Андрей Троицкий - Операция «Людоед»
– Вы не боитесь, что нас раскроют с первого взгляда? – спросил он. – Охранники поймут, что врачи из нас, мягко говоря, никакие. И вся эта маскировка, белые халаты и трубочка на груди, не спасут.
– Послушайте, Людовича охраняю какие-то чеченцы, – Маховский снял очки и принялся протирать стекла полой халата. – Они живут в Варшаве на птичьих правах, видимо, приехали по гостевому приглашению или с туристической визой. Здесь они по больницам не бегают, докторов на дом не вызывают. Кроме того, врачи «скорой» в любой стране мира выглядят почти одинаково.
– Вот именно, почти…
Колчин хотел развить свою мысль, но замолчал. Из динамиков донеслось тихое постукивание. Значит, кто-то в квартире снял телефонную трубку и набирает номер. Маховский замер на сидении, выставил вперед голову, будто плохо слышал.
– Здравствуйте, это «скорая помощь»? – мужчина говорил с заметным кавказским акцентом, медленно подбирал польские слова. – У человека плохо с сердцем. Совсем плохо. Еле дышит. Приступ, да.
– Кристалл, отправить, – сказал Маховский.
Телефонная беседа оборвалась. Из динамиков донесся голос Буряка.
– Ты слышишь? – спросил Маховский. – Охранник вызывает «скорую».
– Слышу, – сказал Буряк. – Через пять минут выходите. Не волнуйтесь, работайте спокойно. Ни пуха…
– К черту, – ответил Колчин. Он посмотрел на наручные часы: без четверти час. Секундная стрелка, светящаяся в полумраке фосфорным светом, описала круг, еще один круг…
Колчин вытащил из-под диванчика потертый кожаный саквояж, расстегнул замок. На дне саквояжа, накрытый газетой, кверху рукояткой лежал пистолет, рядом запасная обойма и две пары стальных браслетов. Колчин переложил обойму в брючный карман, закрыл саквояж, поставил его на колени. Маховский плавно тронул машину с места, пересек разделительную полосу, остановил минивэн прямо перед подъездом. Не вытащив ключи из замка зажигания, снял очки и еще раз протер чистые стекла полой халата. В салоне было прохладно, однако лоб Маховского сделался влажным и блестящим от пота.
– Пора, – сказал он хриплым придушенным голосом. – Пять минут прошли. Выходим.
– Подожди, слишком рано, – возразил Колчин. – Еще хоть пару минут подождем.
Маховский ничего не слушал, он распахнул дверцу, вылез из машины. Колчин, выругавшись про себя, потянул боковую дверь на себя, подхватил саквояж и спрыгнул на тротуар. Маховский первым вошел в подъезд. Колчин переступил порог следом за ним, огляделся. Подъезд довольно просторный, но мрачный, темный. Высокие потолки, с которых еще в незапамятные времена осыпалась лепнина, широкая лестница с вытертыми ступенями поднимается к лифту. Из почтовых ящиков торчат уголки рекламных буклетов или газет.
* * *Маховский не стал вызывать лифт, пошел вверх по лестнице. Колчин, помахивая саквояжем, отправился за ним. Жильцы спали, в подъезде было тихо, шаги гулким эхом перекатывались снизу вверх и обратно. На площадке третьего этажа Маховский остановился перед дверью двенадцатой квартиры, нажал на кнопку звонка. Открыли без спроса. Видимо, охранник, ожидая врачей, топтался в прихожей. Он выглянул в глазок, увидел солидного, убеленного сединой Маховского, в халате с фонендоскопом на груди, распахнул дверь. Охранником оказался мужчина лет тридцати с небольшим кавказского типа с короткой стрижкой темных волос, мужественным правильным лицом. Физиономию не портил глубокий косой шрам над правой бровью. На охраннике были черные джинсы и свободного кроя серый пиджак, под которым можно спрятать хоть автомат со спиленным прикладом. Чеченец настороженно глянул на Колчина, на саквояж в его руке, словно почувствовал душевное беспокойство или скрытую угрозу. – Где больной? Что случилось? Маховский был деловит и собран, его голос звучал ровно. Свое волнение он оставил за порогом квартиры. Колчин закрыл дверь. – Пожалуйста, сюда, – чеченец пошел по коридору, показывая дорогу. – Он поужинал, сел у телевизора. Час назад выпили чаю. – Чаю? – Маховский удивленно поднял брови. – Позднее время для чая.
– Он всегда пьет чай часов в двенадцать.
Охранник провел гостей в изолированную большую комнату окнами на улицу. Света в столовой мало. Возле подоконника большой телевизор, у стены сервант, забитый посудой. Под люстрой, стилизованной под старинный светильник, круглый стол, накрытый розовой скатертью. Посуду с ужина не убирали, оставили на столе тарелку, чашки, открытую коробку шоколадных конфет и скомканную салфетку. В углу на разобранном диване лежал человек, под головой большая пуховая подушка в голубой наволочке из искусственного шелка. Человек отвернулся к стене, натянул на голову клетчатый шерстяной плед. Из-под пледа доносились тихие, едва слышные стоны. Маховский взял стул, поставил его возле дивана, присел на краешек. Чеченец встал у изголовья, потормошил больного за плечо. – Слышишь, это я, Муратбек. Доктор пришел. Колчин, остановился за спиной Маховского, взглянул на часы. Уже четыре минуты, как они вошли в квартиру. Время тает, как сливочный пломбир в жару. Больной застонал, зашевелился, из-под пледа вылезла нога, на которой был натянут серый несвежий носок, затем появилась другая нога, голая, заросшая темными волосами. Человек выпростал руки, стянул с головы плед. Маховский на несколько секунд потерял дар речи. Он откашлялся в кулак, поправил очки и снизу вверх посмотрел на Колчина. На диване под клетчатым пледом лежал не Людович, а совершенно незнакомый человек, кавказец, лет сорока с гаком.
– Сердце болит, – сказал кавказец по-польски. – Не могу, умираю…
– Сейчас, сейчас, – сказал Маховский, чтобы выгадать лишнюю секунду, придти в себя. Но не смог скрыть замешательства, глубокой растерянности. – Сейчас… Как имя больного?
– Его зовут Ахмед Будунов, – Муратбек говорил медленно, опасаясь, что врач может его неправильно понять. – Он находится в Варшаве по гостевому приглашению. Страховки нет. Но если нужны деньги, мы готовы заплатить, сколько надо. Понимаете?
– Да, да, – сказал Маховский. – Разумеется, страховки у него нет.
Колчин приподнял саквояж, расстегнул замок. Он выхватил пистолет, бросил чемоданчик на пол, шагнул к Муратбеку и приставил ствол к горлу.
– Где Людович? – прошептал Колчин. – Лапки вверх. Ну, быстро.
Охранник стал медленно поднимать руки. Свободной рукой Колчин дернул вниз ворот пиджака, спустил его с плеч Муратбека, чтобы затруднить движения противника. Но чеченец, кажется, и не думал сопротивляться. Под пиджаком Колчин увидел подплечную кобуру, торчащую из нее рукоятку пистолета.
– Где Людович? – повторил вопрос Колчин.
– Господи, я умираю, – Ахмед заворочался на диване. – Помогите.
Колчин хотел что-то ответить, но тут Муратбек резко опустил правую руку, норовя ударить локтем в переносицу Колчина. Одновременно Муратбек отступил на полшага назад и ушел с линии огня. Колчин успел пригнуть голову. Локоть Муратбека ударил ему в лоб. Теряя равновесие, Колчин отступил к столу, позволив противнику развернуться и провести удар кулаком в верхнюю челюсть. Удар такой силы, что перед Колчиным разверзлась темнота вечной ночи. Падая на спину, Колчин дважды выстрел в эту темноту. Первая пуля отколола от потолка кусок штукатурки. Вторым выстрелом Колчин поразил экран телевизора.
Маховский приподнялся, он хотел выхватить из-под себя стул и хватить им по голове Муратбека. Но тут на диване заворочался Ахмед. Он сунул руку под подушку, вытащил пистолет и направил ствол в грудь Маховского, приподнявшего зад со стула и застывшего в оцепенении при виде пистолета. Колчин упал на пол, на лету ударившись спиной об угол стола, но даже не почувствовал боли. Теперь Колчин видел грозно нависшую над ним фигуру Муратбека. Охранник дергал рукоятку пистолета, стараясь вытащить его из подплечной кобуры, но мешал пиджак, стянутый с плеч. Колчин выстрелил первым. Он бил прицельно, зряче. Первая пуля попала в бедро охранника, вторая в живот и третья вошла под нижнюю челюсть, пробила небо и застряла в голове. Колчин перевернулся со спины на живот и обратно на спину, спасаясь от падающего на него уже мертвого Муратбека. Ахмед дважды выстрелил в грудь Маховского. И трижды в голову. Последние два выстрела не достигли цели, пули угодили в сервант, разбили стеклянные дверцы. На пол полетели тарелки и стаканы. Колчин успел вскочить на ноги. Он несколько раз выстрелил в человека, лежащего на диване. Чеченец выронил пистолет, повалился спиной на подушку и захрипел. Последнее ранение оказалось смертельным, пуля разорвала его горло и задела шейный позвонок. Колчин неуверенно переступил с ноги на ногу, приложил свободную руку к разбитому затылку. Пальцы в крови, но рана пустяковая, так, небольшое рассечение. Но в голове стоял такой шум, будто там на малых оборотах гудела турбина реактивного самолета. Колчин вытер руку о белый халат, шагнул вперед, наклонился над Маховским. Насмерть. Две дырки в груди и одна между глаз, над переносицей. На лице поляка отпечаталась не маска предсмертной боли, а гримаса удивления. Колчин, держа пистолет в левой полусогнутой руке, вышел в коридор. Слева прихожая и узкий аппендицит коридора, ведущего в кухню. Справа просторный холл, в который выходят две двери, одна напротив другой. Та, что справа – окнами на улицу. Значит, это спальня. Слева соответственно дверь в кабинет Людовича. Колчин сделал несколько неуверенных шагов вперед, становился и принюхался. В коридоре явственно пахло гарью. Колчин развернулся и бросился на кухню, решив: там что-то горит, возможно, начинается пожар. Проскочил коридор, повернул налево, налетел на стену и едва не выронил пистолет. Он вбежал в кухню, остановился. Никакого огня, все тихо и мирно, даже молоко не убежало. Круглый стол у окна, полки, кафельная плитка на полу. Электрическая плита выключена и запаха дыма здесь почти не чувствуется. Колчин посмотрел на часы: дело должно было закончиться уже десять минут назад. А оно, по существу, еще не начиналось. Только не надо дергаться, спешка окончательно загубит операцию – сказал себе Колчин. Он пошел в обратном направлении, заглянув по пути в ванную комнату, туалет и небольшую подсобку, заваленную коробками и мебельной рухлядью. Запах гари в коридоре стал острее. Забыв о предосторожностях, Колчин остановился перед дверью кабинета, опустил металлическую ручку. Заперто. Колчин забарабанил в дверь кулаком.
