Арсений Замостьянов - Спасти Вождя! Майор Пронин против шпионов и диверсантов
Пронин встретился с американцем у главных ворот Парка Горького. Утро Бронсон провел в парке.
– Какой воздух! И, вы знаете, мне очень понравилась скульптура – спортсменка с веслом. Девушка-гребец. Настоящая эротика ХХ века! Вы могли бы выпускать сувениры – статуэтки. Их бы во всем мире покупали.
– Что, не хуже статуи Свободы?
– Не хуже. Другой жанр, трудно сравнивать. Но уровень высочайший! Людей с утра в парке немного.
– Работают люди. У нас говорят: делу время, потехе час.
– Но те, кого я встретил, – улыбаются. Жизнерадостные молодые люди!
– Оно и понятно, парк – не кладбище и не туберкулезный диспансер.
Мастерская академика находилась в старинном центре Москвы, неподалеку от резиденции Моссовета – на улице Станкевича. Москвичи по старой привычке частенько называли улицу Чернышевским переулком.
Жолтовский вышел в прихожую поприветствовать гостей. Сам он всегда называл прихожую сенцами. Пронин приметил: у лысых мудрецов глаза всегда проницательнее, чем у тех, кто с шевелюрой. Наверное, это обман зрения. Таким был маршал Блюхер, таков сказочник советской кинематографии Роу. И вот академик Жолтовский...
– А я не один! Вы у меня с утра не первые визитеры. Позвольте познакомить вас с моим молодым другом, без которого у нас, пожалуй, не было бы вот этой мастерской.
В большой комнате, уставленной бумажными домами, им навстречу поднялся совсем юный блондин высоченного роста, одетый как на прием у английской королевы: новый темный костюм, белая рубашка, галстук благородных тонов. Он как будто стеснялся своей баскетбольной длины и заметно сутулился.
– Это мой молодой товарищ и помощник, выпускник юридического факультета Дмитрий Васильевич Потоцкий. Прошу любить и жаловать.
Мужчины церемонно перезнакомились. А Жолтовский как гостеприимный хозяин представлял их друг другу.
– Ни один адвокат не желал мне помогать в тяжбе с Моссоветом! Вы знаете, что эту мастерскую хотели отдать клубу нумизматов? Эх, многие кладут глаз на особняк Сумарокова – как будто мне он нужен для развлечения... А я просто не способен работать в другом месте! Привык!.. В нашем районе живет один высокопоставленный коллекционер монет, вот он и положил глаз на этот дом. Со мной работают заслуженные архитекторы, у меня десяток молодых учеников, работу нам заказывает государство – а вот поди ж ты, хотели отправить нас на выселки. И вот он взялся мне помочь. И отстоял! Отстоял наши права перед всеми инстанциями!
– Это было первое мое дело. Никакой моей заслуги. Все по закону. Моссовет не имел права отменять свое же решение о передаче этого дома под мастерскую Иван Владиславича.
А мастерская действительно была роскошная! Целый особняк – нарядный и почти миниатюрный снаружи, но просторный внутри. Когда-то он принадлежал Александру Сумарокову – известному московскому поэту XVIII века, основателю русского театра. Жолтовский дорожил легендами старинного дома.
– Ну не скромничай. Хорошего адвоката в нашей стране сложнее найти, чем хорошего архитектора. У нас ведь на каждом шагу – гении! Каждый второй мечтает о городе будущего. А чтобы вот так устранять бюрократические препоны – это нам лень. Всегда лень. Дмитрий Василич – незаменимый молодой человек благородных устремлений. В вас, господин Бронсон, и в вас, глубокоуважаемый Иван Николаевич, я тоже вижу друзей искусства, друзей архитектуры! А посему прошу всех отведать шампанского в честь нашей встречи!
Пронин сразу почувствовал в Жолтовском человека неутомимой энергии, он и минуты не мог простоять без дела, все время активно рассуждал, что-то затевал...
На круглом старинном столике стояла бутылка брюта «Абрау-Дюрсо» и четыре фужера. «Фужеры, как с Мосфильма – старина!» – подумал Пронин и решительно взялся открывать бутылку.
– Постойте! – закричал Жолтовский – Нужен пятый фужер! – Он покосился на переводчика, который предпочитал оставаться на заднем плане. – Вера Ивановна! Попрошу пятый фужер!
Экономка появилась незамедлительно: зычный голос академика был слышен в самых дальних уголках мастерской. На столике появился пятый фужер, близнец первых четырех.
– Ура! – по-русски отреагировал Бронсон. И добавил через переводчика: – У вас парижская атмосфера!
Жолтовский добродушно возразил:
– Ну уж нет, атмосфера у меня флорентийская. Или венецианская.
Бронсон нахваливал шампанское, Потоцкий скромно присел на краешек кресла, а зодчий начал увлекательную экскурсию по музею собственных творческих планов.
– Быть архитектором – значит быть немножко итальянцем. Мастера эпохи Возрождения знали, что такое гармония. Помните слова Леонардо о золотом сечении?
Пронин кивнул.
– Я мечтаю, чтобы архитектура каждого дома была проникнута золотым сечением. Но я жадный человек, этого мне мало. Я хотел бы строить города на основе золотого сечения Леонардо! Все в мире должно подчиняться такому соотношению: 38 – 62. Вот если вы, господин Бронсон, профессиональный журналист, значит, будьте любезны, отдайте своей работе 62 процента сил. Это немало. А 38 процентов – на самообразование, на увлечения, на семью.
– На любовь! – вставил Бронсон.
– А мне уже за семьдесят, про любовь-то я уже и забыл! Моя любовь сейчас – это дома, улицы, города.
Откуда-то появилась вторая бутылка брюта. Жолтовский витийствовал:
– Я предлагаю выпить за божественную пропорцию – золотое сечение! Оно каждого человека может сделать счастливым. Если случилась беда – не впадайте в уныние. 32 процента неудач – это по-божески, к этому надо быть готовым. Если больше или меньше – уже скверно. А 32 процента – в самый раз. А вы, Иван Николаевич, видный советский журналист. Вы, наверное, партийный?
– Да, я большевик с 1918 года.
– А вы знаете, что наша пятиконечная звезда – это знак золотого сечения? Знаменитый витрувианский человек Леонардо, символ симметрии в человеке и в мироздании – это же пространство нашей красной звезды! Вы помните этот рисунок? Я видел его в Венеции. Два часа тогда простоял в оцепенении! А вот вам репродукция! – Жолтовский бросил на стол картинку. Пронин вгляделся. И впрямь, напоминает пятиконечную звезду. Силен академик!
Бронсон взял слово:
– Разрешите сделать добавление к вашему тосту. Я хочу выпить за ваше искусство, господин Жолтовский! Я видел дом на Моховой, рядом с Красной площадью. Это шедевр! Если бы можно было его купить и перевезти в Америку в дорожном саквояже – я не пожалел бы денег. Влез бы в долги, но купил бы во что бы то ни стало! Я не был знаком с Леонардо да Винчи. Но я счастлив, что лично знаю вас!
– И в сердце льстец всегда отыщет уголок! – процитировал Крылова Жолтовский и захохотал.
– Превосходное шампанское! – заключил Пронин, осушив бокал. – Господин Бронсон только и говорит, что об архитектуре. Я и не предполагал, что наши достижения в этой области могут так впечатлить представителя страны небоскребов.
Жолтовский еще больше оживился:
– И как вам наши домики? На ипподром заехали? Я там дом Скакового общества строил. Много лет миновало с тех пор... А сейчас думаю кардинально перестроить весь ипподром. Превратить его в заповедник городской архитектуры в моем понимании. Такой архитектуры, которая возвышает человека.
Бронсон начал отвечать чуть раньше, чем переводчик по-английски повторил вопрос Жолтовского:
– С вашей легкой руки я стал завсегдатаем московского ипподрома. Во-первых, изучил отменный образец вашей великолепной архитектуры. Во-вторых, стал участником азартной борьбы на свежем воздухе!
– Так вы азартны? Может быть, сыграем как-нибудь в преферанс в нашем журналистском кругу? – спросил Пронин.
– Ну уж нет. Эти коммерческие игры скучны. Подсчеты, расчеты – бухгалтерия, а не игра. А вот скачки, да еще в декорациях величайшего архитектора современности – это действительно великолепно. Не могу побороть соблазн, по три раза в неделю туда хожу.
Когда переводчик упомянул про «величайшего архитектора современности», Жолтовский всплеснул руками:
– Ну вот, в классики записали. А у меня еще столько планов...
Ипподром
Нечипоренко ни слова не написал про ипподром. Прошляпил? Или, может быть, Бронсон приврал, чтобы порадовать Жолтовского, а сам и не был на ипподроме? Как это проверить? Допросить переводчика? – глупо. Бронсон любил шляться по Москве без переводчика. Самый верный способ – мобилизовать завсегдатаев ипподрома. С этой публикой мы не раз работали...
В последние дни Пронин редко посещал свой кабинет на Лубянке. Но этим утром стряхнул личину журналиста и вернулся к своим бумагам и пресс-папье. Вот и Железнов явился с докладом, как в самые обычные дни.
– Виктор, ты, как я погляжу, давненько не был на ипподроме. Не забывай своего азартного увлечения.
