Андрей Гуляшки - Дождливой осенью
Здесь все напоминало о давно ушедшем времени с его укладом, с славой, вкусами и о печальной, бедной старости, смиренно ожидающей своего неизбежною конца. Когда-то великолепный персидский ковер так вылинял, что узор еле различался. Красный плюш на креслах с вычурными спинками и подлокотниками с львиными головами протерся и лохматился до неприличия. Высокое старинное зеркало в багетовой раме. украшенной фигурками обнаженных женщин, потемнело. Гипс на нем местами потрескался и облупился, но женщины тем не менее выглядели веселыми и радостными, словно только что получили приглашение на новогодний бал во дворце. По углам стояли столики красного дерева с тонкими витыми ножками украшенные резными фигурками. кружевными узорами и гирляндами, — буржуазно-мещанское рококо, порожденное безвкусицей разбогатевших выскочек начала века. Между двух окон эркера стоял небольшой комод золотистого цвета, уставленный фарфоровыми статуэтками, перламутровыми коробочками, серебряными пудреницами и доброй дюжиной фотографий. Среди этого сверкающего хаоса вздымались бронзовые часы без стрелок, с навсегда остановившимся маятником. По обеим сторонам маятника держали друг друга за руки фарфоровые юноша и девушка — вероятно, Павел и Виргиния или же Герман и Доротея. На голове у Виргинии-Доротеи красовался венок.
С фотографий глазели усатые мужчины в мундирах; пышнотелые женщины в кружевных блузках и сборчатых юбках до пят расточали из-под своих широкополых шляпок знойные взгляды. Этот старый мир, отдающий жизнерадостностью болгарской деревни, как-то не уживался и с будуарными миниатюрами, и с хрупкой фарфоровой Доротеей, и со всеми этими зализанными, простоватыми завитушками рококо. И уж совершенно чужеродным, словно прибежавшим из второй половины следующего века, выглядел снимок молодой девушки, такой свежий, будто был сделан всего несколько дней назад. У фотографии, как у незваного пришельца в отцветший мир прошлого века, даже не было постоянного места. Ее прислонили к портрету гвардейского офицера а высокой шапке. В сущности снимок не представлял собой ничего особенного — девушка в кокетливо сдвинутом набок берете, из-под которого выбивались пышные кудри, весело улыбалась кому-то, а может быть, просто оттого, что была в хорошем настроении. Маленький берет, прическа, выражение и черты лица — уже капризные и утратившие первобытную свежесть, присущую их названным сестрам в фижмах и кружевах, — были вполне современными, городскими, недвусмысленно напоминали о сегодняшнем дне.
Девушку нельзя было назвать красавицей, но Аввакум долго не отводил глаз от снимка. Странные ассоциации неведомыми путями возникали, громоздились в его сознании, мгновенно исчезая, словно развеянные холодным ветром. Образ на фотографии растворялся и терялся то в каких-то цветущих кустах, освещенных ярким солнцем, то на поляне, пламенеющей от маков, то вдруг каким-то чудом превращался в звонкий и беззаботный девичий смех. Аввакум заметил, что вздернутый носик девушки похож на Сиин, что кудри у нее такие же, как у Ирины. Она была похожа и на Сию и на Ирину, но моложе их обеих, совсем юная девушка. А может быть, ему только так показалось, потому что, строго говоря, девушка на снимке не была похожа ни на Сию, ни на Ирину в отдельности. В конце концов, это была фотография незнакомой девушки, которой он, видимо, годился в отцы.
Он продолжал смотреть на снимок и отвел от него взгляд, только когда услышал шаги за спиной. Вошел подполковник, успевший переодеться в мундир поновее.
— Рассматриваю фотографии ваших близких, — сказал Аввакум с улыбкой. — Что и говорить — красивые и представительные господа!
Старик кивнул и лениво погладил подбородок.
— Да-а, — подтвердил он. — Когда-то люди умели показать себя с лучшей стороны, красиво одевались, соблюдали приятность в обращении. — Он подошел к комоду и облокотился на оставшийся незанятым уголок. — Посмотрите на эту роскошь, прошу вас! Какие изумительные талии, соблазнительные бюсты, поэтичные линии бедер! Просто дух захватывает, как представишь себе все это. Современные женщины выглядят просто жалкими по сравнению с этим великолепием, и вы, молодой человек, не пытайтесь спорить. У меня богатый житейский опыт, и я знаю, что говорю. Теперешняя женская мода обезличивает женщину. Посмотрите-ка, прежде было продумано, как подчеркнуть красивое, намекнуть на него. Возьмите, к примеру, длинные юбки. Знаете ли вы, как шуршат и играют складки на молодой, стройной женщине? А эти подчеркнуто удлиненные талии — ведь они отчетливее выделяют то, что выше них! Где вы теперь увидите такую прелесть? Современная мода, молодой человек, убивает по крайней мере половину того, что называется женственностью. Как жаль, что теперешние женщины совсем не понимают сего печального факта! Скажите мне откровенно, разве не радует глаз и душу созерцание этого былого великолепия? Правда? Вот вам одно наглядное доказательство, прошу вас! Видите ту блондинку со страусовыми перьями? Насколько женственней, загадочней и более зрело выглядит она по сравнению с этой современной девчонкой, которая по-мальчишечьи нахлобучила набекрень берет. Им обеим по девятнадцать лет, но станете ли вы отрицать, что та, с перьями, больше похожа на женщину?
Та, что с перьями, — моя сестра, молодой человек, а девчонка — моя внучатая племянница, дочь сына моего брата. Сестра похожа на женщину, у которой уже было несколько романов, а у этой девушки вид абитуриентки, только что выскочившей из гимназии. В действительности, молодой человек, это лишь внешнее различие, обязанное исключительно моде. Обе они ровесницы и обе одинаковые дурехи. Сестра в то время была помолвлена с вон тем усатым артиллерийским поручиком. Вскоре он стал ее мужем, а еще немного погодя его разорвало английским фугасом в излучине Черны. Девушка в этом году поступила в класс живописи Академии художеств и тотчас же обручилась. Позавчера представила мне своего красавчика — кинорежиссера. Как видите, молодой человек, между ними обеими можно поставить знак равенства, и если та, с перьями, выглядит более женственной, соблазнительной и во всех отношениях великолепной, то этим она обязана только чудесной прежней моде и доброму старому вкусу.
В это время Йордана подала на серебряном подносе коньяк и кофе. Аввакум провозгласил тост в честь доброго старого вкуса, и подполковник прослезился от гордости и умиления.
В гостиной было сумрачно л тихо. Каждый раз, когда разговорчивый подполковник умолкал, слышалось, как назойливо-нудно стучит по стеклам дождь. Приближалось время обеда, и Аввакум с искренним сожалением поднялся с места.
5
Следующие несколько дней Аввакум был всецело поглощен устройством на новом месте. С неподозреваемым у себя педантизмом, с увлечением и даже вдохновением он обставил спальню, кабинет и подсобные помещения. С утра до вечера он перетаскивал и расставлял вещи, как будто всю жизнь только тем и занимался. Наконец к вечеру четвертого дня все как будто оказалось на своих местах. Аввакум подошел к старинному камину и поднес к растопке горящую спичку. Тяга жадно подхватила и раздула огонек, и в тот же миг холодная, сырая комната ожила. Бодро запорхало пламя, и на противоположной стене весело заиграли розоватые отблески.
Аввакум набил трубочку, устроился поудобнее у огня и вытянул ноги. Угасал серый дождливый день. Ветер тихо завывал в ветвях склонившегося у веранды дерева и время от времени швырял в стекла входной двери частые, стремительные капли дождя.
Последние несколько дней прошли в хлопотах незаметно, без каких-либо происшествий. Он покупал книжные шкафы и другую мебель, приводил в порядок книги.
Отставной подполковник в первый же день познакомил его с внучкой, но им удалось обменяться лишь несколькими словами во время этой случайной встречи во дворе.
— Вот она, моя девчушка! — сказал отставной подполковник и, напустив на себя шутливый тон, спросил, глядя свысока на девушку:
— Как тебя зовут, девочка?
— Ты меня спрашиваешь, дедушка? Меня зовут Виолетка, — ответила она притворно пискливым голоском.
— Куда идешь, Виолетка?
— В школу, дедушка.
— А эта рамка зачем тебе?
— Рисовать буду, дедушка.
— Так, так, — старик прокашлялся. — Познакомься с этим хорошим дяденькой. Он будет жить над нами.
— О, я очень рада. — Девушка улыбнулась и протянула руку. «Рука у нее маленькая, как у Сии», — подумал Аввакум и в свою очередь спросил:
— Кто вам преподает рисование? Виолета назвала имя профессора.
Аввакум поглядел ей в глаза. Чуть более секунды она выдержала его взгляд, а затем покраснела и отвела глаза.
— Даст вам жизни этот профессор, — сказал Аввакум. — Он большой педант и не выносит хитрецов.
Девушка пожала плечами и ничего не ответила.
Дождь усилился, и Аввакум поспешил в дом.
Раза два они встречались после этого, но у обоих находились срочные дела и им было не до разговоров.
