Владимир Михановский - Тени Королевской впадины
— Плавучий крематорий, — произнес Миллер и сплюнул за борт.
— Крематорий — это скорее по вашей части, — съехидничал его спутник.
На борту суденышка появилось несколько матросов, таких же смуглых, как Педро.
— Подайте конец! — крикнул капитан, задрав голову.
Вскоре над кормой лодки закачалась до невозможности замызганная лесенка из манильского троса. Несмотря на подозрительный вид корабля, команда, похоже, знала свое дело.
— Прошу, — подтолкнул Миллера к лестнице Педро. — Капитан покидает судно последним.
Немец не без труда поднялся на борт. Его сумка болталась, перекинутая через плечо. Следом за ним стал подниматься Педро, предварительно закрепив крючья для поднятия лодки.
Когда спутник ступил на палубу, Миллер спросил:
— Каким курсом пойдем?
— Это не ваша забота, — процедил капитан без всякой почтительности к пассажиру. — Я не лезу в ваши дела, вы не лезьте в мои. Ваш погибший шеф был куда сдержаннее на язык.
Корабль, набирая скорость, двинулся в открытое море.
Миллер посидел на влажном днище перевернутой лодки, несколько раз прошелся взад-вперед по палубе. Ему понравилась вышколенная команда, которая слаженно выполняла распоряжения капитана. Смуглолицые матросы были молчаливы, на вопросы пассажира никак не реагировали. Впрочем, возможно, испанский Миллера был для них слишком плох, а по-немецки они не понимали.
Миллеру отвели каюту, которая скорее смахивала на каморку, но долго он в ней не усидел. Соскучившись в одиночестве, направился к капитанскому мостику. При этом со своей сумкой он предпочел не расставаться.
— Итак, через океан на всех парусах! — воскликнул Педро, когда Миллер подошел к нему, и пропел:
Только в море,
Только в море
Может счастлив быть моряк.
— Вы любите стихи, Миллер? — неожиданно спросил капитан после паузы.
Миллер пожал плечами.
— Я имею в виду хорошие стихи, — пояснил Педро, вглядываясь в горизонт. — Нравится вам Генрих Гейне?
— Стихами не интересуюсь.
— Ну да, вы запретили его. И по-моему, зря. К вашему сведению, мои предки, знаменитые пираты южных морей, занимались добычей и сбытом живого товара. И имели на этом недурной процент.
— А при чем тут Гейне?
— Очень даже при чем. Он описал занятия моих предков, я бы сказал, с документальной точностью. Видите ли, мои предки промышляли тем, что добывали негров в Африке и переправляли их на Американский континент. А теперь послушайте, что пишет Гейне в «Невольничьем корабле», есть у него такая вещица…
Полуприкрыв глаза, капитан не спеша, несколько нараспев прочитал:
Пятьсот чернокожих мне удалось
Купить за гроши в Сенегале.
Народ здоровый, зубы — кремень,
А мускулы тверже стали.
Я дал за них водку и ножи —
О деньгах там нет и помина.
Восемьсот процентов я наживу,
Если даже умрет половина.
— Я прочел эти стихи мальчишкой, — продолжал Педро. — И, естественно, меня заинтересовало: где у этого Гейне правда, а где поэтический вымысел? Я имею в виду — восемьсот процентов прибыли.
Миллер протер пенсне.
— Цифра приличная.
— Вот-вот, вы начинаете улавливать ход моей мысли, — подхватил капитан. — Я решил порыться в семейных архивах. Я знал: отец хранит их в своем кабинете, в постоянно запертом сейфе. Шифр мне удалось раздобыть. Однажды я забрался в кабинет, открыл сейф и вытащил из него связку бумаг, пожелтевших от времени.
— А ваш отец? — спросил Миллер, который никак не мог решить, дурачит его Педро или рассказывает правду.
— Папаша находился в отъезде. Но уверяю вас, застань он меня на месте преступления — ваш покорный слуга не вел бы сейчас это превосходное судно. Во-первых, семейный архив считался святыней, он собирался не одну сотню лет. Во-вторых, — выпятил Педро грудь, — в жилах нашего рода течет горячая кровь аристократии.
«Гранд, нечего сказать! — усмехнулся Миллер, бросив взгляд на смуглое лицо капитана. — Потомок разбойников и беглых рабов. Попался бы ты мне в лагере, я бы отучил тебя от хвастовства». — Он машинально потрогал перстень.
Капитан приставил к глазам бинокль, затем отдал отрывистое приказание. Ловкий как обезьяна матрос мигом вскарабкался на ванты, и вскоре над кораблем развевался флаг со свастикой.
— Что там? — спросил Миллер.
Педро опустил бинокль.
— Корабли.
— Чьи?
— Немецкие.
— Вы уверены?..
— Друг мой, я плаваю не первый год и знаю контуры всех кораблей мира.
— Нельзя их обойти?
Капитан покачал головой.
— Понимаю ваше беспокойство, — с расстановкой произнес он. — Пойманный дезертир подлежит военно-полевому суду со всеми вытекающими последствиями.
— Они ведь далеко, — моляще посмотрел мигом утративший спесь Миллер.
— Нас наверняка уже заметили, — сказал капитан. — Поэтому изменение курса вызовет подозрения. Наш корабль — частная рыболовецкая посудина, вам ясно?
— Ясно.
— Думаю, у немцев сейчас есть заботы поважнее, чем терять время на такую жалкую скорлупку. Договоримся так: через несколько минут я спущусь вниз, а вы станете капитаном. Врите как можно правдоподобнее, от этого зависит ваша жизнь… Так на чем я остановился? — Педро подчеркнуто спокойно посмотрел на хронометр. — Да, и раздобыл семейные архивы. Ну там, письма, судовые журналы и прочее. И сопоставил доходы с расходами. Представьте себе, поэт оказался прав, он гениально угадал процент доходов почтенных работорговцев. А вы его книги сжигать надумали…
— Послушайте, Педро, не ерничайте, я вас умоляю…
— Стоп! — перебил капитан. — Я ухожу в кубрик. Ваше спасение — в ваших руках. Вернее, в вашем языке.
Миллер заступил на место Педро. Наскоро постарался оценить ситуацию. Этот чертов Педро не так прост, как могло бы показаться на первый взгляд. В минуту серьезной опасности подставляет его под удар, ведь капитан несет полную ответственность за судно, отвечает за грузы и людей, которые находятся на борту. А что он знает о них? Педро — темная лошадка. Хвастун и враль — это полбеды, а вот чем промышляет? И какие дела связывают его с ведомством Гиммлера?..
Едва капитан Педро исчез в кубрике, как матросов тоже словно ветром сдуло.
Миллер, оставшийся в одиночестве, наблюдал, как впереди по курсу вырастают громады трех океанских судов — они шли малым ходом. Вскоре за их колоссальными тушами Миллеру удалось разглядеть еще несколько самоходных барж и пароходов.
Он вздрогнул от повелительного голоса, внезапно раздавшегося с верхней палубы ближайшего к нему судна.
— Стой! — прозвучала команда, многократно усиленная мегафоном.
Миллер крикнул по переговорному устройству распоряжение мотористу, и на сей раз его немецкий был понят: суденышко послушно легло в дрейф.
Штурмбанфюрер сумел рассмотреть человека, отдавшего приказ, поскольку тот стоял близко к борту.
— Немец? — спросил мегафон.
— Немец, — ответил Миллер.
— Порт приписки?
Миллер наугад брякнул:
— Гамбург.
— Документы в порядке?
— О, конечно…
— Ладно. Как называется твоя посудина?
— «Виктория», — назвал штурмбанфюрер первое пришедшее в голову имя.
— Почему нет названия на борту?
— Название стерлось… Нужно менять обшивку, она уже никуда не годится… Вернусь в Гамбург — стану на капитальный ремонт, — плел напропалую Миллер.
— Что надо здесь?
— Говорят, в этом районе появился косяк сельди, — промямлил штурмбанфюрер.
— Сейчас ты вместе со своей старой калошей отправишься на дно.
Миллер вцепился в поручень. Похоже, влип в скверную историю. Обидно: свои потопят. Впрочем, разве теперь разберешь, где свои, а где чужие? Отдать приказ «Полный вперед»? Бессмысленно — изрешетят прямой наводкой, прежде чем он успеет докончить фразу.
С бортов свесились еще несколько фигур, рассматривающих Миллера. Все они были в эсэсовской форме.
Штурмбанфюрер начал уже догадываться, куда попал. Накануне его ухода из лагеря стало известно, что готовится тотальная акция по уничтожению заключенных нескольких концлагерей. Их должны доставить в Гамбург, погрузить на суда, вывести в море и затопить. Неужели все эти большие суда готовятся пустить на дно? Не может быть. А если все же это так? У Миллера среди охраны могут встретиться знакомые. Если его узнает кто-либо из эсэсовцев — будет худо.
Чтобы скрыть лицо, он низко нахлобучил картуз.
— В этот квадрат заходить нельзя ни одному судну, — сказал человек с мегафоном. — Разве тебе не сказали об этом в Гамбурге?
— Не сказали. — Миллер так энергично замотал головой, что казалось, она вот-вот отлетит. — Разве я посмел бы нарушить инструкцию? В порту такое сейчас творится…
— Это не оправдание.
— Мне комендант порта ничего не сказал об инструкции, я видел его перед самым выходом в море, — быстро заговорил Миллер.
