Андрей Ильин - Боец невидимого фронта
…— Мы должны что-то предпринять, или они задавят нас поодиночке. Это очень серьезные люди, это самые серьезные из всех, с кем мы имели дело, люди.
— Ты не преувеличиваешь?
— А он? — показал хозяин дома на пустое кресло. — Его убили они!
— А я? Или я рассказал вам мало?
Он рассказал действительно много, хотя не все. Не рассказал о главном — об убийстве жены. Он рассказал совсем другую историю — о ее похищении во Франции неизвестными шантажистами.
— Это действительно серьезно, но это касается не нас. Это касается тебя.
— Но лишь до тех пор, пока я сопротивляюсь. Когда они меня сожрут, они возьмутся за вас. И я даже знаю за кого.
Это было уже интересней.
— За кого?
— За Павла.
Все посмотрели на Павла.
— Почему за меня?
— Потому что, когда они приберут к рукам мои перерабатывающие заводы на Каме, им очень захочется забрать твои трубопроводы. Чтобы сэкономить на транспортировке сырья.
Они ребята грамотные, вначале подмяли его, — кивнул на пустое кресло. — Потом, по цепочке, меня. Получается, что следующим будешь ты. И тогда они получат не куски — получат все. Не веришь?
— Не верю! Не смогут они проглотить такой кусок — подавятся.
— Я тоже так думал — думал, я им не по зубам. Пока они не начали меня пережевывать.
— И ты сдался?
— Пока нет. Но сдамся, если вы мне не поможете. Потому что другого выхода у меня нет.
Это было очень сильное заявление. Хотя бы потому, что богатые люди не любят публично признавать свою слабость. А этот… Видно, его действительно припекло.
— Что ты предлагаешь?
— Противостоять им вместе. Или капитулировать поодиночке. Потому что капитулировать все равно придется. Неизбежно. Эта та сила, против которой мы бессильны. Потому что наши деньги бессильны. Лучше пусть они будут компаньонами и «крышей», чем врагами.
Это было самым главным, что он должен был сказать.
И что он сказал.
— Я не призываю вас принимать решение немедленно, но я прошу вас подумать, что каждый из нас и что мы вместе можем сделать в подобной ситуации.
— Возможно, он прав, — сказал кто-то. — Мы слишком долго жили хорошо. И от того покрылись жирком. Кто нам угрожал раньше — мелкие урки?
— Не такие уж мелкие…
— Все равно урки. А эти?..
— Эти не урки. Эти — профессионалы.
— Если наступило время профессионалов, нам поодиночке не выжить.
— А если он ошибается?
— В частностях, может, и ошибается. Но есть тенденция, которую все вы чувствуете. Не можете не чувствовать. Грядет новое перераспределение капиталов. Сверху или снизу — не суть важно. Важно, что наших капиталов.
Возможно, этот наезд был первым пробным шаром. И тогда, вполне вероятно, за ним последуют другие. А раз так, то нужно заранее подумать, что мы сможем предпринять, если кому-то из нас вдруг позвонят и попросят продать акции.
От себя, в качестве первого, в общую копилку, взноса, могу предложить человека в Генеральной прокуратуре…
Плотина сомнений была смыта потоком страха. Нормального человеческого страха.
— Я наведу справки через Министерство внутренних дел… Могу при необходимости поставить под ружье сто-сто пятьдесят вооруженных бойцов.
— Чеченцев?
— Не все ли равно…
Одни из самых богатых людей страны, а возможно, и мира, словно погорельцы или сбрасывающиеся «на беду» работяги, пустили по кругу «шапку». Только бросали они туда не мятые купюры, а «человечков» из прокуратуры, МВД и Безопасности… бросали сотни вооруженных до зубов чеченских и таджикских боевиков, бросали миллионы долларов…
Но только все это было напрасно. Потому что поздно. Слишком поздно…
* * *На севере Западной Сибири, где-то на южных границах Ямало-Ненецкого автономного округа, на предельно низкой высоте, рубя несущими винтами налипающий на иллюминаторы туман, летел вертолет. Летел в обход населенных пунктов. В полетных документах рейс заявлялся как грузовой: из пункта А, где располагались склады Министерства обороны, в пункт Б — дальний военный гарнизон — производился заброс продуктов, горючки и стройматериалов.
Но почему-то в салоне не было видно ни бочек, ни ящиков, ни досок. В салоне на расположенных вдоль бортов скамьях сидели люди, одетые в камуфляж. Семь человек.
— Через десять минут выходим в исходную точку. Будьте готовы, — высунувшись из кабины, предупредил пилот.
— Добро! — крикнул, показав большой палец, первый боец.
Это был командир.
Моторы ровно гудели, люди дремали, уронив на грудь головы, или смотрели прямо перед собой в пол…
— Десятиминутная готовность. Всем проверить снаряжение, — скомандовал командир.
Люди в камуфляже зашевелились, стали поправлять, застегивать, подгонять амуницию.
Вертолет завалился на правый борт. Выровнялся. Резко пошел вниз,
— На месте!
Посадка не предусматривалась: внизу было одно сплошное болото — сядешь, в пять минут увязнешь колесами в трясине и уже не взлетишь. И тогда все — списывай машину вчистую.
Вертолет завис в десятке метров над землей.
Командир открыл люк, высунулся наружу, осмотрелся по сторонам, сверяя местность с картой.
Небольшое озеро; чуть восточнее него вытянутый в форме капли, обращенной к югу, лесной массив, на юго-западной опушке которого триангуляционный знак.
Есть озеро, лес и знак. Все в порядке.
Сбросил вниз мгновенно распустившийся в воздухе трос.
— Первый пошел…
Бойцы вставали. По очереди проходили к люку, пристегивались к тросу и прыгали ногами в пустоту, медленно сползая на «самоспуске» вниз. Коснувшись подошвами земли, отстегивались и быстро отскакивали в сторону.
— Второй пошел…
— Третий пошел…
Последним вертолет покинул командир. Трос подняли наверх, и «борт» пошел по назначенному ему маршруту дальше.
— Да, это тебе не Ницца, — вздохнул один из бойцов, сбрасывая с ног капли воды.
Все промолчали, но подумали также — не Ницца…
В воздухе зазвенела, замелькала, собираясь в прозрачные, обтекающие людей облачка, мошка. Сбитый винтами вертолета в траву гнус поднимался из травы, чуя поживу.
Командир взял азимут.
— Ну что, пошли?
По привычке попрыгали на месте, утрясая снаряжение, прислушиваясь, не звякнет ли пряжка или фляга.
— Вперед.
Шли обычным порядком — полчаса бегом, полчаса быстрым шагом. Через два часа — десятиминутный отдых. И снова — бегом… Скорость держали приличную, потому что шли почти налегке, без оружия и боезапаса.
— Левее десять, — командовал командир.
Голова колонны изгибалась, забирая на десять градусов к западу.
— Теперь прямо…
Через двенадцать часов ходу встали на ночевку. По часам — на ночевку, по ощущениям — на дневку. Потому что светло было как днем. День и был — полярный день.
Нашли более-менее сухое место, раскатали коврики, упали, накрывшись сверху плащ-палатками и маскировочной сетью. На ближайшую высотку выставили дозорного. Который, здесь, в тундре, где на ближайшие сотни километров не сыскать ни единой живой души, был излишеством. Но без которого не спалось.
Через четыре часа поднялись, сжевали подогретый на таблетках сухого горючего сухпай, закопали бумагу и целлофан и снова двинулись вперед — полчаса бегом, полчаса быстрым шагом…
На третьи сутки вышли к газопроводу. Залегли. Командир сверился с картой.
— Здесь разделямся. Ты, — ткнул пальцем, — остаешься на месте. Вы трое — направо. Остальные — со мной,
Отряд мгновенно распался на три части. Первая тройка ушла направо, вторая, во главе с командиром, — налево. Один из бойцов остался на месте.
Теперь бег шагом не чередовали. Теперь просто бежали. Через двадцать километров от троек отделилось по одному бойцу. От той, что ушла на север, и от той, что направилась к югу. Оставшиеся пары, передохнув пять коротких минут, двинулись дальше. Еще на двадцать километров.
— Стоп! Остаешься здесь!
Последний отрезок пути «добивали» самые выносливые, те, что еще способны были выдерживать заданный темп. В условленное время семь бойцов одновременно вбили остро заточенные саперные лопатки в грунт. Копали быстро, на пределе сил, пробивая в мокром грунте шурф. Металл звякнул о металл. Труба!
Обкопали ее снизу. Достали, размяли, пришлепнули к изоляции трубы «колбаску» вязкого, как пластилин, пластида. Воткнули в него взрыватель. Запустили таймер, установленный на послезавтра на двадцать три часа. Но на том не успокоились. Подкопались на полметра глубже и установили еще по одной «неизвлекаемой» мине, на случай, если кто-нибудь захочет раскопать первую.
Засыпали шурф, замаскировали его дерном. Через шесть часов собрались в условленном месте.
— Все?
— Все.
— Тогда — ходу!