Роберт Ладлэм - Патрульные апокалипсиса
— Видно, тебе очень хочется покомандовать? — заметил Второй, устало оглядев внушительную фигуру Пятого.
— Да, — ответил тридцатилетний ликвидатор. — Я старше и опытнее всех вас. А он — юнец и псих, который принимает необдуманные решения и совершает безответственные поступки. Я должен был получить этот пост еще три года назад, когда нас сюда послали.
— Почему ж тебя не назначили? Ведь все мы психи, так что это не в счет, да?
— Какого черта, что ты несешь? -разозлился другой ликвидатор и метнул взгляд на Ноль-Второго.
— Я тоже считаю, что все мы психи. Мой отец — дипломат, я жил в пяти странах и своими глазами видел то, о чем вы знаете только понаслышке. Мы правы, абсолютно правы.Слабые люди, неполноценные в умственном и расовом отношении, просачиваются повсюду в правительство — только слепые этого не видят. Не надо быть историком, чтобы понимать, что интеллектуальный уровень всюду падает. Вот потому-томы и правы... Но этот разговор начался с моего вопроса Пятому. Почему, дружище, Ноль-Один был выбран нашим главарем?
— Не знаю.
— Давай я попробую объяснить. В каждом движении должны быть свои фанатики, ударные части, подверженные лихорадке безумия, которое побуждает их кидаться на непреодолимые баррикады и делать заявления, которые разносятся по всей стране. Затем они отступают на второй план, и их место занимают — или должнызанимать — люди более высокого порядка. «Третий рейх» допустил серьезную ошибку, позволив ударным частям, подонкам, контролировать нацию.
— А ты философ. Второй!
— Философские идеи Ницше всегда мне нравились, особенно его доктрина о совершенствовании через самоутверждение и прославление моральных достоинств вождей.
— Слишком уж ты для меня ученый, — сказал Ноль-Шесть, — но такое я слышал и раньше.
— Конечно, слышал, — улыбнулся Второй. — Варианты того, что я слышал, вбивали нам в башку.
— Мы теряем время, — заметил Пятый и, слегка прищурясь, посмотрел на Второго. — Так ты, значит, философ? Я еще ни разу не слыхал, чтобы ты столько говорил, особенно о таких вещах. Ты ведь сейчас неспроста так заговорил, да? Может, считаешь, что это ты должен возглавить нашу парижскую команду?
— О нет, ошибаешься. Я для этого не гожусь. Все, что у меня есть, — знания, а практического опыта никакого, да и молод я.
— Но ведь есть еще кое-что...
— Действительно есть. Пятый, — прервал его Второй, глядя на него в упор. — Когда возникает наш рейх, я не намерен отступать в тень... как, впрочем, и ты.
— Мы друг друга понимаем... Ну вот что: я отбираю команду, которая пойдет на рю Диан — шесть человек. Двое останутся здесь на всякий случай.
Отобранная шестерка поднялась из-за стола, трое пошли переодеться в черные свитеры и штаны, а трое других принялись изучать большую карту Парижа, сосредоточив внимание на улицах вокруг рю Диан. Когда переодевшиеся вернулись, команда проверила оружие и по приказу Ноль-Пятого взяла оборудование. Тут раздался телефонный звонок.
— Нет, это просто невыносимо! — взвизгнул доктор Крёгер. — Я доложу, что все вы ни на что не способны и не желаете поддерживать связь с высшим представителем Братства!
— Тогда вы окажете себе плохую услугу, майн герр, — спокойно произнес Ноль-Пять. — Еще до рассвета мы прикончим дичь, за которой вы охотитесь, и еще два объекта — Бонну приятно будет узнать, что это вы нацелили нас на них.
— Это мне обещали почти четыре часа тому назад! Что случилось? Яхочу поговорить с этим наглым молодым человеком, который называет себя вашим лидером!
— Я бы охотно позвал его, майн герр. — Пятый тщательно подбирал слова, — но увы, мы потеряли связь с Ноль-Первым. Он решил пойти по второстепенному следу, весьма сомнительному, и не установил с нами связи. Он задерживается уже на два часа.
— Весьма сомнительному следу? Он сказал, что идет на большой риск. Может, с ним что-то случилось?
— В прелестном Булонском лесу, майн герр? Едва ли.
— А что же произошло там, куда ходили вы?
— Это была ловушка, майн герр, но моя команда, команда Ноль-Пятого, избежала ее. Однако это привело нас к третьему объекту, который раньше был вне подозрений и за которым мы сейчас пойдем.
Еще до восхода солнца у вас будет доказательство смерти главного объекта, а также и того, что убийство выполнено соответственно заданию. Я, Ноль-Пять, лично доставлю вам фотографии.
— Ваши слова меня несколько успокоили — кажется, я разговариваю с разумным человеком, а не с этим проклятым юнцом со взглядом кобры.
— Он молод, майн герр, но физически хорошо натренирован в нашем деле.
— Без головы на плечах это все ничего не стоит!
— Готов согласиться с вами, майн герр, но он мой начальник, так что пусть этот разговор останется между нами.
— Это сказали не вы, а я. Вы только согласились с моим выводом... Какой у вас номер? Пять?
— Да, майн герр.
— Принесите мне фотографии, и Бонн узнает о ваших заслугах.
— Вы очень добры. А нам пора.
* * *Стэнли Витковски сидел в темноте у окна и вглядывался в ночную улицу. Его широкое, изрезанное морщинами лицо было бесстрастно; порой он подносил к глазам бинокль с инфракрасными стеклами. Внимание полковника сосредоточилось на машине, стоявшей у дальнего правого угла квартала, на другой стороне, не более чем в сотне футов от его дома. Ветеран заметил, что на переднем сиденье кто-то сидит — уличный фонарь внезапно высветил лицо. Оно то появлялось в свете фонаря, то исчезало в тени; казалось, человек поджидал кого-то и высматривал что-то на противоположной стороне. Полковник почувствовал стеснение в груди — такое ощущение возникало у него сотни раз в прошлом. Это было предупреждение, которое — по мере того, как будут идти минуты или часы, — подтвердится или окажется напрасным.
Вдруг ситуация начала развиваться. Лицо снова появилось в свете фонаря, но на сей раз он прижимал телефонную трубку к правому уху. Человек был несомненно возбужден и раздражен; наклонив голову, он посмотрел на верхние этажи дома, где жил Витковски. Затем со злостью или разочарованием бросил трубку. Этого для полковника было достаточно. Он встал с кресла, быстро вошел в гостиную и закрыл за собой дверь. Дру и Карин сидели на диване, к удовольствию полковника, в разных его концах: Витковски не любил, когда служебные отношения смешивались с личными.
— Привет, Стэнли, — сказал Дру. — Опекаешь нас? Тебе незачем волноваться. Мы беседуем о ситуации после «холодной войны», и дама не испытывает ко мне никакой любви.
— Я этого не говорила, — тихо рассмеявшись, возразила Карин. — Вы не сделали ничего такого, за что мне вас не любить, напротив, я восхищаюсь вами.
— Перевожу: я был сражен наповал, Стош.
— Будем надеяться — фигурально, — холодно ответил полковник.
Дру насторожился.
— Что-то не так?
— Вы сказали, молодой человек, что за вами не было «хвоста».
— Конечно. Откуда же ему взяться?
— Не знаю, но на улице в машине сидит человек, который заставляет меня в этом усомниться. Он только что говорил по телефону и то и дело посматривал сюда.
Дру быстро поднялся с дивана и направился к двери в спальню Витковски.
— Выключи свет, прежде чем войти туда, дуралей, — рявкнул Витковски. — Нельзя, чтобы в том окне заметили свет. —Карин протянула руку и выключила стоявший возле нее торшер. — Молодец девочка, — сказал разведчик. — Инфракрасный бинокль лежит на подоконнике, и пригнись так, чтобы быть подальше от стекла. Машина стоит на углу.
— Хорошо.
Лэтем исчез в спальне, оставив Карин и Витковски в темноте, — только свет уличных фонарей проникал в комнату.
— Вы и впрямь встревожены? — спросила Карин.
— Слишком давно я этим занимаюсь, чтобы не встревожиться, — ответил полковник, — как и вы.
— Но это может быть ревнивый любовник или перебравший муж, который боится вернуться в таком виде домой.
— Это может быть и голубой, пытающийся найти подушечку получше.
— Я не острила, и вам тоже едва ли стоит шутить.
—Простите. Я серьезен. Повторю, что сказал однажды в Вашингтоне мой знакомый Соренсон — назвать его «другом» не могу, ибо я не принадлежу к его кругу, — так вот его слова: «Слишком быстро развиваются события и слишком сложно». И он прав. Мы считаем, что подготовились, а на деле совсем не готовы. Новое нацистское движение вылезает из грязи, как осколки металла из помойки, — что-то настоящее, а что-то вовсе и не металл, просто случайно блеснуло. Кто причастен к этому движению, а кто нет? Как это выяснить, не проверив всех и не заставив невиновных доказывать, что они чисты?
— Но они не смогут этого сделать, если обвинение вынесено.
— Очень точно замечено, леди. Я это пережил, мы потеряли десятки глубоко и средне засекреченных агентов. Наши люди сами раскрывали себя, подыгрывая политическим деятелям и журналистам-расследователям, ни один из которых не знал правды.
