Леонид Могилев - Клон

Я выронил брошюрку.

Шел декабрь, приближался Новый год, и наши войска опять входили в Чечню. Тогда-то я и решил ехать в Грозный. Я не знал, жива ли она. Более того, я не знал, доберусь ли до этого дома. Не знал, цел ли он. Но наступает в жизни миг, когда карьера, деньги, дом, благополучие, смешное перестают существовать, и остается только Любовь. И вся эта история только о Любви и ни о чем больше. Ибо огонь, смерть, течение рек и их стремление к океанам, города и дороги, птицы и звездная пыль есть вещи прилагательные к Любви. Ибо не будет ее — и рассыплется все сущее в прах…

Старков

То, что произошло сейчас, было для Старика большой ошибкой, последствия которой могли оказаться фатальными. То, что его отозвали из Чечни, уже было рискованно, и большие люди в Москве долго решали, делать это или нет. Работа, которую он выполнял, информация, которую получал напрямую от источника, занимавшего такую должность в чеченских спецслужбах, не могла быть предметом торга и риска. Война заканчивалась, но источник оставался. То партизанское побоище, в которое страна втягивалась на многие годы, если не на десятилетия, требовало информации, и Старков должен был до последнего мига, до крайней возможности держать эту связь.

Через фильтрационный пункт, в котором работал Славка, должен был пройти некто. Подполье чеченцев на территории России было в основном отслежено, выявлено и взято под контроль. Его можно было ликвидировать эффективно и быстро. Час еще не пришел. У начальников духа не хватало. Но сейчас тот случай, когда нужно брать врага немедленно, и в лицо его знал только Старков. Поселок мог быть блокирован, и, если бы что-то не получилось, привлекались все силы для взятия живым этого персонажа. Естественно, персонаж не один. Его должны были прикрывать и лелеять во время всего карантина и после, и то, что Славка таким банальным образом прокололся с этой бараниной под чесноком, было необъяснимо и могло быть отнесено только к степени крайней усталости. Но если бы он не ошибся, то эвакуировался бы и потихоньку вернулся к горам и оружию. Теперь делать этого было нельзя, и блистательную долголетнюю операцию можно было считать проваленной. А для Старкова это был конец в полном смысле этого слова. На него вешались все грехи и собаки, тем более что не был он чист перед законом и страной, и то, что делалось, называлось искуплением вины.

Сколько в поселке агентов с той стороны и кто они, оставалось только догадываться, но то, что все они славянской крови, не вызывало сомнений. А пока он сидел в лесопосадках на окраине и по мобильнику вкратце объяснял ситуацию тем, кто должен был его эвакуировать. Можно было подождать, что-то исправить, но Старик уже сорвался с болтов.

Забирали его на милицейских «Жигулях». Начальнику райотдела позвонили из ФСБ, объяснили тактично, что товарища из ФСБ нужно быстро и скрытно вывезти из города и доставить на ближайший военный аэродром, при этом эфэсбэшники весьма туманно объясняли, что это за человек. Звонок был от оперативного дежурного.

Старков ждал милицейскую «пятерку» белого цвета, и когда машина появилась, собрался выходить из укрытия — канавы, которую он забросал ветками и листьями. При этом он видел часть дороги и мог выползти и перекатиться в кустарник, откуда до соснового леса метров пятьдесят. Только он остался. Все было как бы нормально. Мигалка, вышел мент в камуфляже, попинал скат, сделал движение к посадкам. Еще один в цивильной форме и еще один за рулем. По тому, как они озирались, было видно — ждут. Но «пятерка» — синяя. Более того, за время проживания в общежитии и скитаний по здешним достопримечательностям он такой машины не видел. А все запоминать — это рефлекс, способствующий выживанию. Впрочем, могли прислать машину из соседнего района. Но…

Его позвали по имени и двинулись было в посадку, но что-то услышал водитель по рации — и все. Исчезли «Жигули» как призрак. Через пять минут появилась «пятерка» белая. Старков покинул окоп мгновенно, рванул заднюю дверь на себя, произнес условную фразу и заорал: «Трогай, брат».

И тут по ним дали очередь из автомата… Недалеко убрались синие «Жигули». Стреляли метров с двухсот, не попали и этим испортили дело. Пули прошли рядом с багажником.

— Ты жить хочешь, летеха?

— А в чем дело? — лейтенант, некрасивый молодой парень, худой и длинный, как-то сразу осунулся.

— Говори быстро: где в соседних райотделах такие синие «Жигули», как эти?

— Нигде, — мгновенно ответил парень. — На аэродром?

— Только не в Березовку. Давай в областную столицу.

— Так то ж сто верст.

— Зато живой останешься. И дорогу выбирай кривую и замысловатую. И по рации не говори. Понял?

— Кажется, да.

Больше в салоне не было никого.

— Автомат у тебя есть?

— Только «Макаров».

— Дальше можешь не объяснять.

Рация заработала вскоре.

— «Урал-шесть», «Урал-шесть», где вы?

— Не отвечай.

— От этого хуже только. Потеря машины, человека. Сейчас тревогу объявят. Всех поднимут на ноги.

— Да уже всех подняли. Знаешь что? Твои начальники ни при чем. Они думают о другом.

— Да я это и без вас знаю. Вот Семафорный впереди, что делать?

— Объезжай.

— Не получится. Тут узел жэдэ и развязки.

— Тогда на полной скорости через поселок и выйди на связь, говори, что подъезжаешь… куда там?

— Ну… скажем, к Прогонному. Это на пути к аэродрому.

— Вот и хорошо.

— А почему они ближе не подъехали?

— Они же знают, что тут я.

— А оружие у вас есть?

— Вот не успел из дома прихватить.

— Вы из ФСБ?

— Ага, — скромно соврал Старков.

— А ваши-то чего?

— Да не успеет никто мне помочь. Тут чеченов полный район.

— Как полный? Мы паспортный режим отслеживаем.

— Ты, наверное, работой ошибся, парень.

— Вам виднее, — помрачнел лейтенант.

Они промчались через железнодорожный поселок и вылетели на шоссе.

— Дальше не наш район.

— Тем лучше. Чужой район, чужая машина, больше непонятного и необъяснимого.

— «Урал-шесть», «Урал-шесть» — где же вы? Бобков?

— Товарищ капитан, у меня движок грохнулся. Я же говорил Бухалаеву, что кольца нужно менять.

— Где вы, Бобков?

— В пяти километрах правее Вырино.

— Как тебя туда занесло?

— Можно я потом доложу? Нас на прицепе везли.

— Я тебя дам прицеп. Товарищ с тобой?

— Все в ажуре. Забрали чекиста. Жив-здоров.

— Никуда не уходите. Сейчас буду сам.

— Есть.

— Молодец. Я похлопочу, чтоб тебя медалью наградили.

— Да меня с работы теперь выгонят.

— Ты лучше на работу свою не ходи дня три. Спрячься.

— Если жить хочу?

— Вот именно.

Когда показались окраины большого города с высотными домами, Старков попросил летеху остановиться на остановке троллейбуса.

— Как тебя звать-то?

— Иваном.

— Ну спасибо, Ваня. По гроб не забуду.

— Мне-то что делать?

— Расскажи, как все было. Ничего тебе не будет. Вот увидишь. Моя фирма заступится.

— А сейчас?

— Оставь машину где-нибудь, позвони в райотдел, чтоб забрали, сам спрячься. Пойдешь сегодня к своим — беду накличешь.

— Ну прощайте.

— Прощай, парень.

В аэропорт он, естественно, не поехал. Выпил бутылку пива в три глотка, прямо у ларька, посидел на скамеечке.

И… решил вернуться туда… где причины и следствия. Где концы, которые в воду.

А потом победителей судить не будут. Или судить будет некого.

Поездами, самолетами, автотранспортом и прочими легальными и комфортными способами ему до гор этих и равнин не добраться. Отловят и вернут. Решение пришло как-то сразу. Улетал он с Северного, на военно-транспортном. Экипаж Калинова. Здесь аэродром Чкаловский. Там его никак не ждут, а добраться до самолета можно. В прошлый раз провели с особым почетом и скрытностью. Калинов челночит через день. Шанс есть.

До Москвы добирался электричками. Там не удержался, позвонил на квартиру человека, которому не мог не доверять.

— Славка! С тобой все в порядке?

— Со мной-то все. А как теперь быть? Сдали меня? — осторожно сложил слова в фразу. Сейчас каждая запятая была свинцовая, как пуля в «калаше». Расстрельные сейчас были знаки препинания.

— Мы сейчас разбираемся. Так что брат… ты откуда звонишь?

— Я неподалеку.

— Куда сейчас?

— Домой, — соврал Старков.

— В каком смысле?

— В профилакторий.

— Давай. Тебе отлежаться нужно. Куда машину прислать?

— К метро «Таганская», через час.

— Ты что? Мне, что ли, не веришь?

— Этого быть не может в принципе. Там лейтенант мне помог. Отмажьте парня. Иваном звать.

— Да не помогу я ему.

— Почему?