Николай Никуляк - Нить курьера
Для связи с артиллеристами Ибрагим назначил старшего лейтенанта Константинова, а к подразделению связистов прикрепил старшего лейтенанта Обухова, предложив им бывать почаще в этих частях.
Всю первую неделю я почти не выходил из комендатуры. За это время Ибрагим познакомил меня с бургомистром и его заместителем, начальником полиции, кстати, и тот и другой оказались коммунистами, с начальником жандармерии, с редактором и издателем местной газеты, о котором ходили нелестные слухи о его службе в СС, и множеством других официальных и частных лиц, которым представлял меня, по моей просьбе, как офицера по контролю за денацификацией.
Все они были со мной любезны и обходительны, обещали искреннее сотрудничество, радовались возможности обходиться без переводчика. Жизнь в городе шла спокойно, происшествий не было, и мы целиком погрузились во внутренние дела.
Многие ночи просиживали мы с Ибрагимом над графиками и схемами или носились по городу, изучая и проверяя организацию охраны и бдительность патрулей. Эти личные проверки помогли нам правильнее расставить силы и поднять ответственность людей за несение гарнизонной службы.
И только перед самым рассветом отвечал я на письма Ольги, которая регулярно сообщала о своей жизни в далекой Москве. Из ее писем я знал, что она уже представила документы, необходимые для получения разрешения на выезд в Австрию, и теперь с нетерпением ожидала ответа.
Как-то рано утром я сквозь сон услышал голос Ибрагима. Быстро поднялся, отворил дверь.
— На аэродроме задержали австрийку, звонили, что ждут тебя. Поехал бы я и сам, но не могу. Сегодня приемный день, и Обухов доложил, что уже появились первые посетители. Машина ждет у подъезда.
Я быстро собрался и уже через тридцать минут подъезжал к штабу авиационного подразделения.
След велосипеда на проселочной дороге к аэродрому обрывался у кустарника, заслонявшего собой стоянку самолетов и различные вспомогательные постройки. Сержант Филиппов и солдат Семенов, совершавшие в дозоре обход аэродрома, насторожились. Поручив Семенову наблюдение за дорогой, Филиппов неслышно вошел в кустарник.
Было раннее, ясное утро. Восходящее солнце играло своими лучами в густой листве. Весело щебетали птицы. Из далекой деревни доносилось звонкое и раскатистое пение петуха. В кустарнике еще держалась прохлада.
Филиппов двигался осторожно, тщательно осматривая каждый куст, каждую ямку. «Может, солдат на велосипеде возвращался в казарму, а затем пересел на попутную автомашину, погрузив на нее велосипед», — подумал он, но сразу же отказался от этой мысли: следов автомашины на дороге заметно не было.
Но вот за кустами в канаве что-то сверкнуло… Велосипед! Послышалось шуршанье, шаги. Ветви раздвинулись, Филиппов встал. Навстречу ему шла молодая девушка со свежим букетом полевых цветов. Заметив Филиппова, она вздрогнула, отшатнулась, но затем, смущенно улыбнувшись, сказала, указывая на цветы:
— Цветы. Сегодня приезжает мама.
Филиппов понял, что речь идет о цветах для матери, но помнил он и недавнее указание своего командира о том, — что всех подозрительных лиц, появившихся в районе аэродрома, необходимо задерживать и сопровождать в штаб.
Девушка уже взялась было за велосипед, но Филиппов остановил ее. Подозвав Семенова, оставил его вместе с девушкой, а сам двинулся туда, откуда она появилась. Пройдя метров сто, вышел на опушку кустарника к подсобным бытовым и хозяйственным постройкам подразделения. За ними шли штаб и казарма, а дальше аэродром с длинными рядами боевых самолетов.
— Задержу, — решил он, — а там разберутся.
Вернувшись назад, он указал девушке на дорогу к штабу.
— Приезжает мама, приезжает мама, — слезливо повторяла она и вдруг заплакала тихо и протяжно.
— Значит, вы говорите, — уточнял я у Филиппова, — что с того места, откуда шла девушка, хорошо виден аэродром?
— Как на ладони. Это меня и насторожило.
— А вдруг девушка выбросила в кусты какие-либо компрометирующие материалы. Вы не осматривали кустарник?
Филиппов смущенно заулыбался, но вскоре нашелся и отрапортовал:
— Для этого надо человек десять солдат.
— Кустарник мы осмотрим, — вмешался авиационный полковник и приказал Филиппову позвать к нему командира роты охраны.
— Кстати, — попросил я, — дайте, пожалуйста, указание проверить также, растут ли в кустарнике цветы, из которых составлен ее букет.
Вскоре полковник вышел, и я пригласил австрийку, сидевшую на длинной скамье около штаба под охраной солдата Семенова.
Молодая, привлекательная, одетая в простое легкое платье, она остановилась у стола, все еще вытирая глаза совсем крошечным зеленым платочком. И я почувствовал жалость к этому существу, такому юному — почти ребенку — и такому хорошенькому.
— И все-таки все надо проверить. Жизнь куда сложнее, чем представляется нам, — подумал я.
— Фамилия, имя?
— Химмельрайх Эльза. Я ученица парикмахера в местечке В.
— Что делали у аэродрома?
— Сегодня из больницы выходит мама, и я спешила встретить ее с букетом цветов. Она их так любит…
Австрийка замолчала, сжимая и разжимая платочек, будто не решаясь продолжать разговор.
— Но разве цветов нет в городе?
— О, цветов много, но вряд ли такие купишь. Не зря у нас говорят: к чему цветы, если они не пахнут. Вы понимаете?
— Предъявите, пожалуйста, все, что имеется при вас.
Недоуменно улыбаясь, она протянула букет цветов.
Вскоре раздался телефонный звонок. Взяв трубку, я услышал голос авиационного полковника:
— На месте задержания ничего подозрительного не обнаружено. Цветы растут точно такие, — сообщил он и с добродушием в голосе добавил, — по-моему, зря держим фрейлейн.
— Да, да, — ответил я ему, — благодарю вас.
А сам подумал: «Попробую объяснить ей все получше, ведь мы ей не причинили вреда».
— Вы, наверное, считаете нас бесчеловечными…
— Что вы, что вы, я все понимаю, — возразила она. — На для меня главное — не опоздать к поезду. Если вы меня больше не задерживаете, то я еще успею. Кстати, — заметно осмелев, продолжала австрийка, — пусть ваша жена или подруга обязательно посетит наш салон. Наши прически славятся даже в Вене. А недавно мы получили новые образцы из Парижа и Рима. Они просто шикарны.
Девушка выбежала на улицу и еще издали протянула руку к велосипеду. И это движение показалось мне необычно быстрым и нервным. В следующую секунду я уже был рядом с ней и, перехватив руль, сам повел велосипед следом за нею.
Будто бы начиная заигрывание, я попросил:
— Вы знаете, мне очень трудно устоять от соблазна прокатиться на вашей машине по полю аэродрома. Хотя бы так, в два круга.
— Пожалуйста, — усмехнулась она, — я думаю, это не займет много времени.
Я вытащил гаечный ключ, намереваясь опустить руль и приподнять немного седло. И с этого момента наши роли переменились.
— Ах, так, — улыбаясь, воскликнула она, — может быть, лучше придумать другое…
— Что же именно?
— Ну, скажем, завтра на стадионе или за городом.
— Вы так любезны. Но вам, видимо, мало знаком азарт спортсмена.
— Нет, нет, — возразила она, опустив голову, — обязательно приходите, и вы можете рассчитывать хоть на двадцать кругов.
— Вы лишь разжигаете во мне любопытство.
— Но вы можете сломать машину, а я только на полтора-два часа выпросила ее у подруги.
— Об этом не беспокойтесь.
И я сделал несколько оборотов гайки под седлом. Она легко поддалась нажиму.
Австрийка рванулась ко мне, схватила за руку.
— К чему упрямство? Ведь я же вам обещаю… и не только велосипед, все, что хотите…
— Но ведь упрямиться начали вы.
Наблюдавшие за этой сценой издали авиационный полковник и несколько солдат подошли ближе.
В то самое время я смотрел в пустотелую стойку седла, извлекая из нее свернутые в трубку бумаги. А они сыпались, как снег, на темно-зеленое поле аэродрома.
Полковник поднял один из листиков, перепачканных грязью: «Полевая почта номер…»
— Сволочи! — только и произнес он. — Не брезгуют даже помойкой.
Беглый осмотр бумаг показал, что все они состояли из обрывков конвертов и писем солдат, выброшенных на свалку.
— Но ведь эти бумаги должны сжигаться? — напомнил я авиационному полковнику.
— Верно. Чего греха таить, плохо мы еще следим за порядком. Но я, ей богу, возьмусь за это.
— Стойте, стойте, смотрите, — подозвал я полковника к себе.
В пустотелой стойке руля лежала свернутая в трубку узкая полоска плотной бумаги. Я даже не сразу нащупал ее, просунув палец внутрь стойки. С левого ее края столбиком типографской краской были изображены силуэты боевых самолетов, а правее, рядом с несколькими из них, карандашом были помечены цифровые обозначения.
