Андрей Троицкий - Операция «Людоед»
– Николай, я сказал что-то смешное? – Афанасьев остановился посередине комнаты, прилепившись волосами к клейкой ленте для мух. – Ты как? Ты в порядке?
– Я-то? – переспросил Трещалов и снова засмеялся. – Ха-ха-ха. В порядке.
– Коля, над тобой издеваются? Тебя бьют, пытают? Скажи.
– Меня, пытают? – Трещалов продолжал ржать. – Нет, меня здесь кормят. Сегодня давали сырые яйца и сок. Настоящий яблочный сок. Очень вкусный. Тебе нравится сок?
– Коля, ты пьян?
– Пьян? – снова переспросил Трещалов, помолчал пару секунд и залился смехом. – Пьян… Ха-ха-ха. Пьян… Я пьян…
В трубке раздался треск и тот же мужчина, начинавший разговор, сказал: – Убедились? С вашим другом все в порядке. Я, как сумел, скрасил его досуг. Он бодр, весел и, кажется, не тяготится своим положением. Впрочем, сегодня он станет свободным человеком. Неприятное приключение скоро закончится. Вам остается выполнить наши инструкции.
– Слушаю вас, – вздохнул Афанасьев. После странного разговора с Трещаловым, этот беспричинного диковатого смеха на душе остался тяжелый мутный осадок. Но эмоции так и остаются эмоциями. Главное, что человек жив. Остальное – мелочи.
– В восемь вечера вы покинете квартиру. Поймаете такси и выедите из города в северном направлении, в сторону Канаша. Остановитесь на двадцать восьмом километре, прямо возле столбика. Отпустите машину. А сами идите дальше на север по обочине шоссе. Не забудьте захватить деньги. Думаю, что дурные мысли вас не посещают. Но на всякий случай предупреждаю, если что-то пойдет не так, Трещалов умрет уже сегодняшним вечером. Итак, я еще раз повторяю, что вы должны сделать…
Когда разговор закончился, Афанасьев опустился на диван. Колени тряслись, казалось, он больше не сможет устоять на ногах.
– Какое дерьмо, господи, – прошептал он. – Какое дерьмо…
Афанасьев обхватил голову руками, сжал пальцами виски и долго сидел так, раскачивая корпус из стороны в сторону, и тихо стонал.
* * *Пригород Чебоксар. 12 августа.
Афанасьев выполнил все инструкции, которые получил по телефону. Ровно в восемь он вышел из дома, дворами дошел до ближней улицы. Погода испортилась, к вечеру похолодало, накрапывал мелкий дождь. Афанасьев остановил «Волгу», за рулем которой сидел молодой мужчина, как показалось, не совсем трезвый. Водитель, поторговавшись, согласился довезти Афанасьева до места. Пригородное шоссе оказалось плохо освещенной запущенной дорогой, а водитель навязчивым бесцеремонным субъектом. Он без умолку травил какие-то скабрезные истории, выдуманные или реальные, не понять. Афанасьев отмалчивался, высматривая километровые столбики. На двадцать восьмом километре он велел водителю остановиться, расплатившись, вылез из пропахшего перегаром салона. Афанасьев зашагал по обочине в сторону Канаша, «Волга» развернулась и помчалась обратно в Чебоксары. Дождь усилился, время от времени мимо пролетали грузовики, обдавая одинокого пешехода водяными брызгами. Фары встречных машин оставляли на асфальте золотые полосы света, слепили глаза. Фасонные ботинки на гладкой кожаной подошве быстро промокли. Они скользили по мокрой глине, словно по льду, а портфель, в котором не было ничего, кроме небольшого пакета с деньгами, казался тяжелым, неудобно тянул руку. Афанасьев ждал, что какая-то машина догонит его и здесь, прямо на шоссе, состоится обмен. Но время шло, машины летели мимо. Афанасьев шагал и шагал, не останавливаясь. Душу рвали недобрые предчувствия, воображение рисовало картины, одна страшнее другой. Афанасьев говорил себе, что если он не спасет Трещалова, своего единственного старого друга, этого не сделает никто. Ни менты, ни спецслужбы, ни сам Господь Бог. Дождевые капли щекотали лицо, пиджак промок на плечах, Афанасьев, пошатываясь от усталости, брел вперед. Справа в низине светились огоньки то ли деревни, то ли дачного поселка. Слева близко к шоссе подступала темная стена лиственных деревьев. Где-то впереди, за далеким лесом, серую ткань вечернего небо надвое располосовала вертикальная молния, такая яркая, что Афанасьев зажмурил глаза. Ухнул далекий раскат грома. Где-то вдалеке по-волчьи тонко завыла собака. За поворотом шоссе огни деревни исчезли из виду. Афанасьев подумал, что сегодня ничего не получится, обмена не будет, потому что преступники устроили ему проверку на вшивость. Не привел ли ментов на хвосте, точно ли выполняет их указания… Они тайно, не выдавая себя, следят за ним. Но сам обмен, скорее всего, перенесут на день-другой. Афанасьев был близок к тому, чтобы перейти на противоположную сторону дороги, поймать машину и отправиться обратно на съемную квартиру, которая сейчас казалась оазисом домашнего уюта. Но тут во внутреннем кармане зазвонил мобильный телефон. Афанасьев остановился, поставил портфель на дорогу.
– Слушаю, – сказал он в трубку.
– Вы уже близко от цели, – ответил Стерн. – Через пару сотен метров будет поворот на грунтовую дорогу. Там указатель, табличка: "Профилакторий для слепых и слабовидящих «Родник». Сворачивайте и топайте дальше. Метров триста-пятьсот вперед.
– Хорошо, я понял.
Подхватив портфель, Афанасьев зашагал веселее. Значит, ничего не отменяется. Слава богу… Через десять минут он свернул на темную дорогу, заросшую по обочинам кустарником и молодыми деревцами. В глубоких колеях стояла черная вода. Афанасьев шел по траве, стараясь не споткнуться в темноте, не полететь носом в грязь. Еще четверть часа он боролся с дорогой, темнотой и дождем. Афанасьев прошел полем до чахлой лесной посадки и остановился. В лицо ударил свет автомобильных фар. Метрах в двадцати от него стоял какой-то темный фургон.
* * *Афанасьев переложил в портфель в правую руку, прикрыл глаза ладонью.
– Это Александр, – крикнул из темноты человек. – Не бойтесь. Все в порядке.
От фургона отделилась темная фигура. Остановилась посередине дороги, в двух шагах от переднего бампера. В руках у человека то ли охотничье ружье, то ли карабин.
– Я не боюсь, – крикнул в ответ Афанасьев, чувствуя, как вибрирует, дрожит правое колено. – Где Николай?
– Он здесь, – ответил Стерн, не двигаясь с места. – Деньги при вас?
Вместо ответа Афанасьев поднял портфель.
– Тогда начнем, – отозвался Стерн. – Мой человек выведет Николая. Передаст его вам и проверит деньги. Стойте на месте и не дергайтесь. Держите руки перед собой, чтобы я их видел. Если кидалова нет, мы разойдемся. Добро?
– Добро, – голос Афанасьева сорвался, дал петуха.
Он увидел, как из темноты появились две человеческие фигуры. Афанасьев не мог видеть лица людей, только темные контуры человеческих фигур на фоне слепящего света фар. Но угадал, что первым идет Трещалов, живой и, кажется, относительно здоровый. За ним, отстав на полшага, увязался среднего роста худощавый парень в спортивном костюме и бейсболке. Длинный козырек надвинут на лоб так, что лица не разглядеть. Люди неторопливо брели по дороге, под ногами чавкала сырая глина. Трещалов держал руки за спиной, шел неуверенно, слегка покачиваясь.
– Стой, – крикнул Стерн. – Ни шагу дальше.
Ватутин остановил пленника, дернув его за воротник пиджака. Шагнув к Афанасьеву, выдернул из руки портфель. Ватутин снова отступил в темноту, расстегнул замок, присев на корточки. Повернув раскрытый портфель к свету, запустил в него обе лапы, долго копался, считая и пересчитывая деньги. За несколько минут глаза Афанасьева привыкли к свету, он рассмотрел Трещалова. Дорогой костюм сделался таким грязным, что выглядит хуже рабочей спецовки, болтается на плечах, как на вешалке. За несколько дней заточения Трещалов сильно похудел. Щеки запали, нос заострился, лоб сделался каким-то желтым, костяным. На подбородке и скулах кровоподтеки и ссадины, под глазом фиолетовый развод фингала. В довершение всего на лице блуждает какая-то кривая совершенно идиотическая улыбочка. Судя по этой улыбочке, Трещалов вполне доволен жизнью, этим вот дождем, грязью и, главное, своим положением униженного избитого раба, чья жизнь подвешена на тонком волоске, готовым вот-вот оборваться.
– Капуста, кажется, настоящая, – крикнул Ватутин. – Порядок.
– Порядок, – Трещалов механически повторил последнее услышанное слово.
Ватутин поднялся, застегнул портфель и зашагал обратной дорогой к фургону. Афанасьев, не зная, можно ли ему приблизиться к пленнику или следует и дальше стоять столбом, месил грязь, переминался с ноги на ногу и тосковал душой. Пусть эти твари уедут, – решил он. А там уж… А там уж сам во всем разберется. Сейчас, в эту минуту он был уверен, что добром дело не кончится, и ждал какого-то продолжения. Между тем молодой человек с портфелем залез на водительское место, хлопнул дверцей. Заработал двигатель «Газели». Афанасьев достал из кармана носовой платок, расправил его на ладони и вытер мокрое лицо. Второй мужчина, назвавшийся Александром, распахнул дверцу. Господи, кажется, они уезжают. В последнюю секунду Александр передумал залезать в кабину. Ослепленный фарами, Афанасьев не видел того, что происходит возле фургона. Только услышал два тихих сухих хлопка. Затем закрыли вторую дверцу, фургон дал задний ход. Трещалов шатнулся, присел на одно колено и боком повалился в дорожную грязь. Афанасьев сделал несколько шагов вперед, наклонился над другом. Фары больше не светили на дорогу, фургон развернулся, мигнул задними фонарями и укатил в сторону профилактория «Родник». Афанасьев сгреб пиджак Трещалова, потащил тело к обочине, но поскользнулся, сам упал задом в грязь. Поднявшись, ухватил друга за кисти рук, поволок на сухое место, на траву. В эту минуту отупевшему от переживаний Афанасьеву казалось очень важным вытащить Трещалова на обочину. …Фургон «Газель» двигался по темной проселочной грунтовке. Проехали унылое двухэтажное здание профилактория для слабовидящих, отделенное от дороги забором из металлической сетки. Окна погашены, хрипло лает собака. Свет фар выхватывал из темноты стволы деревьев, близко подступивших к дороге, темные контуры заброшенной животноводческой фермы, покосившиеся телеграфные столбы. Долго молчали. Когда проехали какую-то утонувшую в грязи деревеньку, Ватутин заговорил:
