Николай Еремеев-Высочин - Афганская бессонница
— А вы что, можете что-либо гарантировать от себя лично? Вы уверены, что талибы вас не обманут?
— Гарантий от меня не может быть никаких. Но у талибов нет другого человека, через которого они могли бы передать предложения на такой уровень.
— Понятно. Генерал встал.
— Поедем в город?
— Сейчас! У меня еще одна проблема, — я рассказал о похищении ребят и показал знак, нарисованный Димычем. — Если это такой расстрельный домик, я хотел бы осмотреть двор.
— А как фамилия твоего «карандаша»?
Что такое «карандаш», я уже знал от Димыча. Это — боец на жаргоне десантников.
— Он был сержантом, да и я не уверен, что в вашей дивизии. Дмитрий Каракозов..
— Нет, не знаю такого. Ну, пошли посмотрим! Мы вышли во двор. Талибов в нем уже не было. Я слышал шум двигателя — наверное, греются в машине.
— А скажите мне такую вещь? — спросил я Таирова. — Зачем нужно было меня поднимать среди ночи и потом мурыжить здесь до утра? Не проще было поговорить в городе?
Лучше бы я не спрашивал!
— Это я уже потом надумал сначала поговорить! — признался Таиров. — Ты не обижайся, Павел! Я ночью тем урюкам, когда они доложили, что на месте, ну, что-то у меня в голове промелькнуло! Короче, я им по рации сказал, чтобы пока ничего не делали. А утром, как встал, вот приехал. Не обижайся!
— Да какие здесь могут быть обиды! Действительно, какие? Сначала стреляем, потом спрашиваем, кто идет!
Мы обошли весь двор. Пара ям здесь явно была, но уже старых, поросших зеленой, несмотря на зиму, травой. Новая могила была только моя, незаконченная.
3. Пайса. Тюрьма. Морг
Я провел в галерее детских рисунков еще пару часов. Таиров не хотел, чтобы нас видели вместе, — и был прав. Так что он уехал, обещав послать летучую бригаду, чтобы отвезти меня обратно в мечеть. Мы договорились, что он подъедет ко мне ровно в восемь вечера.
Куда же делись мои ребята? Если бы они думали, что их убьют, они написали бы что-то более значимое. Попрощались бы с близкими, сообщили бы имена или приметы людей, которые их похитили. Так нет же! В том, что Димыч нарисовал любимую эмблему, был просто вызов. Вызов обстоятельствам и подбадривание себя. Он же из славных ВДВ — а десантники и не из таких передряг вылезали!
Я снова подошел к его образцу детского рисунка. Он не побоялся нарисовать эмблему ВДВ, почему же не оставил никаких других сведений? Я стал внимательно смотреть вокруг. И нашел то, что искал. Пониже крутым легато была нарисована углем траектория ракеты, врезающейся в колонну машин. Но еще ниже было нацарапано «пайса». Все верно! На всех четырех стенах единственными словами были две строчки арабской вязи. А здесь по-русски было четко написано «пайса». Как я раньше этого не заметил?
Что же это значило? Похоже, что ребятам сказали, что за них потребуют выкуп. Только в первый день почему-то не сумели, а потом нагрянули талибы. Хорошо бы так! Всегда приятнее, когда действия противника вписываются в понятную схему!
За мной приехал тот же патруль, который меня сюда привез. Только теперь агрессивности талибы не проявляли. Одно дело везти человека на расстрел, другое — с расстрела! Они даже разрешили мне остановиться у лотка бакалейщика. Война не война, оккупация не оккупация, а базар работал, как в любое другое время. Я накупил кучу разных сладостей к богословским чаепитиям: конфет, орехов, изюма, кураги, какой-то выпечки… Мои конвоиры ломаться не стали и с удовольствием угостились от всего. Трое из четверых были совсем мальчишки.
Насколько мои действия были предусмотрительны, я понял чуть позднее. Первое подозрение появилось, когда мы проскочили поворот к мечети. Машина проехала рынок, свернула с центральной улицы налево, потом направо, и я догадался. Меня опять везли в тюрьму.
Я хотел забрать свои пакеты, но талибы дали мне понять, что я должен оставить их в машине. Потому что я приехал сюда ненадолго и они потом отвезут меня в мечеть? Или просто они решили, что все это было куплено для них?
Меня сразу провели в кабинет Хакима. Начальник тюрьмы пил чай. Удивительное дело, теперь он пригласил и меня! А как же невозможность малейших поблажек, чтобы не вызывать подозрений? Ему я этого не сказал — я себе сказал! Отказываться, однако, не стал — после очередной бессонной ночи завтрак в одиннадцать был в самый раз! Лепешка, по крайней мере, выглядела очень аппетитно!
— Я весьма деликатно навел справки о вашем таинственном русском, — сообщил пакистанец. Он был очень доволен собой.
Меня так и тянуло за язык сказать, что благодаря этой деликатности мы с русским уже познакомились. Однако работа научила меня, что без особой нужды никогда не следует проявлять осведомленность.
— И что же вам удалось узнать? — ровным голосом спросил я.
Хаким картинным жестом развел руками.
— Как ни поразительно такое совпадение, этот человек оказался как раз нашим другом!
Я опять сохранил благородную непроницаемость. Если бы я сейчас изумился, то как мне вести себя, если потом выяснится, что мы с генералом Таировым уже поговорили?
— Только не рассчитывайте на меня, чтобы организовать вашу встречу, — поспешно добавил Хаким. — В моем положении это было бы чрезвычайно затруднительно.
В моем — тоже. Я не был уверен, что генерал Таиров сумеет при свидетелях разыграть сцену первого свидания.
— Не волнуйтесь, — заверил его я. — Я найду способ с ним связаться.
Пакистанец испытал видимое облегчение.
— Но вы помните, что вы — под домашним арестом?
— Безусловно!
— Теперь второй вопрос! Еще чаю?
— С удовольствием!
Хаким Касем предпочитал черный чай, с сахаром и сливками. У него на столе все это было разлито и разложено в фарфоровом сервизе благородного темно-зеленого цвета с тонкой терракотовой полоской: заварной чайник, кувшинчик для сливок, сахарница с серебряными щипчиками; вместо привычных пиал — тонкие чашки на блюдцах с серебряными же ложечками. Похоже, обоз Хакима уже доставили в Талукан. Это было британское чаепитие!
— Я тут провел целое расследование по поводу исчезновения ваших коллег. У нас здесь есть некоторые источники. Так вот что мне удалось узнать!
Как только он произнес слово «источники», я почему-то сразу подумал о нашем переводчике Хабибе. И с каждым словом в этой уверенности укреплялся. Я слушал подробный рассказ о том, как ребята исчезли и как мы их искали. Пакистанец не знал, что я тоже при всем этом присутствовал. Но по указанной выше причине — без нужды не проявлять осведомленность — я выслушал все с величайшим вниманием.
— И что, по мнению вашего источника, с моими коллегами стало дальше? — перешел я к тому, что меня действительно интересовало.
— Он уверен, что их похитили из-за камеры. Это ведь профессиональная камера, она стоит больших денег!
— Именно поэтому продать ее очень сложно, — возразил я. — Особенно в Афганистане!
— Вам лучше знать!
— И, главное, если похитителям была нужна только камера, почему они сразу не отпустили моих ребят?
— Возможно, те их видели!
— Но тогда их живыми не отпустят вообще! Пайса! Может быть, когда Димыч писал это слово, он имел в виду того отважного воина Дикой дивизии, который предлагал ему выбрать между кошельком и жизнью? Который у нас как минимум трижды был снят в геройской позе с автоматом на груди? Который все порывался пострелять на передовой? Мы же так и прозвали его между собой — Пайса!
— Или, — продолжал пакистанец, — вмешались известные события и перевернули все планы похитителей.
Хорошо бы так! Мне оставалось уповать только на благословенное вмешательство войны.
— Не могло быть так, что ребят нашли уже…
Я не мог произнести это слово — из суеверия.
— Короче, что они сейчас лежат в морге? Хаким задумался и отхлебнул чая. Он держал чашку, отставив мизинец, как салонная барышня.
— Как вы, возможно, знаете, мусульмане хоронят своих мертвых в день кончины, до захода солнца. Я даже сомневаюсь, что в местной больнице есть морг. Но, может, убедиться в этом и стоило бы!
— Я не мог бы пойти в больницу и сам посмотреть?
Хаким кивнул. Он в первый день нашего знакомства долго колебался, прежде чем рискнуть и взять нового клиента. А когда решился, все теперь шло по отработанной схеме: чем больше заказов, тем больше он запишет в счет!
— В конце концов, ваши коллеги тоже должны быть найдены и интернированы.
Я надеялся, что они будут интернированы не в цинковые гробы.
Хаким вызвал охранника и дал ему соответствующие распоряжения. Мой джип с брезентовым верхом ждал меня во дворе тюрьмы.
На машине путь до больницы занял не более десяти минут. Малека на месте не оказалось, а объясниться с дежурным фельдшером или скорее, судя по виду, санитаром оказалось неожиданно сложно. Это был еще не старый смурной мужик с бровями, нахмуренными настолько, что из-под них едва были видны глаза. Если, как в пьесах Мольера, каждый персонаж олицетворяет одну черту характера, у него это было бы тупое упрямство.
