Йоханнес Зиммель - Пятый угол
— Власть золота, — заметила Шанталь и куснула Томаса за левую мочку уха.
— Шанталь!
— Да, моя радость?
— Встань-ка, — попросил Томас. Недоумевая, она поднялась и подошла к Бастиану. Он положил руку ей на плечо. Так они и стояли, неподвижные, только что радостные, а теперь — словно напуганные дети. И сверкали слитки, блестели монеты, переливались цепочки, кольца, камни.
Встал и Томас. С бесконечной печалью в голосе он произнес:
— Бог мой, у меня сердце разрывается при мысли, что придется сейчас омрачить вашу радость, испортить сюрприз. Но так дело, конечно, не пойдет.
— Что, конечно, не пойдет? — поинтересовался Бастиан. Его голос звучал ровно и сухо.
— Что все это останется у нас. Мы должны передать это Кусто и Симеону.
— Бе-е-е-зумие, — у Бастиана отвисла челюсть. Он смотрел на Шанталь, как потерявшийся бернардинер[11]. — Он спятил!
6
Шанталь не шевелилась. Только левая ноздря подрагивала… Томас сказал спокойно:
— Я пришел от Симеона и Кусто. С обоими у меня была четкая договоренность. Они получают списки доносчиков и коллаборационистов, а также все, что Бержье и де Лессеп здесь собрали грабежом, шантажом и вымогательством. Мы же оставляем себе те деньги, что в трех больших чемоданах из спальни Бержье. Это, между прочим, почти 68 миллионов.
— 68 миллионов франков! — заорал Бастиан, ломая руки. — Франков! Франков! Когда этот паршивый франк день ото дня катится вниз!
— И за это ты отдаешь все, что здесь? — тихо, почти шепотом проговорила Шанталь, показывая на кровать. — Тут лежат ценности по меньшей мере на 150 миллионов, идиот!
Томас взъярился:
— Это французские ценности! Ценности, которые принадлежат Франции, украденные у Франции. Деньги же в чемоданах — это гестаповские деньги, их мы можем спокойно взять себе. Но вот это, драгоценности, крестик, золото из госбанка… Силы небесные, неужели мне, бошу, напоминать вам о вашем патриотическом долге?
— Это наша добыча, — хрипло произнес Бастиан. — Мы ее увели. Гестапо осталось с носом. Думаю, мы достаточно постарались для отечества!
Спор продолжался. Они заводились чем дальше, тем больше. Шанталь, напротив, становилась все спокойнее, но в этом спокойствии ощущалась скрытая угроза.
Подбоченясь и засунув пальцы за пояс, она покачивала правой туфелькой, левая ноздря подрагивала. Очень тихо она прервала Бастиана:
— Не нервничай. Это твоя квартира. Пускай этот маленький идиот убирается отсюда, а Кусто с Симеоном заходят.
Томас пожал плечами и направился к двери. Одним прыжком Бастиан преградил ему путь. В руках он держал тяжелый револьвер.
— Ты куда собрался?
— К «Папе». Позвонить.
— Еще шаг, и я уложу тебя на месте, — дыхание Бастиана стало хриплым. Клик — и был снят предохранитель. Томас сделал два шага вперед. Ствол револьвера упирался теперь ему в грудь. Еще два шага. Бастиан со стоном отступил.
— Малыш, одумайся… Я… я тебя действительно уложу здесь…
— Пропусти меня, Бастиан, — Томас сделал очередной шаг. Бастиан теперь стоял, прислонившись спиной к двери. Томас взялся за ручку. Бастиан прохрипел:
— Обожди же! А как распорядятся добычей эти свиньи? Растратят, растащат, распылят — полиция — секретная служба — отечество… Да что говорить, когда там сплошные мошенники!
Томас потянул ручку вверх, дверь позади Бастиана подалась. Бастиан стал бледным, как мел. Он уставился на Шанталь и прохрипел:
— Шанталь, сделай что-нибудь… помоги же мне… Я… я не могу его пристрелить…
Томас услышал шорох и обернулся. Шанталь опустилась на край постели. Своими маленькими кулачками она заколотила по слиткам, распятию, монетам. Ее голос стал высоким, ломким:
— Пусть уходит, идиот, пусть уходит… — слезы текли по ее красивому лицу дикой кошки. Всхлипывая, она смотрела на Томаса: — Убирайся… Звони Симеону… Он может забирать все… О, негодяй, лучше бы я никогда тебя не встречала… А я-то так радовалась…
— Шанталь!…
— …я хотела покончить со всем этим… уехать с тобой, в Швейцарию. Я же думала только о тебе… А теперь…
— Шанталь, любимая…
— Не называй меня любимой, паскудник! — закричала она. Затем обессилено рухнула. С отвратительным звуком ее лоб столкнулся с горкой монет. Шанталь так и осталась лежать. Она плакала и плакала и, казалось, этот источник никогда не иссякнет.
7
— Раздевайтесь, — говорил в это время симпатичный молодой вахмистр юстиции Луи Дюпон. Действие происходило в приемной полицейской тюрьмы префектуры Марселя. К нему только что доставили двух арестованных — розовощекого, ухоженного и надушенного Жака Бержье и более молодого и худого Поля де Лессепа.
— Что мы должны сделать? — зло переспросил де Лессеп. Его холодные акульи глаза сузились, губы превратились в две бескровные полоски.
— Вы должны раздеться, — сказал Дюпон. — Хочу посмотреть, что у вас в одежде. И на теле.
Бержье хихикнул:
— Как вы полагаете, мой юный друг, что у нас может быть на теле? — Он выступил вперед и распахнул свою жилетку. — Подходите, обыщите меня на предмет наличия оружия! — Он снял галстук и расстегнул рубашку. Дюпон помог ему вылезти из рукавов. Бержье взвизгнул. — Не надо, юный друг, я боюсь щекотки!
— Ну-ка прекратите, — произнес Поль де Лессеп.
— Э-э? — Дюпон повернулся к нему.
— С меня довольно. Позовите сюда директора тюрьмы. Немедленно.
— Слушайте-ка, в таком тоне…
— Заткнитесь, — произнес Лессеп почти шепотом. — Читать умеете? Вот! — он протянул молодому служащему удостоверение. Это был аусвайс на немецком и французском языках. Документ подтверждал, что господин Поль де Лессеп работает по заданию германского Главного управления имперской безопасности.
— Ах, в таком случае, — сказал Бержье и, нарочито жеманничая, извлек из заднего кармана бледно-лиловый бумажник, благоухавший свежей юфтью. Из него он тоже достал аусвайс. Оба документа были выданы неким Вальтером Айхером, штурмбанфюрером из парижского СД. Де Лессеп высокомерно продолжил:
— Господин штурмбанфюрер должен быть незамедлительно поставлен в известность о нашем аресте. Если вы немедленно не сделаете этого, то пеняйте на себя.
— Я… я поставлю в известность своего начальника, — заикался Луи Дюпон. После того как он увидел удостоверения, неприязнь к этим типам перешла в отвращение. Но тем не менее… СД… гестапо… Неприятностей Дюпон не хотел. И схватил телефонную трубку.
8
«7 дек 1940 — 17.39 — телекс из префектуры марселя в уголовную полицию Парижа — сегодня в 15.30 на вокзале сан чарльз задержаны: 1. поль де лессеп и 2. жак бержье — за контрабанду золота и валюты — 1) предъявил аусвайс.германского сд номер 456832 красной серии 2) аусвайс германского сд номер 11165 голубой серии — оба выданы штурмбанфюрером сд вальтером айхером — просьба немедленно установить действительно ли задержанные работают по заданию сд — конец».
9
— Де Лессеп? Бержье? — Штурмбанфюрер Вальтер Айхер откинулся назад в своем кресле у письменного стола, его лицо побагровело. В бешенстве он проорал в телефонную трубку, которую прижимал к уху:
— Да, я знаю обоих! Они точно работают на нас! Передайте в Марсель, пусть задержат обоих. Мы приедем и заберем их.
Французский чиновник на другом конце провода вежливо поблагодарил за разъяснения.
— Не стоит благодарности. Хайль Гитлер! — Айхер швырнул трубку на рычаг и заорал: — Винтер!
В кабинет из соседней комнаты стремительно влетел адъютант. Свою зловещую службу оба несли на пятом этаже помпезной виллы на авеню Фош в Париже. Человек по имени Винтер проскрипел:
— Да, штурмбанфюрер?
— Де Лессеп и эта старая галоша Бержье попались в Марселе, — прошипел человек по имени Айхер.
— Боже правый, как это случилось?
— Пока не знаю. Просто руки опускаются. У нас что, на службе одни идиоты? Представьте себе, если дело дойдет до Канариса! Какой подарок для него! СД грабит неоккупированную Францию!
Главное управление имперской безопасности и организация абвера адмирала Канариса ненавидели друг друга, как злобная собака злобную кошку. Опасения штурмбанфюрера Айхера были небезосновательными. Он проворчал:
— Распорядитесь подготовить черный «мерседес», Винтер. Мы уезжаем на юг, в Марсель.
— Прямо сегодня?
— Через час. Чтобы быть там к утру! Нужно вызволять этих кретинов, прежде чем они начнут трепаться.
— Слушаюсь, штурмбанфюрер! — рявкнул Винтер. Он плотно прикрыл за собой дверь. Как всегда, одни неприятности. Дерьмовая должность. Опять срывается свидание с милашкой Зюзю. Теперь трясись двенадцать часов в одной машине со старым хрычом. Вся ночь — псу под хвост. Хоть вой.
