Сергей Костин - Смерть белой мыши

Теперь он знал, что мы никак не можем быть на его стороне.

— Хорошо, — примирительно сказал Лешка. — Что дальше?

Мы допили свою наливку, и я наполнил стаканы следующей, сливовой. Согреться нам так и не удалось.

— После войны дом снова реквизировали коммунисты, — сказал Хейно.

— И он достался дедушке, что было несправедливо, — уточнил я. А я-то с чего стал заводиться?

— Дедушка здесь все перестроил за свои деньги, — возразил парень. — Но все равно — по реституции дом полагалось вернуть.

— Вернуть кому? — не выдержал Кудинов.

— Харри Пихелю. — Хейно посмотрел на нас и добавил: — Он еще жив.

Последовала вторая часть разъяснений. Харри Пихель в конце войны оказался в британском секторе. Ему удалось перебраться в Латинскую Америку, в Венесуэлу, где он пустил корни и разбогател. В настоящее время восьмидесятипятилетний Пихель был владельцем многомиллионного состояния и одной из лучших коллекций искусства доколумбовой эпохи.

— Он остался эстонцем, — с гордостью сообщил Хейно. — Он уже трижды приезжал на родину и даже привез в подарок несколько экспонатов из своей коллекции.

— Разумеется, его здесь приняли как героя? — уточнил я.

— Конечно, — упрямо заявил Бейсболист. — Он — храбрый человек, который воевал за свою страну. Пусть тогда они проиграли, но сегодня все возвращается на свои места.

Мы с Лешкой переглянулись. Поняли мы с ним одновременно, но сформулировал это первым мой напарник:

— И этот Пихель захотел провести свои последние дни на родине, в доме своего детства.

Парень кивнул.

— Но почему он не попытался вернуть его по реституции? — спросил я.

Хейно замялся.

— Он считается нацистским преступником, — сообразил я. — Наверняка в списке Симона Визенталя. Так ведь?

Парень кивнул:

— Евреи никогда никому не давали жить спокойно.

Мы не собирались вступать в гуманитарные дискуссии. Парня, возможно, при рождении тащили клещами и слегка повредили.

— Почему тогда он не попытался просто выкупить дом? — спросил я. — Он же, ты говорил, не скрываясь, приезжал в Эстонию.

— Он пробовал. Я сначала просил сделать это отца, но тот не захотел. Тогда мы нашли другого человека, который предложил за дачу в итоге в два раза больше, чем она стоила. Но эта упрямая старуха не захотела продать.

Анна, Анна. Как она вспыхнула тогда, когда я позволил себе предположить, что с угрозами для ее жизни мог быть связан вполне приличный человек. Профессор консерватории, она сказала? Человек ее круга, а я, неизвестно кто и откуда взявшийся, посмел его заподозрить. Не отсеки она меня тогда, я, может, сразу взял бы правильный след. Слышите меня, Анна? Где вы там?

— «Мы нашли». Кто это мы? — тем временем продолжал допрос Кудинов.

Хейно смутился.

— Ну, мы — это группа людей, которые думают как я.

— Неонацисты, — отмел эвфемизм Лешка.

— В этом нет ничего плохого, — снова вспыхнул Хейно. — К нам относятся с презрением, потому что Гитлер войну проиграл. Если бы он ее выиграл, сейчас полмира были бы нацистами и не стыдились бы этого.

Мы с Лешкой опять переглянулись. Мне всегда хотелось залезть в голову к таким людям — что у них там происходит?

— Значит, вы подкидывали старушке дохлых мышей в надежде, что она испугается и продаст дом? — спросил Кудинов.

Хейно кивнул.

— Она не догадалась, и пару дней назад вы пришли, чтобы что?

— Мы не хотели ее убивать, — закричал Бейсболист. — Только припугнуть.

— Именно поэтому вы взяли с собой бейсбольную биту и ружье, — неумолимо уточнил я.

Парень посмотрел на меня.

— Это были вы, — дошло до него.

Я с улыбкой поклонился — чуть-чуть, едва уловимым движением головы. Улыбка моя парня испугала.

— Да, не хотели! — закричал он и, вспомнив, сам тут же перешел на шепот: — Нам сказали только припугнуть. Мы должны были покрутить там все немного: посуду побить, мебель поломать.

— А ружье?

— Это этот взял… Слизняк, — с презрением процедил сквозь зубы Хейно. У них с толстяком отношения явно были не на высоте. — Да он и стрелять-то толком не умеет.

— Да? — удивился я, вспомнив пару пуль — пуль, не дробовых зарядов, посланных в меня совсем не новичком. — Мне так не показалось.

— Это не он стрелял, — выпалил Хейно и тут же пожалел об этом.

— А кто же? — мирно спросил я, хотя по его сникшему виду и так все стало понятно. — Ладно, я не злопамятный.

Кудинову надоело стоять без дела.

— А когда первая атака была отбита, вы выследили хозяйку в Таллине и взорвали ее, — перешел он к следующему эпизоду.

— Я никого не убивал! — крикнул Хейно.

— Тс-с, не кричи, — сказал я. — Ты имеешь в виду, что не ты подложил в багажник такси бомбу и не ты нажимал на кнопку?

По тому, как застыло лицо парня, я понял, что такси взорвали они. Человеком в куртке мог быть тот, здоровый, который потом пересел к ним с толстяком в угнанный джип.

— Я не понимаю, о чем вы говорите, — пробормотал он.

— Точно не понимаешь? — спросил я. — Это ведь для тебя вопрос жизни и смерти.

— Я больше ничего вам не скажу, — твердо сказал Хейно. — Только я никого не убивал.

Понятно. Одно дело припугнуть старушку, другое — взорвать ее вместе с таксистом, совершенно посторонним человеком.

— Дело твое, — произнес я голосом хладнокровного киллера. — Хотя это благородно — дать шанс своему товарищу.

Хейно еще что-то мычал, когда я вставлял ему в рот кляп и заматывал его скотчем. Это вряд ли были признания — скорее проклятия.

Лешка отволок парня в коридор, прочерчивая задними ножками полосы на полу. Полосы от стула толстяка, который он тащил за собой на обратном пути, были глубже.

— Не кричать, просто отвечать на вопросы, — предупредил я.

Прыщавое лицо парня было мокрым от пота. Он кивнул, и я сорвал с его головы скотч.

— Сначала проверим, хочешь ли ты говорить правду, — сказал я. — Кто подкладывал бомбу в багажник такси? Тот, здоровый? — Я мотнул головой в сторону коридора.

Толстяк согласно кивнул.

— А кто сидел за рулем джипа?

Парень замычал, и я вытащил у него изо рта кляп.

— Прости.

— За рулем сидел Хейно. — Кивок в сторону коридора. — Ну, тот, с кем вы сейчас говорили.

— А ты что делал? Нажимал на кнопку?

Парень судорожно замотал головой:

— Нет. Я — нет. Мы — нет.

— Вы — нет? — грозно вмешался Кудинов. — Что-то я тебя, парень, перестаю понимать.

— Это не мы, не мы, — затараторил толстяк. — Мы просто были в джипе.

— Подожди, — напомнил я. — Когда вы на днях, вернее, ночью приехали сюда, вы трое подошли к дому, а в машине сидел еще один человек. Это он был?

Лицо толстяка перекосилось, и он зарыдал.

— Теперь уже все равно, — мычал он сквозь слезы и сопли. — Теперь мы все равно трупы. Не вы нас убьете, так он.

— Кто он? — потребовал ясности Кудинов. — Фамилия, имя, род занятий?

— Я не знаю, — в голос заревел толстяк. — Его зовут Юри. Он стал старшим нашей группы, когда было решено… Ну, когда…

— Юрий? Он что, русский? — спросил Кудинов.

— Нет, он эстонец. У нас тоже есть такое имя — Юри. Я не знаю, откуда он взялся. Он раньше воевал, наверное, на Кавказе.

Это было похоже на правду. Когда от предупреждений и угроз было решено перейти к действиям, трем юнцам-энтузиастам дали старшего, человека с опытом. Я вспомнил, с каким мастерством той ночью машина нападавших развернулась почти на месте. Так вот, сначала этот Юри пытался не светиться, но когда ночное нападение закончилось провалом, он решил воспользоваться боевым опытом. В первую чеченскую кампанию против российских войск воевало много прибалтов: снайперов, подрывников… Вот тут-то его знания и пригодились.

— И где теперь искать этого Юри? — спросил Кудинов.

— Откуда мне знать? — в голос ревел парень.

— Тише ты, не ори! — прикрикнул я на толстяка. — Вы где с ним встречались?

— Он живет за железной дорогой, мы за ним туда однажды заезжали.

— Так, значит, все-таки знаешь. А вот сейчас поподробнее, — приказал Кудинов.

— Он живет в таком большой зеленом доме, деревянном. Мы ехали по улице Ристику, дом был справа, на перекрестке.

— На перекрестке с какой улицей? — попросил уточнить я.

— Я не знаю. — Парень ревел в голос. Утереть бы ему лицо, но это было бы вдвойне противно. — Но он один такой. Зеленый, двухэтажный. Улица Ристику. Юри вышел со двора, который как раз на той улице, которую я не помню. Правда не помню.

— Ну, хорошо. — Я верил ему. — А в доме напротив кто прячется?

— В каком доме?

— В соседнем, вон в том!

— Я не знаю.

Толстяк, похоже, действительно был удивлен.

— Старый такой, весь седой, — подсказал я.