Георгий Брянцев - Следы на снегу (Художник М. Рудаков)
Ну вот пока и все. Сейчас пойду в банк и положу деньги. Пиши каждый день. Обязательно. Жду. Всегда твоя Лилиан».
Эдсон вложил письмо в конверт, постучал им о стол и сунул в карман.
«Да… — подумал он. — Достать вторую такую вазу неплохо, но очень трудно. Дела идут так, что побывать вторично в Северной Корее, видимо, не придется. А жаль, очень жаль. Ваза действительно стоящая и может служить украшением любого дворца. И как я тогда прохлопал?»
Пенная струя пива полилась из бутылки в стакан. Эдсон обвел прищуренными серыми глазами небольшой, но очень шумный зал, заполненный летчиками разных национальностей, и поморщился. Скучища неимоверная! И что только находят люди в картах? Непонятно.
Вспомнив, что его должен ожидать майор Даверс, Эдсон поднялся, бросил на стол бумажку и покинул ресторан.
Выйдя на воздух, он остановился на мгновение, ослепленный блеском лучей заходящего солнца. Гладь Японского моря отражала синеву неба и зыбкую солнечную дорожку. На дальнем рейде четко вырисовывались контуры военных кораблей. В прозрачном синем воздухе кувыркались белые голуби, и где-то далеко авиационный мотор напевал свою монотонную песню. Торопливо бежали на запад, видоизменяясь на ходу, курчавые облака, и края их горели светло-оранжевым пламенем.
Эдсон застегнул кожаную куртку и быстро сбежал по шатким ступенькам широкой деревянной лестницы вниз к морю.
Он не хотел опаздывать, не любил, чтобы его ожидали, и, зная, что берегом скорее можно дойти до аэродрома, зашагал по протоптанной летчиками узенькой дорожке.
С моря дул легкий западный ветерок. Небольшие волны лениво набегали на песчаный берег, облизывали его и откатывались назад.
Эдсон шел, переваливаясь с боку на бок и наступая на собственную тень.
Мысленно он подводил итог сегодняшнему дню, а потом перешел к предстоящему разговору с Даверсом.
«Это же норовистая лошадь! — рассуждал он, размахивая на ходу руками. — Трудно знать, когда и какой ногой она брыкнет. И, собственно, что он мне? Почему я должен с ним церемониться? Я вольная птица и плевать на него хотел. Не сговоримся — брошу все к чертям и улечу. А нет, так возьму и захвораю. Еще лучше. Пусть тогда повертится и походит вокруг меня». Эта мысль пришла в голову неожиданно и стала сосать его всю дорогу, как пиявка.
Нарастающий звук мотора отвлек Эдсона от размышлений. Он повернулся. С юга тяжело и низко плыл транспортный самолет.
«Айзек прилетел», — отметил про себя Эдсон и остановился, следя глазами, как самолет выпустил шасси, выровнялся и пошел на посадку.
На аэродроме шла обычная жизнь. Техники и мотористы возились у машин с откинутыми капотами, что-то подкручивая и подвинчивая, сновали бензозаправщики, выруливали на старт самолеты, постукивал электродвижок на радиостанции. Из рупора лились звуки грустной японской песенки. Японцы-грузчики, вытянувшись в длинную подвижную цепочку, таскали на склад квадратные белые ящики. Когда у машины Айзека улеглась пыль, Эдсон направился к ней. Все равно по пути.
Маленький, с плутовским румяным лицом, кругленький и весь как бы обтекаемый, Айзек стоял у самолета и заносил что-то в свой коммерческий блокнот.
Перед ним на траве лежали кожаные перчатки.
— Айзек? — приветствовал его Эдсон.
— Да, в этом я почти убежден, — весело отозвался тот.
«Никогда не унывает, как мальчишка…» — с завистью подумал Эдсон и спросил:
— Опять желтомордых привез?
— На этот раз нет. Своих ребят. Отвоевались. Двое в пути приказали долго жить.
— Да… — протянул Эдсон, не зная, что сказать.
— Вот тебе и да. Так вот и мы, летаем-летаем и долетаемся. Одного сегодня видел, ну прямо кочерыжка, а не человек.
Эдсон задержался около Айзека, чтобы переброситься несколькими словами, и спросил:
— Как у тебя эта неделя?
— Неплохо. На четыреста долларов больше.
Эдсон потоптался на месте, покачал головой и затем сказал:
— Везет тебе, в рубашке родился.
— Ха-ха-ха… — закатился Айзек. — Уж кто бы говорил, только не ты. Тебе нечего прибедняться. За сегодняшний ночной вылет ты отхватишь раза в два больше, чем я за всю неделю. Я-то ведь знаю, куда ты готовишься, — и Айзек лукаво подмигнул.
Эдсон промолчал и подумал:
«Вот же проныра! Как он узнал? Ведь Даверс говорил, что об этом не знает ни одна душа».
Айзек хлопнул Эдсона по плечу и, опять подмигнув, добавил:
— Теперь, парень, сохранить тайну трудно. Не такие времена пошли. Необычный рейс требует и необычных приготовлений. Сразу в глаза бросается.
Чтобы перевести разговор на другую тему, Эдсон громко спросил:
— Что нового за вторую половину дня на тридцать восьмой?
Айзек безнадежно махнул рукой.
— Китайские добровольцы отрезали нашу роту и начисто искромсали. У Петерса не вернулись три машины. Тома на моих глазах сбили зенитки, и он воткнулся прямо в землю. Крепс сделал вынужденную на их территории… Хватит?
— Вполне, — сказал Эдсон и тоже махнул рукой. Беседу надо было кончать, он пожелал успеха приятелю и направился через аэродром к домику майора Даверса, стоявшему в конце первого проулочка.
Ветерок покачивал открытую дверь дома, и она скрипела при каждом движении. У самого порога стояла бочка с протухшей дождевой водой. Эдсон сплюнул и по грязной цыновке через узенький коридор прошел внутрь домика, сильно пригнувшись на пороге.
Даверс лежал на раскладной кровати с сигарой во рту и с книгой в руках. Глаза его были забронированы стеклами очков в роговой оправе.
Увидя вошедшего, он поднялся, бросил книгу на стол и сунул босые ноги в шлепанцы.
— Садись, старина, — пригласил он Эдсона. — Я тебя заждался, — и посмотрел на часы. — Одну минутку, — и он стал поправлять одеяло и подушку.
Эдсон сел, снял шлем и причесал слежавшиеся на голове волосы. Залысины делали его лоб большим и высоким.
Он принюхался и почувствовал странную смесь запахов от дыма сигар, грязного белья и одеколона. В горле запершило.
Эдсон прокашлялся и обвел медленным взглядом комнату.
В ней были: ничем не покрытый круглый стол с изогнутыми ножками, два стула, кровать, телефон и гобелен на стене.
Японский гобелен редчайшей ручной работы, не вязавшийся с обстановкой комнаты, привлек внимание Эдсона.
Оторвав глаза от гобелена, Эдсон перелистал книгу с захватанными краями листов, прочел название: «Женщина-вампир» и подумал:
«Лилиан умерла бы от радости, получив такой гобелен. Для чего он ему? Странный человек!» — и Эдсон перевел глаза на майора.
Тот приводил в порядок свою хилую растительность на голове, стоя перед маленьким стенным зеркальцем.
Понаслышке Эдсон знал, что работник разведывательной службы Даверс человек с неудавшейся личной жизнью. Рассказывали, что его бросили три жены, но Даверс, кажется, переносил все эти невзгоды без особого вреда для своего здоровья.
Майор повернулся, стряхнул пепел сигары прямо на пол и сел верхом на стул против Эдсона. Потом он положил руки на спинку стула и, посмотрев на гостя близко поставленными глазами неопределенного цвета, спросил своим каркающим голосом:
— Ну, как решил?
Даверс был прям, как ружейный ствол, высок, тонок и чрезмерно сух. За глаза его называли воблой, а иногда миной замедленного действия, так как никто не знал, когда и от чего он может взорваться. Белые вдавленные виски делали его голову узкой. На лице, гладко выбритом и покрытом множеством мелких и крупных морщин, бросались в глаза отвислые щеки. Подбородка у него не было. Почти прямо от нижней губы начиналась белая тонкая шея.
— Цена не сходная, — угрюмо ответил Эдсон и невольно задержал глаза на гобелене.
— Помилуй! — воскликнул Даверс. — У тебя совесть есть?
— Бесспорно есть. А денег нет. Если и есть, то очень немного. Во всяком случае, для меня мало.
Даверс покачал головой, глаза сузились. Эдсон ожидал вспышки, но ее не произошло.
— Практичный ты, старина, — упрекнул он гостя.
Эдсон кивнул головой. Это правильно. Он был очень практичен. Практичность сквозила не только в его словах, но и поступках. Но разве это порок?
— Значит, правду мне говорили, — продолжал майор, — что когда Эдсон Хауэр богу молится, он и тогда денежные подсчеты делает, — и не дав гостю возразить, спросил: — А у других, по-твоему, денег много?
— Смотря у кого. Для этих целей, как мне и вам известно, ассигновано сто миллионов долларов. Чего же тут прижимать? Я же не в богадельню пришел. Я не солдат, я человек вольнонаемный и летаю за деньги. Это мой заработок. И я имею право торговаться.
— Бесспорно, — согласился Даверс.
— Ну, и притом, Якутия — это не Япония.
— Как я тебя должен понимать?
— Очень просто. Собьют в два счета. И ночь не поможет.
Даверс откинулся назад и расхохотался. Дряблая кожа затряслась на его щеках.