел в ангаре на берегу, Базилио и Алиса, видимо, обсуждали мой переход на сотерн как добрый знак на пути к полному семейному счастью и радовались за Кэти, неизвест­ный Летучий Голландец, на котором собирались ласково побеседовать с Юджином, уже, наверное, бросил якорь в Кале, и на все это щедро выливала свой мутноватый свет мая­чившая над нами луна.

— Вы еще пожалеете об этом, Алекс… Вы еще пожалеете! Зачем вы это делаете? Вы даже не представляете, какую роль вы играете… Вы же пешка в чужих руках… Сука ты последняя,— перешел он на более эмоциональный сленг,— сука ты, вот ты кто!

Я вышел на палубу, подошел к Кэти сзади и нежно поцеловал ее в шею.

— Как Юджин? — деловито спросила моя боевая подруга, прижимаясь ко мне спи­ной, видимо, в ней проснулась душа полковника Лоуренса, спасающего Британскую Империю от происков турок.

— Он пришел в себя, все в порядке. Тебе не холодно? — Заботлив я был до притор­ности, самому стало противно.

— Постой немного у штурвала, я достану меховую куртку.

Я вгляделся в непроходимую тьму, слегка просвеченную головным прожектором ях­ты, и прибавил ходу — вдали мельтешили пляшущие огоньки французского берега, по времени мы вполне укладывались в железные указания Бритой Головы. Точность Алекса высоко ценилась в Монастыре, точность всегда была культом: перед началом совещания Маня многозначительно смотрел на часы, а опоздавших обливал таким ледяным пре­зрением, что они проходили на цыпочках и боялись громыхнуть стулом. Правда, как всегда в Мекленбурге, за точностью следовала безалаберная говорильня, не ограничен­ная никаким регламентом, которую Маня — отдадим ему должное — увенчивал неким пространным резюме (он говорил «резумэ»), лишь отдаленно связанным с предметом дискуссии.

Через несколько минут Кэти вернулась, переодевшись в куртку и исторические бот­форты, перевернувшие мозги баловня лондонских клубов.— Юджин говорит, что ты мекленбургский шпион и получил задание вывезти его из Англии,— Глаза ее смотрели настороженно.— Между прочим, папа тоже считал, что ты мекленбургский шпион![94]

— Леопард не может сменить своих пятен (у нас это переводится вроде как «горба­того могила исправит», ужасно просто с этими переводами!). Ты его больше слушай, он может наговорить с три короба! Ему лишь бы спасти свою шкуру! Если хочешь, спроси у него об ирландцах, с которыми он взрывал пластиковые бомбы в Лондоне,— эти акции вызывали ненависть у всех англичан.

— Значит, он связан с террористами! — Кажется, Кэти совсем выплыла из транса и на глазах превращалась в знакомую следовательшу с перхотью на плечах, которая в свое время выжимала из меня все соки.

Я еще раз поцеловал ее в шею, на этот раз спина ко мне не подалась и словно за­твердела — кровь, видимо, отлила к милой головке,— ищейка мчалась вперед, вертя черной пуговкой носа, все остальное ей было до фени.

Я поспешил вернуться в спальню.

— Что вы там болтаете. Юджин? Хотите испор­тить со мною отношения?

— Какая вы сволочь. Алекс! — Видно, ничего свежее и оригинальнее не приходило ему больше в забинтованную башку.

— Давайте смотреть на вещи трезво, Юджин. Я ничего не имею против вас, вы мне даже симпатичны… но вы же не дошкольник. У меня есть задание. Оно очень просто: вы­везти вас на беседу в порт Кале.

— И там прикончить!

— Ничего подобного. Вы сами должны быть заинтересованы в этой беседе… Я не в курсе дела, но предполагаю, что речь пойдет о серьезных вещах. Поверьте, я ваш друг…

— Послушайте, Алекс, не морочьте мне голову. Таких друзей, как вы…

— Хорошо,— я старался говорить спокойно,— но не забывайте, что мы имеем право предъявить вам претензии. По всем канонам и по уголовному кодексу вы являетесь пре­дателем родины!