Джон Карре - Абсолютные друзья
Но даже она ничего не могла поделать с намерением Профессора стать названым отцом Саши, его покровителем и защитником. Если Саша обещал вести себя как примерный товарищ (слова Профессора), не давать волю языку, выказывать должное уважение другим высокопоставленным защитникам государства, Профессор брался указать ему путь к истине. Ибо Профессор, он не уставал это повторять, любил Сашиного отца, как брата, а своего сына у него не было.
И Саша, скрипя зубами, обещает. Ведет себя как полагается. Возит по магазинам не только жену Профессора, но и других жен. Разносит покупки по их квартирам, иногда даже в спальню. Саша никогда не хвалится своими победами. Держит рот на замке. Как невеста, отданная замуж не по любви, зажимает зубами носовой платок и не кричит от отвращения. В народном рае молчание дорогого стоит.
– Тебя это забавляло или ты воспринимал это исключительно как бизнес? – спрашивает Манди, когда они вдвоем прогуливаются по одному из парков Ленинграда.
Саша в ярости поворачивается к нему.
– Пойди в один из доков Смольного, Тедди, – шипит он, выбрасывая руку в сторону кораблей и портовых кранов. – Сними десятирублевую проститутку и спроси у нее, забава это для нее или исключительно бизнес.
По протекции Профессора Саша, любимый сын, получил однокомнатную квартиру и был допущен на нижнюю ступеньку служебной лестницы Штази. К моменту своей инициации он уже овладел, насколько позволяло его крабообразное тело, официальной партийной походкой. А заодно и официальным партийным выражением лица: никаких эмоций, подбородок поднят, пятнадцать ярдов впереди – «мертвая зона». С таким вот лицом он катил тележку с кофе по застланным линолеумом, пахнущим дезинфицирующим раствором коридорам империи Профессора, ставил фарфоровые чашки на столы защитников государства, слишком занятых своими мыслями, чтобы замечать его существование.
И лишь иногда, когда Саша открывал дверь лимузина такого защитника или приносил посылку на роскошную виллу одного из товарищей, рука могла по-дружески лечь на его плечо, а голос прошептать: «Добро пожаловать домой, Саша. Твой отец был великим человеком».
Такие слова проливали бальзам на его уши. Говорили о том, что его считают своим, и еще сильнее разжигали тщательно скрываемую злость.
* * *Продвинулся Саша по служебной лестнице Штази? Манди оставалось только гадать. Если и продвинулся, то до какой должности, какого звания и когда?
Это вопрос, который даже после стольких лет Саша раздраженно отметает. И когда лондонские аналитики время от времени внимательно просматривают имеющиеся в их распоряжении списки сотрудников Штази, его фамилия не значится ни среди руководства, ни даже среди мелких клерков. «Продвижение по службе, Тедди, – указывает он, – обратно пропорционально знаниям. Дворецкий знает куда больше хозяина особняка. Хозяин особняка знает куда больше королевы. Я знаю больше их всех».
Саша вперед и вверх не движется, зарывается все глубже, а для шпиона это наилучший вариант. Поскольку его цель не власть, а знание, он щедро тратит свое время на знакомство с обязанностями сотрудников, ключами, комбинациями цифр, открывающих сейфовые замки, и женами защитников государства. Собранные воедино, они образуют королевство предателя. То есть в реальном мире Саша делает то самое, что Манди Второй воображает, будто делает, в виртуальном.
Нужно подготовить отдельную комнату для документов, которые уже не используются в оперативной работе, но их еще рано списывать в архив? Разумеется, товарищ советник, только дайте команду, товарищ советник, все будет тут же исполнено, товарищ советник.
Обеспечить немедленное уничтожение неких материалов, которые следовало давным-давно уничтожить? Нет проблем, товарищ советник! Саша пожертвует своим уик-эндом, чтобы защитники государства, обремененные куда большей ответственностью, чем он, могли насладиться заслуженным отдыхом.
Фрау полковник ждет важного гостя из Москвы, и никто не может выкосить лужайку перед ее домом? Трава фрау полковника не должна ждать ни минуты. Саша уже стоит на пороге вместе с косилкой и готов незамедлительно приступить к выполнению этого особо важного задания.
И, однако, как такое могло быть, из года в год спрашивает себя Манди, в столь огромной, всемогущей и бдительной системе государственной безопасности, как Штази? Разве Штази не является моделью легендарной прусской эффективности, той самой, которая позволяет учитывать каждый подшипник, огрызок карандаша или золотой зуб?
По требованию Лондона, да и из собственного любопытства, Манди, варьируя слова, десятки раз задавал Саше этот вопрос, но всегда получал один и тот же ответ: гигантская бюрократия помешана на собственной секретности, а потому ее слабые места гораздо лучше видны не тем, кто смотрит вниз с самого верха, а стоящим внизу.
* * *Сашино «закапывание» быстро приносит неожиданные находки. Одна из них – старый сейф, запертый на ключ и давно уже неиспользуемый, который стоит в прихожей личного секретаря Профессора, женщины необъятных размеров, одной из многих, кто не может устоять перед чарами Саши. Функция сейфа – служить подставкой для вазы с искусственными цветами, которыми она скрасила унылый интерьер. Она однажды упомянула, что сейф давно уже пуст, и, когда Саша как бы случайно врезался в него тележкой с кофейными принадлежностями, глухой звук подтвердил ее правоту. Как-то ночью, позволив себе ознакомиться с содержимым ее большущей сумочки, он находит одинокий ключ с прицепленной к нему биркой. Вот так сейф становится его сокровищницей, куда он складывает добытые крупинки золота.
В отсутствие коллеги, такой же мелкой сошки, как и он сам, по случаю какого-то большого праздника, Саша получил в свое полное распоряжение хранилище устаревшего шпионского оборудования, ожидавшего отправки в одну из стран третьего мира, союзника в борьбе с империалистическим врагом. К моменту возвращения коллеги Саша стал владельцем сверхминиатюрной фотокамеры, руководства по ее использованию и двух больших коробок с кассетами для нее. И теперь, вместо того чтобы выносить украденные документы из здания, Саша мог их фотографировать, а потом уничтожать или возвращать на прежнее место. Выносить крохотные кассеты было куда как проще. Их могли найти только при тщательном обыске, с раздеванием догола в специальном помещении. Но, по молчаливому согласию, любимого сына Профессора никогда не подвергали столь унизительной процедуре.
– Я, конечно, не знал, как положено хранить отснятые, но непроявленные микропленки, но руководство сняло все вопросы, – вспоминает Саша. – Прежде всего кассеты следовало положить в презерватив, презерватив – в брикет или стаканчик мороженого, мороженое – в морозильник. Товарищи, работающие в тех местах, где не было холодильников, мороженого и презервативов, наверное, пользовались другим руководством.
Тем же манером он фиксировал и подслушанные разговоры.
– Я излагал мои мысли на бумаге в уединении своей квартиры. Бумагу фотографировал обычным фотоаппаратом с 35-миллиметровой пленкой. Потом бумагу сжигал, а пленку добавлял к уже имеющейся коллекции.
* * *А потом наступил вечер золотой пятницы, когда Саша заносил в реестр поданные за неделю заявления граждан несоциалистических стран, желающих получить визы на въезд в Германскую Демократическую Республику по служебным делам. И с одного из заявлений на него глянула легко узнаваемая физиономия Манди, Эдуарда Артура, рожденного в Лахоре, Пакистан, мужа Кейт, урожденной Эндрюс, разъездного представителя Британского совета. А к заявлению прикололи листок из Центрального архива Штази:
«1968–1969: член Социалистического клуба Оксфордского университета и Общества культурных связей с СССР, активист движения борьбы за мир, участник различных маршей… во время учебы в Свободном университете Берлина (Западного) участвовал в антикапиталистических, антивоенных демонстрациях… жестоко избит западноберлинской полицией… депортирован из Западного Берлина за бунтарские и анархические тенденции» (отчет западноберлинской полиции, источник – ЦЕЗАРЬ).
Сашин рассказ о том, что произошло потом, навеки запечатлелся в памяти Манди. Они тогда сидели в одном из баров Дрездена, где проходила международная агротехническая конференция.
– Едва я увидел твое не такое уж красивое лицо, меня тут же осенило, совсем как Архимеда. Мои не-проявленные пленки избежали тысячелетнего пребывания в толще мороженого. В понедельник утром, когда я принес твое заявление Профессору, моя рука дрожала. Профессор это заметил. А разве мог не заметить? Она дрожала весь уик-энд.
– Саша, – спросил он меня, – почему у тебя дрожит рука?
