Николай Томан - Прыжок через невозможное

Секретарь райкома партии молча кивнул. Он хорошо знал старика Хмелева еще в довоенные годы.

Хмелев твердым шагом подошел к столу, попросил разрешения сесть.

— Да, пожалуйста, — с любопытством разглядывая старика, ответил Дружинин.

— Я не оправдываться к вам пришел, Владимир Александрович, — взволнованно произнес Хмелев, — хотя и знаю, что мне теперь не очень-то доверяют.

Большим клетчатым платком он вытер пересеченный глубокими морщинами загорелый лоб, вздохнул и продолжал, чуть понизив голос:

— Я к вам по важному делу… — Помолчав, будто собираясь с мыслями, добавил: — Предупредить вас пришел.

— Предупредить? — резко поднял брови Владимир Александрович.

Хмелев спокойно выдержал пристальный взгляд Дружинина.

— Я знаю, что вы только что из области вернулись. Надо полагать, директивы важные привезли?

— Какое это имеет отношение к вашему предупреждению? — насторожился Дружинин.

— Прямое. Я хочу сообщить вам, что один из краснорудских заводов заминирован. А ведь их, наверно, скоро будут восстанавливать.

— То есть как это заминирован? — не понял Дружинин.

— Немцы поставили на одном из заводов мину замедленного действия, — пояснил Хмелев.

— Откуда вам это известно?

— Длинная история…

— Рассказывайте.

Дружинин достал папиросы, закурил, предложил Хмелеву. Тот вежливо отказался.

— По-прежнему, значит, некурящий?

— По-прежнему, Владимир Александрович. А о замысле фашистов узнал я таким образом… Но тут мне придется рассказать, как жил я в те дни. В партизаны, как вы знаете, я не пошел, а остался в городе. Фашисты, видя, что человек я немолодой, беспартийный, к тому же собственный домик имею, решили привлечь меня на свою сторону. Предлагали частную мастерскую открыть или пойти работать в полицию. Хвалиться не буду — в морду за такие предложения я им не плевал, а отвечал очень спокойно, что человек я нейтральный и люблю тишину. На деле-то, впрочем, помогал я кое-чем местным партизанам… Разные сведения полезные им сообщал, кое-какие поручения выполнял. Были бы живы командир с комиссаром партизанского отряда, они бы это засвидетельствовали…

Хмелев бросил смущенный взгляд на Дружинина и невесело усмехнулся:

— Вот видите: обещал не оправдываться, а не сдержался. Уж очень обидно мне, Владимир Александрович!.. Ну да ладно, не будем об этом… А фашисты между тем все обхаживали меня. Особенно обер-лейтенант Гербст старался. На квартире у меня он стоял и добряка передо мной разыгрывал. Похлопал как-то меня по плечу и говорит: «Папаша, советской власти капут. Надо привыкать к новым порядкам. Местечко тепленькое себе облюбовать, пока не поздно». Вижу я — дело плохо. Надо либо врагам служить, либо в лес подаваться. Но тут Михаил Петрович, комиссар партизанского отряда, которому я обо всем докладывал, вдруг предложил: «Соглашайся на их предложение, Тихон Егорыч. Открывай частную лавочку, она будет нам хорошим прикрытием: мы при ней явочную квартиру организуем…»

Помолчав немного, будто переводя дух, Хмелев продолжал с тяжелым вздохом:

— Однако тут беда случилась. В тот же день в тяжелом бою погиб комиссар, не успев сообщить о своем замысле командиру отряда. А мне о смерти его ничего не было известно. Удивлялся я только, почему никто из партизан ко мне не приходит. Это уж позже рассказал мне кто-то, что попал партизанский отряд в засаду и потерял многих своих бойцов. Между тем, выполняя задание комиссара, я дал обер-лейтенанту Гербсту согласие открыть частную кузнечную мастерскую. Гербст был офицером инженерных войск и имел от командования задание организовать механические мастерские. На восстановление заводов у них силенок не хватало…

Хмелев говорил все это задумчиво, низко опустив седую голову. Но вдруг встрепенулся и тихо спросил Дружинина:

— Не длинно я, Владимир Александрович?

— Нет, ничего, продолжайте.

— Ну так вот, прежде чем отпустить мне средства на предприятие, Гербст потребовал, чтобы я присягнул ему письменно. Писарь прочел мне гербовую бумагу, в которой говорилось о сотрудничестве с германским военным командованием, а обер-лейтенант протянул мне свою автоматическую ручку. Я не задумываясь отверг бы это требование Гербста, если бы не приказание комиссара соглашаться на все. И я подписал этот документ… А время шло, и вскоре гитлеровцам стало не до частных предприятий. Дела у них на фронте с каждым днем ухудшались, а советская артиллерия гремела все ближе. И вот однажды утром узнали мы, что комендант на нагруженной награбленным добром машине выехал из города. Бежали за ним и остальные фашисты. Только несколько небольших воинских частей да саперная рота Гербста остались в городе. Утром того же дня обер-лейтенант вызвал меня к себе.

«Хмелев, вы, кажется, работали мастером на одном из местных заводов?» — спросил он.

«Работал», — ответил я.

«На каком?»

«На заводе имени Лазо».

«Это, кажется, один из самых крупных в районе?»

«Да, самый крупный».

«И его при случае русские будут в первую очередь восстанавливать?»

«Восстанавливать-то будут все заводы, конечно», — заметил я.

Но обер-лейтенант Гербст свирепо посмотрел на меня и закричал:

«Отвечайте только на то, о чем спрашивают, черт бы вас побрал! В первую ли очередь будут восстанавливать этот завод?»

«Полагаю, что в первую», — ответил я, не понимая, к чему он клонит.

Обер-лейтенант не стал меня больше ни о чем спрашивать. Он набросил на плечи плащ и вышел на улицу с одним из своих унтеров. Подождав немного, я направился следом за ними, держась на некотором расстоянии. Фашисты пришли на завод имени Лазо. Я не рискнул последовать за ними и спрятался неподалеку, за развалинами дома. Минут через десять к заводу подъехала немецкая военная машина с солдатами. Среди них я увидел ефрейтора Шретера, часто приходившего к Гербсту, и догадался, что это были саперы обер-лейтенанта. Солдаты сгрузили с машины несколько ящиков, в которых обычно паковались немецкие стандартные заряды взрывчатки. Я сообразил, что фашисты затевают что-то недоброе, и хотел было пробраться к заводу поближе, но в это время чья-то цепкая рука схватила меня за плечо. Я обернулся и увидел Гербста.

«Что это вы разгуливаете по городу в такую скверную погоду, господин Хмелев?.. — ядовито процедил он сквозь зубы. Потом повернулся к одному из своих подчиненных и добавил: — Ефрейтор, проводите господина Хмелева на квартиру и заприте его там на ключ».

Я просидел взаперти до вечера.

Гербст вернулся домой усталый и злой. Мундир его был выпачкан глиной и известью. Вскоре зашел ко мне денщик его Ганс и втолкнул меня в комнату Гербста.

«Хмелев, — строго сказал Гербст, — помните ту бумагу, которую я дал вам подписать?»

«Помню», — ответил я.

«Ну, так вы теперь ею крепко связаны с нами. Мы собираемся оставить русским сюрприз — сотню-другую килограммов тола. Знайте же, что в один из ящиков с толом я положил подписанный вами документ с клятвенным обещанием служить немецкому командованию. Если кто-нибудь найдет нашу мину, он найдет и этот документ. По-моему, вам будет выгоднее, если мина спокойно взорвется и уничтожит компрометирующую вас бумагу. Не так ли?»

«Да, конечно, — пришлось согласиться мне. — Но как же я буду оберегать мину, если не знаю, где она поставлена?»

«Ничего, — успокоил меня Гербст, — вам и незачем это знать. Постарайтесь только отвлечь внимание от этой мины, если будут ее разыскивать. Это в наших общих интересах».

На этом наш разговор окончился. Гербст торопливо принялся писать что-то, и я подумал, что, может быть, это донесение коменданту города…

Недописанное донесение

Хмелев облизнул пересохшие губы и попросил воды. Дружинин молча подал ему стакан. Старик отпил несколько глотков, вытер платком рот и продолжал:

— В городе между тем все чаще раздавались выстрелы. И вдруг где-то недалеко разорвалась граната. В комнату Гербста с диким криком «Русские автоматчики!» вбежал денщик. Обер-лейтенант выругался, надел шинель и быстро вышел во двор. Денщик, схватив чемодан, поспешил за ним следом. Тут уж и я не стал больше медлить. У меня в сарае был спрятан немецкий парабеллум. Я вытащил его, проверил обойму и выбежал на улицу. Вдалеке мелькали две темные фигуры. В одной из них, высокой и тощей, я узнал Гербста. За ним спешил Ганс с чемоданом. Они направлялись к зданию комендатуры, где их ожидала последняя немецкая машина, уходившая из города. Нагнав гитлеровцев, я, почти не целясь, разрядил пистолет. Гербст упал на землю, а Ганс, бросив чемодан, скрылся за углом. Я не стал его преследовать: сумерки сгустились настолько, что трудно было ориентироваться…