Джон Ле Карре - Звонок мертвецу. Убийство по-джентельменски

Никаких свечей. На ужин только холодные закуски, которые, впрочем, отменно приготовила мисс Трубоди. Никакого кларета. Рейнвейн, графин с которым передавали друг другу как десертное вино. И пришлось-таки ждать, причем ждать долго, того момента, когда Филдинг впервые упомянул о Стелле Роуд.

До этого они должным образом беседовали об искусствах и науках. Смайли бы это наскучило очень скоро, поскольку он не получал интересовавшей его информации, если бы Филдинг не подкалывал Д’Арси по любому поводу в явном стремлении выставить коллегу в самом дурном свете. Суждения Д’Арси о людях и проблемах в значительной степени диктовались соображениями приличий (подобающий и неподобающий были его излюбленными определениями) и действительно почти женской склонностью злословить по поводу коллег. Спустя какое-то время Филдинг спросил, кто заменит Роуда на время отсутствия, на что Д’Арси ответил:

— Никто, — а потом добавил с несколько слащавой интонацией: — Эта трагедия повергла все наше сообщество в немыслимый шок.

— Чепуха! — возразил Филдинг. — Мальчишкам нравятся страшные истории. Ведь чем меньше смерть касается нас лично, тем больше любопытства вызывает. Для них это дело лишь источник приятного возбуждения.

— Но возникла совершенно неподобающая для нашей школы шумиха, — сказал Д’Арси. — Крайне неприличная. Мне кажется, с этим согласятся все наши преподаватели.

Он обратился к Смайли:

— Пресса нас вконец замучила, знаете ли. В прошлом ничего подобного просто не допустили бы. Тогда все понимали, что дети из знаменитых семейств и такие важные заведения, как наше, не могут становиться объектами беззастенчивого вторжения репортеров. Поверьте, я знаю, что говорю. Но сейчас все изменилось. Причем кое-кто из наших сотрудников даже подписывается на эти низкопробные издания, чтобы, дескать, не оставаться в неведении. Одна воскресная газетенка, представьте, раскопала истории стразу четырех членов семьи Хектов. Причем всех описали далеко не как самых достойных людей, если мне будет дозволено так выразиться. И уж, конечно, если случается что-то дурное с выпускником Карна, они никогда не забывают помянуть всуе саму школу. Вы, вероятно, осведомлены, что у нас сейчас учится некий принц (я лично удостоен чести быть его наставником в изучении французского языка). Юный виконт Солей тоже наш ученик. Меня, например, крайне огорчило освещение в прессе развода его родителей. Это было достойно лишь сожаления. Директор даже направил письмо в совет по делам печати на основе написанного мной черновика. Но после нынешней трагедии эти газетные ищейки превзошли сами себя. Репортеры просочились вчера даже на нашу вечернюю молитву. Ничего святого. Заняли все задние скамьи с правой стороны церкви. Службу организовывал как раз Хект, и он сделал все возможное, чтобы избавиться от них.

Д’Арси ненадолго умолк и горестно улыбнулся.

— Это, разумеется, не входило в его обязанности, но наш старина Хект ни перед чем не остановится. Истинный член братства. И отличный спортсмен, надо добавить, — пояснил он для Смайли.

— Вы считали Стеллу Роуд простоватой для Карна, не так ли, Феликс?

— Вовсе нет, — мгновенно отреагировал он. — И я не позволю тебе, Теренс, распространять обо мне подобные слухи. Мной люди никогда не делились по принципу принадлежности к разным общественным классам; для меня имеют значение только манеры. И здесь вынужден признать: да, я находил, что ее умение держать себя в обществе оставляло желать лучшего.

— Во многих отношениях она была именно тем человеком, в котором мы остро нуждались, — сказал Филдинг, обращаясь к Смайли и полностью игнорируя присутствие Д’Арси. — Она принимала то, что нас положение обязывало отвергать. В частности, контакты с жителями муниципальных домов. Но ведь для тебя, Феликс, форма всегда оставалась важнее содержания. Тебе эта женщина не нравилась как яркая антитеза Карну. Вот почему ты считал ее поведение недостойным.

— Вовсе нет, — повторил Феликс. — Всего лишь неподобающим для нашей школы.

Словно исчерпав аргументы, Филдинг обратился за поддержкой к Смайли.

— Посмотрите на нас, — произнес он. — Мы разговариваем на научном жаргоне, носим профессорские мантии, устраиваем торжественные обеды, произносим молитвы на латыни, хотя ни один из нас не способен перевести их на английский язык. Мы ходим в аббатство, где наши жены сидят в отдельном курятнике в своих нелепых шляпках. Но на самом деле за этим ничего не стоит. Только пустота.

Д’Арси устало улыбнулся:

— Поверить не могу, мой милейший Теренс, что человек, который сам так разборчив в выборе столовых приборов и посуды, а также блюд к ужину, может делать вид, что ему безразличны нормы светского поведения. — Он повернулся к Смайли, ища поддержки, и тот, сделав несколько неопределенных жестов, вроде бы согласился с комплиментами в адрес хозяина. — И, кроме того, мы же не первый год знаем в Карне старину Теренса. Боюсь, что к твоим выходкам все здесь уже привыкли.

— А я уверен, что ты испытывал к той женщине неприязнь, Феликс. Она была честна, а Карн беззащитен перед такого рода честностью.

Внезапно Д’Арси взъярился не на шутку.

— Я не потерплю от тебя подобных заявлений. Просто не потерплю. У меня есть в Карне определенные обязанности, я испытываю чувство долга, которое хорошо бы иметь нам всем. И заключается этот долг в том, чтобы восстановить и поддерживать высокие стандарты поведения, которые, увы, понесли жестокий урон во время войны. Я прекрасно осознаю, что эта моя решимость неоднократно делала меня не самым популярным человеком в школе. Но любые выговоры или советы, исходившие от меня, никогда — заруби себе это на носу! — никогда не были направлены против личностей, а только против грубых промахов в поведении людей, их неподобающих поступков. Речь здесь не может идти о личной неприязни, Теренс. И я не позволю никому утверждать, что неприязненно относился к самой миссис Роуд. Такое утверждение было бы ложным в любое время, а при сложившихся трагических обстоятельствах оно просто возмутительно. Происхождение и образование миссис Роуд не дали ей естественным образом необходимой подготовки к образу жизни, который ведем мы, но это совершенно другое дело. Я стремился просветить ее, а не критиковать — вот что я хотел бы тебе втолковать. Неужели это до сих пор не ясно?

— Более чем, — сухо ответил Филдинг.

— А как относились к ней жены других преподавателей? Она находила с ними общий язык? — осмелился спросить Смайли.

— Едва ли, — по-прежнему зло ответил Д’Арси.

— Жены! Бог ты мой! — простонал Филдинг и приложил ладонь ко лбу. Повисла пауза. — То, как она одевалась, я полагаю, многих из них огорчало. К тому же она пользовалась услугами общественной прачечной, что тоже производило далеко не лучшее впечатление. Не говоря уж о том, что она не принадлежала к нашей церкви…

— Она сблизилась хотя бы с кем-то из жен? — упорствовал Смайли.

— По-моему, у нее сложились добрые отношения с молодой миссис Сноу.

— И, как вы только что припомнили, она ужинала здесь в ту ночь, когда ее убили, верно?

— Да, — тихо сказал Филдинг. — В среду. А потом Феликс и его сестра отвели к себе несчастного мистера Роуда после случившегося…

Он посмотрел на Д’Арси.

— Да, так и было, — коротко подтвердил Д’Арси. Он тоже бросил взгляд на Филдинга, и Смайли показалось, что этот обмен взглядами был не случайным: в нем содержалось некое скрытое послание друг другу. — Такое не забывается… Но, Теренс, позволь мне ненадолго перевести разговор в профессиональное русло. Переводы, которые делает Перкинс, просто катастрофически плохи. Я еще никогда не видел, чтобы ученик допускал такое количество ошибок. Быть может, он нездоров? Ведь его мать — культурнейшая женщина, кузина Сэмфордов, насколько мне известно.

Смайли смотрел на Д’Арси и пытался понять его. На нем был полинявший, почти позеленевший от старости смокинг. Смайли бы не удивился, услышав заявление Д’Арси, что эта вещь принадлежала еще его дедушке. Кожа на лице оставалась гладкой, как бывает у толстяков, хотя он отнюдь не страдал избытком веса. Говорил он чуть высоковатым голосом, примерно на одной ноте, и все время улыбался: улыбался независимо от того, молчал или произносил какие-то слова. Улыбка никогда не покидала его гладкого лица, словно ее вырезали на нем, а его губы вытянулись, демонстрируя превосходный набор зубов, так, будто уголки рта ему непрерывно растягивал пальцами стоявший за спиной невидимый дантист. Но вместе с тем лицо Д’Арси ничуть не напоминало застывшую маску. Напротив, его выражение менялось, демонстрируя тончайшие нюансы. В малейшем подергивании кончиков губ или носа, в самом мимолетном взгляде или чуть нахмуренных бровях при желании можно было что-то увидеть и прочитать. Сейчас он явно стремился увести разговор в сторону. Не от Стеллы Роуд (потому что чуть позже сам заговорил о ней снова), а от обстоятельств того вечера, когда она погибла, от точного описания, что именно тогда произошло. Но гораздо более интересным Смайли показалось другое: вне всякого сомнения, Филдинг стремился к тому же. Их быстрый обмен взглядами можно было интерпретировать как продиктованный страхом безмолвный договор, взаимное предупреждение, а потому с этого момента манера поведения Фидцинга вдруг резко переменилась. Все шутовство куда-то улетучилось — он приобрел вид мрачный и озабоченный, и загадка этой смены настроения потом еще долго мучила Смайли.