Баронесса из ОГПУ - Хачик Мнацаканович Хутлубян
Задание было очень ответственным и рискованным. Понимая, что за долгие годы оперативной работы его могли узнать в Европе, полковник Рыбкин приступил к выполнению задания, будучи по характеру человеком долга, спокойным и рассудительным, чуждым чувству растерянности, паники и преувеличения опасности. Проводить встречи приходилось в обстановке тотальной слежки, призывая весь свой опыт разведчика.
Несколько коротких записок Борису Аркадьевичу удалось послать с оказией в Москву супруге. В одной из них, датированной 11 ноября, он писал:
«…Самый напряженный момент всей моей поездки наступил сейчас. Чтобы тебе было понятно, представь себе – человек взбирается на высокую скользкую гору. Вот-вот доберется до верхушки и ее одолеет, но хоть осталось недалеко, но страшно скользко. Рискуешь каждую минуту сорваться вниз с ушибами. Держишься буквально когтями, чтобы не сорваться. В самые ближайшие дни все станет ясно. Надеюсь, все кончится благополучно. Ты, пожалуйста, не волнуйся. Может быть, пока это письмо дойдет, ситуация у меня изменится к лучшему».
Это было письмо сильного, смелого человека другому сильному, смелому человеку, верному другу и жене, которой не нужно было ничего приукрашивать, потому что она и сама не раз ходила «по лезвию ножа», находясь за рубежом, а значит, все правильно поймет.
Командировка подходила к концу. Борис Аркадьевич на один день выехал в Берлин. Срок действия документов на пребывание за границей заканчивался, он собирался их продлить и сразу же вернуться в Прагу, чтобы завершить дела – и в Москву!
1979 год. 22 ноября. Берлин
Допрос Герхарда Шульца, который Эдуард Прокофьевич наблюдал из соседней комнаты, начался с чашечки кофе. Следователь плеснул из маленького термоса горячий напиток в стаканчик и спросил:
– Как вы себя чувствуете?
Подойдя к столу, Шульц молча взял стаканчик в руки и выпил содержимое залпом, обжигая горло. Закашлявшись, угрюмо произнес:
– Зачем вы задаете мне этот дурацкий вопрос? Вы не знаете, как чувствует себя человек в садистской одиночной камере тюрьмы Хоеншёнхаузен? Вы принесли мне таблетки, которые я просил достать?
– К сожалению, вынужден вас огорчить. Медпрепараты, которые вы требуете, относятся к психотропным и в доступном обращении их нет. К тому же я проконсультировался с медиками, которые наблюдают за вашим состоянием в изоляторе. Мне удалось получить разрешение на прием успокоительных таблеток, ну и кофе, который вы предпочитаете.
– Что они понимают?! – вдруг вспылил Шульц. – У меня в подчинении, в свое время, были сотни таких ничего не смыслящих в медицине идиотов. Когда я учился в медицинской школе при Эдинбургском университете…
– Вы уже рассказывали о том, как мечтали проводить гениальные операции, менять сознание людей, делать счастливыми несчастных.
– Довольно! – пришел вдруг в ярость Шульц. – Вы такой же садист, как и ваши дружки в форме тюремных надзирателей. Я вас раскусил! – И тут же впал в уныние: – Я не хочу больше жить. Убейте меня и избавьте от мук.
– Герхард, – оставаясь спокойным, положил на стол пакетик с размятой таблеткой следователь. – Это успокоительное. Можете выпить со стаканом воды.
– Ну вас всех к черту, – упавшим голосом прохрипел Шульц. – После психотропов, которые я принимал последний год, ваш порошок не поможет. Впрочем, налейте воды и дайте его сюда.
– Где же вы брали психотропные таблетки?
– Зачем это вам?.. Только не говорите, что собираетесь достать их для меня.
– Нет, не собираюсь, – протянул стакан с водой и пакетик с порошком следователь. Подождав, пока Шульц трясущимися руками раскрыл пакетик и запил содержимое, продолжил: – Вам их доставала ваша подруга Магда Шменкель?
Шульц попятился назад и, не глядя, присел в мягкое кресло, откинувшись на спинку. Минуты две он молчал, закрыв глаза. Потом, словно очнувшись ото сна, поднял голову и спросил:
– Что вы сказали?
– Где вы брали психотропные таблетки? Вам их доставала Магда Шменкель?
– Кто? Шменкель? Смеетесь? Это я ее снабжал ими. Она тоже в зависимости от них. После того как меня посадили в эту проклятую тюрьму, вряд ли она знает, где их можно достать. Представляю, как лезет на стенку.
– Магда Шменкель задержана в госпитале, в котором работала медсестрой, при попытке похитить из сейфа психотропные препараты.
– Послушайте, вы, может быть, и правда нормальный человек, но вы в этой системе вынуждены поступать так, как велят вам эти садисты. Тем не менее вам скажу. Да! Я должен был стать светилом медицины! Но все мои знания и экспериментальные разработки уйдут со мной в могилу. Стоит ли удивляться тому, что вытворяют эти варвары, захватившие власть в стране, да что там в стране, в мире! Вам я скажу, как единственному, кто хотя бы пытается выслушать меня. Что вы поймете и какие выводы сделаете, не знаю, но скажу! Магда Шменкель не есть Магда Шменкель!.. Ну, чего молчите?..
– А кто она есть?
– Магда Шменкель продукт моей воли! Скажу больше, – вдруг понизил голос Шульц, – она была мужчиной. Скажу еще больше, она была мужчиной из СС, преступником, как принято теперь считать таковых. Она была несчастным мужчиной, из которого я сделал женщину и мог бы сделать счастливую женщину, если б у меня были условия. – Неожиданно Шульц подался вперед и зачастил словами, переходя то на шепот, то на крик: – Это был 47-й год. Не перебивайте меня! Это был 47-й год. Бывший штурмбаннфюрер СС Алвис Эйхманс вызвал врача домой, я тогда был вынужден работать обычным доктором, чтобы как-то прокормиться. Он скрывался и снимал квартиру у старушки Магды Шменкель. Он убил ее, продал ее дом, оформив его на себя, и исчез куда-то. Прошло не помню, сколько времени, кажется, около года, и он вновь объявился в Берлине и нашел меня. Он был подавлен, его мучали фобии… Ему всюду мерещились убийцы, которые преследовали его. Но даже в этом состоянии он был очень опасен, может, даже более опасен, чем когда был здоров. Он говорил, что ему необходимо сменить пол, предложив за хорошие деньги сделать из него женщину!.. Мол, всегда этого хотел,
