Чингиз Абдуллаев - Мрак под солнцем
Бернардо с завистью подумал об отдыхающих, крики которых долетали даже сюда. За его спиной послышался шум. Он резко обернулся. Это Жоакин и еще двое парней втаскивали в комнату новое «чудо техники», которое должно было заменить Бернардо его нынешнее кресло. У марокканца был счастливый вид.
— Вы только посмотрите, — говорил он, демонстрируя все технические новинки подобного кресла.
— Это какой-то «Роллс-Ройс», а не инвалидное кресло, — пошутил Бернардо, осматривая никелированные ручки своего нового убежища.
— Вы только посмотрите, как оно работает, — показывал Жоакин, — какой здесь угол наклона, какой разворот. И, кстати, за кресло мы почти ничего не платили. По договору мы можем вернуть его после месячного использования с вычетом двадцати процентов от суммы стоимости самого инвалидного кресла. — Вы можете идти, — отпустил он своих помощников, раздав каждому по доллару. С недавних пор американская валюта уже не была открытой контрреволюцией, с которой призывали бороться всем обществом.
— Вам нравится? — спросил Жоакин.
— Для этого мне нужно туда пересесть, — засмеялся Бернардо.
Все-таки количество выпитого рома сказывалось. У него значительно улучшилось настроение, прошла меланхолия, теперь он смотрел на мир не столь мрачно.
— Давайте пересядем, — предложил врач, и они объединенными усилиями сумели перетащить тело Бернардо из одного кресла в другое.
Бернардо сразу почувствовал изменение осанки, легкость хода нового кресла. Немыслимое количество различных деталей и приспособлений делало кресло настоящим чудом, образцом демонстрации человеческой мысли конца двадцатого столетия. В нем были учтены даже возможные последствия повторной травмы инвалида. С этим креслом можно было смело отправляться в путешествие, не беспокоясь за резкие повороты и внезапное торможение. Здесь была значительно улучшена тормозная система, применены новые шины, позволяющие инвалидной коляске преодолевать даже достаточно крутые подъемы. Словом, человек, сидя в ней, должен был почувствовать себя почти здоровым, насколько позволяла его собственная впечатлительность.
Единственный недостаток новой коляски — она была значительно тяжелее предыдущего кресла, но, учитывая ее большую маневренность, этот недостаток не казался таким существенным. Бернардо, с явным неудовольствием пересевший в новую коляску, с удивлением для себя обнаружил, что сидеть в ней гораздо удобнее.
— Если мне придется остаться инвалидом всю жизнь, — пошутил он, — я оставлю эту коляску себе.
— Не нужно так говорить, сеньор Гильермо, — возразил марокканец, — вы обязательно поправитесь. Уже недели через три вы сможете нормально обходиться без этого кресла. Просто оно облегчит вам вашу жизнь, и поэтому я решил выписать его для вас. Кроме того, я дал слово сеньоре Инес, что поставлю вас на ноги.
— Надеюсь, — пробормотал Бернардо, — иначе было бы слишком нечестно по отношению ко мне.
Вечером этого дня он уже выехал на прогулку вместе со всеми. Жоакин все время объяснял принцип действия коляски, различных приспособлений, нового тормозного хода, демонстрируя все это женщинам с такой гордостью, словно он сам был конструктором подобного изобретения.
Ходить по улицам Гаваны было интересно. Несмотря на довольно трудное экономическое положение, люди по-прежнему улыбались, слышались громкие шутки, кое-где раздавалась музыка. Признаки явного дряхления зданий, построенных в эпоху колониального господства испанцев и янки, тем не менее были налицо. Со многих зданий осыпалась штукатурка, кое-где стены уже начали трескаться. Денег на ремонт и строительство, конечно, не было. В некоторых местах даже стал проседать асфальт, на авениде де ла Президент, той самой, на которой полвека назад прогуливалась местная знать и приезжающие повеселиться на остров богатые американцы, начали ветшать красиво выложенные камнем дорожки. Кое-где зелень уже пробивалась сквозь асфальтированное покрытие.
Но кубинцы не сдавались. Несмотря на все трудности, они продолжали верить в своего Фиделя, продолжали верить в революцию. Словно дьявол решил подвергнуть искушению десятимиллионный народ, предлагая на выбор — либо голодную свободу, либо обеспеченную жизнь полуколониальной страны. И каждый, каждый кубинец должен был решать этот вопрос для себя самостоятельно. В последние годы кубинские официальные власти даже не препятствовали выезду из страны желающих. Наоборот, сами американцы начали задаваться вопросом — не слишком ли много эмигрантов принимает их страна.
Собственно, этот проклятый вопрос — голодной свободы и сытого рабства — решает и каждый человек для себя. И каждая группа людей. И каждая страна в отдельности. Что лучше — остаться свободным, независимым, самостоятельным, но умирать с голоду или подавить свои принципы, унижаться, заведомо идти на потерю собственного достоинства, но обеспечить себе и своим детям сытую жизнь. Может, этот главный вопрос выбора и есть то самое проклятие, коему бог подверг Адама и Еву, выгнав их из рая. И ежедневно, ежечасно тысячи, миллионы, миллиарды людей решают для себя этот сложный вопрос, выбирая между духовной свободой и сытым животом. Очень многие люди в этом мире могут с рождения не выбирать. И очень многие должны постоянно определять свой выбор. Все остальные отговорки — от лукавого. Или ты идешь на сделку со своей совестью, или не идешь. Третьего пути просто нет. И всякие разговоры о возможности совмещения двух путей — лишь игра в поддавки с собственной совестью. И никаких других вариантов не существует.
Сказанное не исключает, разумеется, развития страны по пути стабильности, независимости и процветания. Но это путь, который позволителен лишь крупным державам. Маленькие обречены на компромиссы.
Бернардо чувствовал себя в этот день лучше обычного. Но слишком хорошие ходовые качества его новой инвалидной коляски сыграли с ним злую шутку. Они смотрели на монумент героям, неторопливо прогуливаясь, когда Габриэла, чуть отставшая от своих спутников, что-то уронила.
— Ax! — вскрикнула девушка.
Первым на своей коляске сумел развернуться Бернардо. Он повернул голову и встретился глазами с… Ириной. Заметив его, женщина кивнула и почти сразу, не оборачиваясь, скрылась в толпе. Бернардо даже забыл про Габриэлу, пока из задумчивости его не вывел Жоакин, легко толкнувший его в плечо.
— Мистер Гильермо, — раздался веселый голос Жоакина, — вы, кажется, на кого-то засмотрелись.
— Да, — задумчиво ответил Бернардо, — я действительно засмотрелся.
Домой он возвращался совсем в другом настроении. Даже Габриэла, заметив перемену его состояния, молчала, не решаясь потревожить это мрачное состояние духа. Он находился в сильной депрессии, которую все опять приписали его ранению.
Вернувшись домой, он позволил вкатить себя в лифт и, даже не стал возражать, когда врач выкатил его из роскошной кабины лифта, словно у Бернардо были парализованы не только ноги, но и руки. За ужином он почти не ел, вынужденный поддерживать дружескую беседу, шутить и смеяться с остальными. Лишь ночью, оставшись один, он принялся анализировать.
Ирина не могла просто так оказаться на Кубе. Он слишком хорошо знал и помнил эту любимую ученицу генерала Чернова. Сергей Валентинович возил ее с собой по всему свету. Злые языки намекали на возможную связь между ними, но Бернардо хорошо понимал, что это всего лишь слухи. Нет, разумеется, он не исключал возможность интимных отношений между генералом и его сотрудницей. Ирина была слишком красивой женщиной, чтобы можно было утверждать обратное.
Но, зная характер Чернова, он сознавал, что тот никогда и ни при каких обстоятельствах не может никем увлечься. Его холодный, трезвый, аналитический рассудок просто не знал такого понятия, как чувства. Их у генерала Чернова не было никогда. Он мог любить, ненавидеть, желать только в силу обстоятельств, по мере того как это приближало его к выполнению главного задания. Никаких других отвлекающих эмоций он просто не признавал. Бернардо иногда казалось, что Чернов играет. Человек не мог быть таким чудовищно рассудительным и столь же холодным и трезвым. Но Чернов таким был. И это делало все его отношения с женщинами актом приятного времяпрепровождения. И не более того.
Что касается Ирины, то представить ее в роли увлекшейся женщины было просто смешно. Для этого она опробовала слишком много мужчин. Есть что-то в женском характере цельное, будто сама природа решила позаботиться о сохранении своего вида, дав женщинам рассудительность и устойчивость. Но у каждой из них есть какой-то свой невидимый предел. Для одной это единственный мужчина на всю жизнь.
Для другой — двое мужчин, для третьей — количество не имеет значения, у нее просто отсутствуют необходимые тормоза, нет той самой устойчивости, на которой и держится само существование человеческого рода. Собственно, многие люди так и не находят своего партнера никогда в жизни, оставаясь счастливыми в своем неведении. Другие тратят в его поисках всю жизнь. Женщинам сложнее, чем мужчинам, у них редко бывает такое право выбора.
