Йоханнес Зиммель - Пятый угол
В номере на письменном столе стоял портрет фюрера, Томас прислонил к нему свой обратный авиабилет. Затем он принял горячую ванну, оделся и позвонил Люси Бреннер.
Когда на другом конце провода взяли трубку, послышался подозрительный щелчок, на который Томас Ливен, впрочем, не обратил внимания. Будущий суперагент, каким он стал в 1940 году, в 1939-м еще ничего не знал о наличии подслушивающих устройств.
— Бреннер.
Это была она, ее прокуренный, возбуждающе-хрипловатый голос, который он хорошо помнил.
— Фрейлейн Бреннер, вас беспокоит Ливен. Томас Ливен. Я только что приехал в Кельн и… — Он остановился. Хотя нового щелчка не последовало, зато прозвучал ее едва сдерживаемый вопль.
Очаровательно улыбнувшись, он поинтересовался:
— Это был крик радости?
— Боже правый! — послышалось в трубке. И новый щелчок.
— Фрейлейн Бреннер, Марлок попросил меня навестить вас…
— Этот негодяй!
— Ну пожалуйста, не надо так…
— Жалкий подонок!
— Фрейлейн Бреннер, выслушайте же, наконец! Марлок через меня просит у вас прощения. Вы позволите навестить вас?
— Нет!
— Но я обещал ему…
— Убирайтесь отсюда, господин Ливен. Первым же поездом! Вы ничего не знаете, что здесь творится!
Новый щелчок на линии, который Томас проигнорировал.
— Нет, нет, фрейлейн Бреннер, это вы не знаете, что творится…
— Господин Ливен…
— Никуда не уходите, через десять минут я буду у вас! — Он положил трубку и поправил узел галстука. Его охватил спортивный азарт.
Прихватив шляпу и аккуратно сложенный зонт, Томас бросился к такси. Оно доставило его в район Линденталь. Здесь, в Бетховен-парке, на третьем этаже виллы жила Люси Бреннер.
Он позвонил. За дверью послышался приглушенный шепот. Девичий голос, мужской голос. Томас был несколько удивлен, но недоверие еще не поселилось в его светлой душе.
Дверь отворилась. Показалась Люси Бреннер в пеньюаре, под которым, судя по всему, было надето немного. Сильно взволнованная, она, увидев Томаса, охнула: «Сумасшедший!»
Дальше все произошло моментально. Из-за спины Люси появились двое. На них были кожаные пальто, оба смахивали на мясников. Один из них грубо отпихнул Люси, второй схватил Томаса за лацкан пиджака.
Всю выдержку, спокойствие и сдержанность Томаса как рукой сняло. Обеими руками он ухватил кулак наглеца и развернулся неуловимо танцующим движением. Ошарашенный мясник тут же завис на правом боку Томаса. Затем небольшой наклон, рывок — и сустав хрустнул. Мясник пронзительно взвыл, пролетел по воздуху и приземлился на полу в прихожей, где и остался лежать, скрючившись от боли. «Уроки джиу-джитсу не прошли даром», — подумал Томас.
— Ну, теперь вы, — сказал он, подходя ко второму. Белокурая Люси пронзительно завизжала. Второй мясник попятился и стал заикаться:
— Н-не н-надо. Не делайте этого… — он извлек револьвер из подмышечной кобуры. — Предупреждаю вас, будьте благоразумны.
Томас остановился. Только идиот бросается на вооруженного мясника.
— Именем закона, — произнес струсивший мясник, — вы арестованы.
— Арестован? Кем?
— Тайной государственной полицией.
— Ну и ну, — сказал Томас Ливен, — воображаю, как я буду рассказывать об этом в своем клубе!
Томас Ливен любил свой лондонский клуб, и любовь была взаимной. Со стаканом виски в руках, с трубкой во рту, сидя перед горящим камином, члены клуба каждый четверг по кругу рассказывали самые захватывающие истории. «Когда я вернусь, — подумал Томас, — на этот раз я привезу историю не хуже других». Да, история была неплохой и становилась все интереснее.
Вот только когда теперь доведется Томасу рассказывать ее в своем клубе? Когда он вообще увидит свой клуб? Он еще оставался в приподнятом настроении в тот майский день 1939 года, когда сидел в «Особом отделе Д» штаб-квартиры гестапо в Кельне. «Происшедшее — всего лишь недоразумение, — думал он, — через полчаса я выйду отсюда…»
Комиссара, к которому привели Томаса, звали Хаффнером, это был толстяк с хитрыми свиными глазками. К тому же чистюля. Без перерыва он чистил свои ногти, доставая для этого все новые зубочистки.
— Я слышал, вы избили нашего камрада, — злобно сказал Хаффнер. — Вы об этом еще жестоко пожалеете, Ливен!
— Для вас по-прежнему господин Ливен! Что вам от меня нужно? Почему меня арестовали?
— Валютные преступления, — объявил Хаффнер, — давненько мы вас поджидали.
— Меня?
— Или вашего партнера Марлока. С того момента как некая Люси Бреннер вернулась из Лондона, я установил за ней слежку. Я подумал: кто-нибудь из этих наглых скотов когда-нибудь да объявится. Ну вот и — хоп! — Хаффнер через весь стол подтолкнул к нему одну из папок. — Будет лучше, если я вас познакомлю с имеющимися против вас материалами. Надеюсь, тогда вы закроете свою нахальную пасть.
Становится действительно любопытно, подумал Томас. Он начал перелистывать многочисленные подшитые документы. Спустя некоторое время он расхохотался.
— Что вы находите здесь смешного? — поинтересовался Хаффнер.
— Послушайте, но это же великолепно!
Из документов следовало, что лондонский частный банк «Марлок&Ливен» несколько лет назад сыграл злую шутку с Третьим рейхом, воспользовавшись тем, что немецкие закладные письма из-за сложившейся политической ситуации долгое время котировались на Цюрихской бирже в одну пятую своей номинальной стоимости.
«Марлок&Ливен» или тот, кто оперировал под этой вывеской, в январе, феврале и марте 1936 года скупил эти закладные в Цюрихе за нелегально вывезенные из Германии рейхсмарки. Затем некий швейцарский гражданин, выступавший как подставное лицо, был уполномочен приобрести обесцененные в Германии, но весьма ценимые в остальном мире полотна так называемого деградирующего искусства. Нацистские власти охотно разрешили вывоз картин. Во-первых, они избавлялись от нежелательных произведений, а во-вторых, получали валюту, столь необходимую для производства вооружения.
Швейцарец как подставное лицо тридцать процентов стоимости оплатил в швейцарских франках. Оставшиеся 70 процентов оное лицо оплатило немецкими закладными (нацисты спохватились позже), которые таким образом вернулись на родину по номинальной цене, то есть пятикратно превышавшей ту, за которую их приобретал в Цюрихе «Марлок&Ливен».
Пока Томас Ливен изучал документы, он думал: «Эту классную аферу провернул не я. И сделать это мог только Марлок. Но он должен был знать, что немцы ищут его, что Люси Бреннер под наблюдением, что меня арестуют, что не поверят ни одному моему слову. И что он станет единоличным владельцем банка. О, Боже правый…»
— Итак, — с удовлетворением произнес комиссар Хаффнер, — вижу, что трепло, наконец, заткнулось? — Он извлек очередную зубочистку и на этот раз занялся своими зубами.
«Проклятье, что делать?» — раздумывал Томас. Одна мысль пришла ему в голову. Не очень удачная. Но лучшей все равно не было.
— Я могу позвонить?
Свиные глазки Хаффнера сузились:
— С кем вы хотите говорить?
Теперь только атака, — подумал Томас, — только вперед.
— С бароном фон Виделем.
— Никогда не слышал о таком.
Внезапно Томас сорвался на крик:
— Его превосходительство барон Бодо фон Видель, посланник по особым поручениям в МИДе! Никогда не слышали о таком?
— Я… я…
— Вытащите хотя бы зубочистку изо рта, когда разговариваете со мной!
— Что… что вы хотите от господина барона? — заикался Хаффнер. Он привык иметь дело с запуганными гражданами. С арестованными, которые орут и знакомы с бонзами, он не знал, как обращаться.
Томас продолжал бушевать:
— Барон мой лучший друг!
Томас познакомился с Виделем, который был намного старше его, в 1929 году в студенческой компании. Видель ввел Томаса в аристократические кружки. Томас как-то дважды оплачивал просроченные векселя барона. Они тогда по-человечески сблизились — вплоть до того дня, когда Видель вступил в нацистскую партию. После бурной ссоры они расстались.
«Интересно, как у Виделя с памятью?» — думал теперь наш герой, продолжая кричать:
— Если вы сию минуту не соедините меня с ним, завтра будете искать себе новую работу!
Комиссар Хаффнер отыгрался на телефонистке. Внезапно схватив трубку, он заорал:
— Берлин, МИД! И побыстрее, сонная тетеря!
«Здорово, ну просто здорово», — думал Томас, когда вслед за этим услышал голос бывшего собрата: «Фон Видель у аппарата»…
— Бодо, это Ливен! Томас Ливен, ты меня еще помнишь?
Раскатистый смех ударил ему в ухо:
— Томас! Ты? Вот это сюрприз! Помню, однажды ты прочел мне воспитательную лекцию, а сегодня сам в гестапо!
Томас на мгновение даже прикрыл глаза: налицо было чудовищное недоразумение. А веселый голос барона продолжал греметь:
