Юрий Дольд-Михайлик - Гроза на Шпрее
— Кастель ла Фонте? — воскликнул он возбужденно. — Погодите! Значит, это о вас мне писала Мария-Луиза? О том, как героически вы вели себя в истории с заложниками, спасая дядюшку и ее жениха от рук гарибальдийцев.
— К сожалению, я не смог спасти ее саму. Ни ее, ни графа, ни майора Штенгеля… Скажите, вам так и не удалось узнать, кто взорвал замок?
— Говорят, какой-то эсэсовский генерал. Но никто не мог назвать его фамилию. Для своих мемуаров я храню списки тех, кого мы переправили в Испанию, Португалию и вообще за границу. Я тщательно проверил списки, но ни одного имени, связанного с Кастель ла Фонте, не нашел.
Громкий, прерывистый звонок разорвал вечернюю тишину.
— Кто это может быть так поздно? — Витторио поднялся, чтобы выяснить, в чем дело, но не успел сделать и несколько шагов, как дверь кабинета резко дернули. На пороге стояла девушка. Грудь ее высоко вздымалась, глаза гневно блестели.
— Витторио, вам не мешало бы обучить вашу челядь вежливости! Я полчаса звоню, полчаса объясняю, что мне необходимо вас видеть, а они расспрашивают, кто я и по какому делу, словно я прошу аудиенции у самого папы.
— Марианна! Во-первых, вы звонили всего несколько секунд, во-вторых, не мешало бы поздороваться, тем более, что у меня гость. Разрешите познакомить: Фред Шульц, а это — моя невеста Марианна Висконти.
Девушка густо покраснела. Ослепленная гневом, она, должно быть, и впрямь не заметила постороннего человека.
— Вы могли бы предупредить, что мы не одни.
— Я только что это сделал.
Поборов смущение, девушка рассмеялась и протянула Григорию руку:
— Я произвела на вас ужасное впечатление! Правда?
— До сих пор я никогда не приходил в ужас при виде молодости и красоты. И очень сожалею, что вынужден распрощаться с вами.
— Из-за меня? Из-за моего неожиданного появления?
— Упаси боже! Просто я уже давно злоупотребляю гостеприимством нашего уважаемого хозяина.
— А если я очень, очень попрошу вас остаться? Витторио, не отпускайте своего гостя! Позаботьтесь о собственной безопасности. Я готова изуродовать вас, разорвать на кусочки.
— Вы видите, какая мне грозит опасность. Не станем гневить Марианну, да и я не могу отпустить вас одного в такое позднее время.
Григорий сел, в душе проклиная заботливость Рамони. Как же поговорить с Лидией? Наверняка она будет ждать его где-нибудь в саду или у ворот. А что, если…
— Синьор Рамони! Меня немного волнует деталь, связанная с нашим разговором о Кастель ла Фонте. Это относится к проклятому барону, которого якобы встретила ваша горничная. Хотелось бы убедиться, что она ошиблась. Ненужные разговоры вокруг его имени…
— Понимаю. Как я сам не подумал об этом, сейчас вызову ее…
— И попросите принести на террасу стакан холодной воды, — поспешно уточнил Григорий. — Я немного освежусь, побеседую с Лидией, а вы тем временем поговорите с синьориной. Надеюсь, что когда я вернусь, то найду вас целым и невредимым, — смеясь, добавил он.
В дальних уголках сада было еще темно, но цветник перед террасой уже светлел в колеблющемся призрачном сиянии луны. Словно принцессы на приеме, горделиво и церемонно покачивали головками розы. Снежно-белые звездочки табака склонялись к их ногам. Кудрявые верхушки гелиотропов украшали грядки, напоминая легкие облачка… К сладкому нежно-вкрадчивому запаху цветов примешивался терпкий аромат трав, который ветер приносил с дальних холмов.
Григорий прошелся по дорожке до ворот и обратно. У террасы он остановился — навстречу шла Лидия и несла на блюдечке стакан воды.
— К черту воду! — Григорий выплеснул ее на цветы и положил руки на плечи молодой женщины. — Теперь давайте поздороваемся по-настоящему. Как вы живете, что поделывает Курт?
— Он в Германии, поехал к матери… О, синьор Гольдринг! Я так волновалась, так старалась, чтобы не допустить…
— Вы разговариваете с Фредом Шульцем и только это имя должны помнить. Договорились?
— Понятно… Но вы, неужели вы должны скрываться?
— Поверьте мне, не от старых друзей. Но этого требует дело!
— Выходит, я разоблачила вас перед Рамони? Что я наделала!
— Успокойтесь, это получилось очень кстати.
— О, вы знаете, что это за дом! Не верьте Рамони ни в чем, не верьте… ему и Джузеппе… Они…
— Лидия, милая Лидия, я сейчас должен вернуться. Нельзя, чтобы Рамони что-либо заподозрил. Поэтому давайте договоримся о главном: где и когда я могу вас увидеть?
— У меня дома. Рано утром или поздно вечером. Я уже написала свой адрес — вот! Когда Рамони сказал…
— Хорошо, хорошо… Матини жив и здоров? В Риме?
— Да. Правда, на несколько дней уехал в Анкони.
— Напишите его адрес на том же листочке и засуньте под подкладку моей шляпы. Она в передней, серая. Не спутаете?
— Конечно.
— Скажите, вы могли бы подыскать место, где можно спрятать женщину с ребенком?
— Я посоветуюсь с друзьями. Что-нибудь найдем. Это срочно?
— Еще не знаю. Сначала я сам должен ее разыскать.
— Может быть, вам и в этом нужна помощь?
— Очень. Ее зовут Агнесса, фамилия Менендос. Дочка — Иренэ. Остановились они, скорее всего, недалеко от Ватикана. В пансионате или скромной гостинице. Девочка — инвалид, ее возят в коляске. Приехали они из Испании.
— Запомнила. Если Матини уже дома, может быть, сказать ему о вашем приезде?
— Не надо, я приехал не один, а с человеком, от которого должен все скрывать. Потом расскажу.
— Когда вас ждать?
— Постараюсь прийти как можно скорее. Все зависит от обстоятельств… А теперь прощайте, мы заболтались. Впрочем, еще один вопрос: Курт получил мое письмо из Мадрида?
— Ни строчки. Мы дважды переезжали, может быть, поэтому.
— Гм… может быть и так.
Григорию тоже хотелось верить, что письмо затерялось в дебрях какой-нибудь итальянской почтовой конторы, но в сердце уже закралась тревога. Ведь не исключен и другой вариант. В Мадриде письмо задержала цензура. Как ни обдумывал он каждое слово, но что-то же могло возбудить подозрение контрразведки. Допустим, произошло именно так. С какими бы данными вышел на поиски анонимного адреса он сам, Григорий Гончаренко? Фамилия адресата и его национальность — раз, дата отправления письма — два, письмо написано по-немецки — три. Значит, аноним тоже немец, проживающий в Испании… Курт Шмидт. С кем он может быть связан в Испании? Очевидно, не с девушкой и не с родственниками. Ведь бежали туда люди иной социальной прослойки, в основном, нацисты. Будь у Курта среди нацистов влиятельный родственник, парень не служил бы денщиком, а занимал бы должность повыше. Итак, связи у него могут быть только по линии служебной. Например, с его гауптманом бароном фон Гольдрингом. А куда девался Гольдринг, очень легко узнать у Думбрайта и Нунке. Стоит только испанской контрразведке обратиться в школу «Рыцарей благородного духа» — и на Фреда Шульца падет подозрение. Тем более, что дата отправления письма совпадет по времени с его пребыванием в Мадриде. Правда, раньше надо докопаться до личности Курта Шмидта. Но и это дело несложное. Не такое уж сложное… Чушь, я просто нервничаю… Испания большая. Почему именно школа неподалеку от Фигераса привлечет внимание контрразведки? Не может этого быть! А запеленгованная радиопередача? Нунке и Думбрайт пришли тогда к единодушному решению: кто-то прятался в таверне и передавал шифровки. Так было спокойнее для руководства школы. А вот испанская контрразведка, поверила ли она в эту версию? Ему, Григорию, собственно говоря, наплевать, как все обернется: еще неделя, ну, две… А вот Домантович, Домантович…
Фред Шульц вернулся в кабинет с таким беззаботным видом, что ни Рамони, ни Марианне даже в голову не пришло, как сильно он взволнован.
— Ночные феи просили передать вам, синьорина! Осторожно, осторожно, не уколитесь!
— О, какая прекрасная роза! Вы настоящий рыцарь, синьор!
— Буду очень рад. Конечно, если не возражает ваш жених.
— А может, и мы с вами отбросим церемонное «синьор» и все вместе выпьем на брудершафт? — Рамони вопросительно взглянул на своего гостя и взял бутылку.
— Тогда мне еще приятнее будет ваше и Марианнино общество!
Рамони разлил коньяк и первый поднял бокал.
— За наше знакомство, Фред!
— За будущее — ваше и Марианны!
Коньяк был не очень крепким, и не лучшей марки, но девушка заметно опьянела. Она начинала говорить об одном, перескакивала на другое, бросала колкие замечания в адрес Витторио, а то вдруг некстати смеялась, или чуть ли не плакала. По отдельным репликам Григорий понял, что граф не явился на свидание, выставив девушку на всеобщее осмеяние. Но по всему чувствовалось — не это главная причина ее раздражения, неуверенности, беспокойства. Она таилась глубже, подтачивала сердце и душу. Марианна напоминала тонкий, надломленный тополек, который гнется от ветра, трепеща всеми листочками.
