Андрей Троицкий - Знак шпиона
Первый удар по затылку нанес опытный Студенцов. Он нашел на путях обрезок арматуры, им и ахнул. А дальше сплошной кровавый туман. Когда Авдеева отволокли на насыпь в кусты, вдруг выяснилось, что он ещё дышит… Студенцов тяжело вздохнул и крепче сжал арматурный прут. Все закончилось минут через десять. Демченко, топтавший Авдеева ногами, долго не мог отдышаться и все повторял: «Ну, и живучий, падла». Деньги из бумажника поделили поровну, Студенцов по праву старшего забрал самое ценное – наручные часы с браслетом, а Демченко достались фирменная сумка и кожаные сандали, почти новые. Хотели снять и одежду, но она вся была залита кровью.
Итак, преступление раскрыто. Но если убийцы сядут на скамью подсудимых, а затем отправятся на зону валить лес и кормить комаров, тайну смерти Авдеева не скроешь, не спрячешь. А, значит, воспользоваться именем журналиста в оперативной игре не удастся.
Когда начинался десятый день пребывания убийц в КПЗ, оперативник ФСБ, представившийся бесплатным адвокатом, назначенным прокуратурой, по одному вызвал друзей для беседы в следственный кабинет. «Адвокат» оказался своим в доску парнем, развязным и нагловатым, он объяснил Студенцову и Демченко, что доказательная база хлипкая. Дунь, плюнь – и рассыплется. Все держится на признательных показаниях самих подозреваемых. Убедительных вещественных доказательств преступления или живых свидетелей нет как нет. Часы, которые Студенцов пытался заложить в ломбарде, он мог просто найти на дороге или в вокзальном сортире.
Добыча Демченко, сумка и сандали, проданы на рынке цыганам, а этих ребят ищи-свищи. На суде Студенцов и Демченко, если они не полные дураки, запросто откажутся от показаний, полученных в ходе предварительного следствия, заявив, что к ним были применены меры физического воздействия. Тогда их оправдают подчистую, а милиция и прокурор по надзору утрутся и будут иметь бледный вид.
Адвокат сказал друзьям: «Меня лично не колышет, замочили того парня вы или это сделал кто-то другой. Мне нужно выиграть это дело – в этом весь мой интерес. Но есть вопрос, который для меня очень важен. Кому-то из близких вам людей на воле, друзьям, женщинам, вы рассказывали о том, что произошло той ночью? Отвечайте только правду. Если вздумаете насвистеть, я найду предлог и откажусь от вашего дела. Тогда готовьтесь к долгой посадке. Пишите письма и сушите сухари». Студенцов и Демченко побожились всем святым, могилами матерей и собственным здоровьем, что пока они находились на свободе и ещё не погорели на проклятом ломбарде, держали язык за зубами. «Я верю, – ответил адвокат. – Кстати, сразу после вашего задержания я составил протест на имя районного прокурора по надзору. Не имея доказательств преступления, ментам не позволено держать людей под замком».
Наконец, адвокат сообщил ошеломительно радостную новость: менты готовы пойти на хитрость и отпустить подозреваемых по домам под подписку о невыезде, чтобы проконтролировать их контакты со скупщиками. Убийцы не поверили в свое счастье, но уже на следующее утро они, подписав какие-то бумажки, вдохнули воздух свободы.
Праздник жизни длился недолго. Через три дня после освобождения нетрезвый Демченко, возвращаясь среди ночи от любовницы, каким-то странным образом упал с пешеходного моста, проложенного над железнодорожными путями, угодил прямо под колеса скорого поезда «Одесса – Москва». Студенцов, напуганный странной смертью друга, затаился в притоне на городской окраине. То ли лежбище оказалось ненадежным, то ли Студенцов сделался слишком нервным, возбужденным, готовым кинуться в драку из-за пустяка, из-за нечаянного обидного слова. Через пару дней его труп нашел в районе городской свалки водитель мусоровоза. По версии местных милиционеров, Студенцову перерезали горло его же собутыльники, такие же опустившиеся на дно жизни ханыги, с которыми потерпевший не поделил глоток водки. Убийц найти не удалось.
Когда Колчин получил новое задание, которое предстояло выполнить в Лондоне, потребовалось журналистское прикрытие и убедительная легенда, по которой он смог бы работать за границей. Внешняя разведка обратилась за помощью к своим коллегам с Лубянки. Кандидатура покойного Авдеева подошла.
Неделю Колчин трудился, как вол, выясняя все контакты покойного. Требовалось узнать биографии его коллег по работе, любовниц, знакомых, лечащих врачей. Записная книжка распухла от имен и фамилий, которые нужно было запомнить наизусть.
Прожив на свете без малого сорок лет, Авдеев не нажил ни детей, ни друзей, ни денег. Беспокойная, авантюрная натура мешала ему подолгу задерживаться на одном месте. После окончания Ленинградского университета, он не стремился найти в родном городе работу по специальности, его влекла романтика дальних дорог. Уехал в Ростов, затем мотался по многим южным городам, подвязался в местных газетах, даже женился, осел в Краснодаре. Но брак распался через три года. Жена Авдеева вскоре после развода нашла себе нового мужа, а старого выбросила из сердца, никогда не интересовалась его судьбой. Авдеев уволился, съехал с квартиры жены и подался на Север.
В Тюмени нашел работу и подружку, которую вскоре променял на другую женщину. Через три года жизни Авдеев снова сорвался с места и уехал в Красноярск, где его бывший однокурсник дорос до редактора отдела экономики краевой газеты и обещал протекцию бывшему однокашнику. Из Красноярска подался в Новокузнецк… Авдеев потерял счет беспорядочным интимным связям, которые не оставили в его жизни заметного следа. В разные годы он трижды обращался к врачам венерологам, вот, собственно, и вся любовь.
Имея массу знакомых, крепко не сдружился ни с одним из них. Он получал приличную зарплату, искал и находил халтуру по журналисткой линии, пробивая в газетах заказные проплаченные заинтересованными лицами статьи, но идея накопительства оказалась чужда его натуре. Заработанные деньги оседали в кабаках и бильярдных. К моменту гибели на его сберкнижке лежала сумма, которой едва хватило бы на месяц скромного, даже аскетического существования. Задача Колчина облегчалась тем, что Авдеев за всю жизнь лишь дважды бывал в Москве, его имя не было известно в здешних журналистских кругах.
Документы на имя Авдеева, теперь корреспондента ИТАР-ТАСС, проверили в английском посольстве, не усомнившись в их подлинности, дали визу на въезд в страну.
Колчин закончил заметку о юбилее кондитерской фабрики, перебросил её на компьютер своего теперешнего начальника и отправился на лестницу перекурить. Затем спустился на второй этаж, выпил какой-то бурды под названием кофе и стал ломать зубы о подгоревший железобетонный бисквит, раздумывая, не те ли кондитеры, труд которых он прославлял, выпекли это чудо. Колчин тянул время: последняя заметка получилась, мягко говоря, так себе. Ничего человеческого, что-то похожее на справку. Радченко опять станет иронизировать, высказывая свое «фэ». Сейчас не хотелось попадать ему под горячую руку и смотреть на то, как какие-то сопляки, не проработавшие в ТАССе и года, скалятся над шутками своего босса.
Переждав полчаса, Колчин поднялся наверх. На этот раз в комнате не было никого кроме начальника, корреспонденты разбежались по заданиям. Плотно закрыв за собой дверь, сел к компьютеру, чтобы чем-то себя занять, стал листать блокнот, бросая косые взгляды на Радченко. Начальник с лицом унылым, как кирпичная стена, покручивался в кресле и раздумывал, вернуть ли заметку о кондитерах на доработку, переписать её самому или просто забраковать, как совершенно непригодную.
– Слушайте, Валера, – откинувшись на спинку кресла, Радченко вытянул ноги под столом и скинул ботинки. Приступ возмущения миновал, когда Колчин грыз в буфете бисквит. – Поделитесь со мной своим большим секретом.
– Всегда готов, – ответил Колчин, ещё не зная, о каком секрете речь. – Обожаю делиться секретами.
– Я закончил МГУ, – Радченко ткнул себя в грудь указательным пальцем. – Начал в заводской многотиражке. Затем работал в «Вечерке», позже перешел в центральную газету. Прошел все ступени, и теперь я здесь, заведую этой вот помойкой. Кое-чего тут насмотрелся. Время от времени у нас проходят стажировку те парни, которых направляет для работы за границей Служба внешней разведки. Ну, для того, что они перед командировками за рубеж, где будут изображать из себя тассовских корреспондентов, немного пообтесались и поняли, каков он на вкус, журналистский хлеб.
– Да-да, – Колчин механически кивал головой.
– У этих парней биографии, написанные под копирку, – Радченко продолжал крутиться в кресле. – И на лбу напечатано крупным шрифтом: Служба внешней разведки, шпион. Но вы-то – другого поля ягода. Я читал ваши анкеты. Вы не из их «конторы», потому что люди с такими пестрыми биографиями, как у вас, в разведке не работают. Их туда не принимают. А теперь поделитесь информацией, как вы попали в ТАСС, когда не умеете грамотно написать простую заметку?
