Олег Шмелёв - Возвращение резидента

Когда Николай Николаевич открыл дверь и увидел перед собой действительно молодого человека, глядевшего на него внимательными голубыми глазами и ждавшего приглашения войти, приготовленный им официальный тон как-то не получился. Он сказал просто, по-домашнему:

— Вы ведь Павел Синицын? Прошу, прошу.

Павел улыбнулся, вошел, сам прикрыл дверь и сказал:

— А вы открываете настежь и даже не спрашиваете кто?

— Но я ждал вас, — возразил Николай Николаевич. — Идемте сюда.

Павел следом за хозяином прошел в гостиную, спросил на ходу:

— Квартира у вас не заблокирована?

— Что? — не понял Николай Николаевич.

— Я говорю, к автоматической сигнализации не подсоединена?

— Аа-а… Нет, представьте себе. Всегда кто-нибудь дома.

— Ну и хорошо, — отметил Павел.

Николай Николаевич показал на кресла у низенького столика. Но, прежде чем сесть, Павел протянул ему свое служебное удостоверение.

— Хоть вы и не спрашиваете у меня документов, но все-таки поинтересуйтесь.

— Ну что ж, из чистого любопытства, так сказать… — Николай Николаевич подержал книжечку в руках и вернул Павлу. — Никогда не видел ваших удостоверений.

Следуя примеру хозяина, Павел сел и весело сказал:

— Знаете, Николай Николаевич, можно смело утверждать: если бы существовало всесоюзное общество беспечности, вы могли бы в нем занимать пост президента. Ну, на худой конец — вице.

Оценив шутку, Николай Николаевич рассмеялся, но он понимал, что сказано это не из одного желания пошутить. Он всегда с глубоким уважением относился ко всем без исключения людям, исполняющим свой профессиональный долг, о какой бы профессии ни шла речь, и никогда не позволял себе ни малейшего пренебрежения к вещам, в которых сам был дилетантом. Он вообще не делил людей по признаку образования или занятий, не видел никакого принципиального различия между, скажем, физиком-теоретиком и человеком, делающим табуретки. И тот и другой может быть настоящим работником или шарлатаном. Шарлатанов Николай Николаевич не считал нужным даже презирать, они для него были пустым местом, дыркой от бублика, он называл их сокращенно РВД, что значило «рыцари вечного двигателя».

Сейчас Николай Николаевич чувствовал, что разговаривает с человеком, относящимся к своему делу серьезно. Поэтому он счел всякие околичности неуместными.

— Итак, чем я могу быть вам полезен?

— Нам с вами надо многое обсудить. Разрешите покороче?

— Чем короче, тем лучше.

— Но сначала я все же сделаю общее заявление, — снова улыбнувшись, сказал Павел. — Необходимо, чтобы вы знали: мы действуем в наших общих интересах.

— Не сомневаюсь.

— В таком случае я буду предельно откровенен, но если вам покажется, что я о чем-то умалчиваю, не осуждайте.

— Я все пойму, не беспокойтесь.

— Я знаю, ваша жена и дочь улетели сегодня в Крым. Но ведь у вас есть домработница?

— Вася? Она взяла отпуск. Оля условилась, Вася будет приходить дважды в неделю.

— Желательно это отменить. Вы можете ей сказать, чтобы она не приходила?

— Могу, конечно, но она меня не послушает, — убежденно заявил Николай Николаевич.

— Хорошо, можно, я сам поговорю с ней? Где она живет?

Николай Николаевич сходил в спальню, принес записную книжку жены, отыскал адрес Василисы Петровны. Павел переписал его и продолжал:

— Теперь два главных дела. Вы сможете уехать из города, Николай Николаевич? Как вы на это смотрите?

— Не хотелось бы, — признался Николай Николаевич.

— Я думаю, это ненадолго. Вам ведь для работы никаких приборов не требуется?

— Кроме головы, — проворчал Николай Николаевич. — А далеко ли ехать?

Павел, поняв, что с этим щекотливым делом все в порядке, обрадовался.

— Тут рядом, километров пятьдесят. Там прекрасные условия. Никто не помешает вам работать.

— И когда же?

— Прямо сегодня. Крайний срок — завтра. Но лучше сегодня.

Николай Николаевич покачал головой.

— Однако!

— Хорошо, можно завтра. Вы уж простите. Но это совершенно необходимо, уверяю вас, — горячо произнес Павел. — Мы не стали бы вас так настойчиво беспокоить, если бы имели другую возможность.

— Понимаю. Но мне надо собраться…

— Лишнего не берите. Как в короткую командировку.

— Когда вы перешагнете за шестьдесят, ни одна командировка не покажется вам короткой, — меланхолически заметил Николай Николаевич. — Но как все это организуется? Что будет с квартирой? Меня же супруга подвергнет жесточайшему остракизму. Тут все мхом зарастет…

— Не беспокойтесь. Вася после постарается. Супруга ваша еще не скоро, наверное, вернется. А за квартирой будет хороший надзор, замков никто не взломает.

— Надеюсь. А как мне ехать?

— Вас отвезут и привезут. И я уверен — это совсем ненадолго. Может быть, на несколько дней.

— Уговорили. Что еще?

Павел вздохнул. Была у него такая неконтролируемая привычка или, лучше сказать, условный рефлекс: приступая к трудному вопросу, он набирал полную грудь воздуха, словно готовился к глубокому погружению. Сейчас был именно такой ответственный момент.

— Скажите, Николай Николаевич, работа, которой вы сейчас занимаетесь, еще далека от завершения или ее можно считать в основном готовой?

— Вы знакомы с физикой, с математикой?

— Только в пределах школы.

— Тогда вы ничего не поймете.

— Но в общих чертах — на каком вы этапе?

— На всех сразу. — Николай Николаевич, когда дело касалось его работы, даже с коллегами не любил рассуждать «в общих чертах». Он не считал нужным смягчать тон, если сознавал бесполезность разговора.

Однако Павел был к этому готов. Он объяснил:

— Нам известно, что вы нашли важные решения. Но их еще недостаточно, чтобы решить проблему в целом. Вам еще много остается?

— Вопрос наивный. Даже и не дилетантский. Не вдавайтесь в существо моих занятий. Лучше скажите, что от меня требуется. Начните с другого конца.

Павлу не оставалось ничего много, как признать свою оплошность. Сам же хотел говорить покороче…

— Вы правы. Извините, дальше постараюсь без предисловий, но одно сказать должен: вашей работой интересуется одна из иностранных разведок. Настолько, что к вашей квартире подобрали ключи.

— Поэтому я и могу быть абсолютно за нее спокоен? — в свою очередь, пошутил Николай Николаевич.

— Во всяком случае, замки останутся в целости, это большое благо.

— Так что же дальше?

— Мы должны снабдить их материалами, которые они хотят получить.

— То есть?

— Несколько формул, написанных вашей рукой. Вы ведь и дома работаете?

— И дома, и на улице. Везде. Но я не оставляю записей вне института. — Насчет записей он был не совсем точен, он не придавал этому особого значения.

— Можно и оставить, — сказал Павел.

Николай Николаевич нахмурился и, подумав немного, спросил:

— Ложные?

— Да. Но нельзя, чтобы это выглядело грубо. Необходимо сделать в формулах ошибку, которую трудно обнаружить. Она должна выглядеть естественно. Во всяком случае, допустимо. Знаете, как иногда встречаются в газе-ЯД те ошибки в шахматных нотациях? Смотришь партию — на тридцать восьмом ходу она кончается, черные сдались ввиду неизбежного мата. Начинаешь разбирать на доске, делаешь ходы аккуратно, как написано в нотации, а никакого матового положения кет. Оказывается, на тридцать пятом ходу конь белых с эф четыре должен делать ход же шесть, а не е шесть, как указано в газете. Опечатка. Но в принципе-то конь может и так и этак ходить. Понимаете?

— Мастер быстро найдет ошибку, — скептически заметил Николай Николаевич.

— Наверное, я взял неудачный пример. В ваших разработках можно ошибиться тоньше.

— Это не так-то легко, если задано правильное направление.

— Но все-таки возможно?

Николай Николаевич, вероятно, уже прикидывал, как это сделать. Он смотрел мимо Павла и, кажется, не слышал его последних слов.

Подождав, Павел повторил:

— Вы считаете, это возможно?

Николай Николаевич сердито взглянул на него.

— А вы умеете ездить на велосипеде?

— Вообще да.

— А если бы вам предложили изобразить неумеющего, что бы вы стали делать?

— Не знаю. Скорей всего упал бы.

— Вот то-то. И это было бы ненатурально. Только клоуны умеют падать натурально. Это такое же настоящее искусство, как умение плясать на проволоке.

— Вы хотите сказать…

— Я говорю, притвориться заблуждающимся, когда знаешь истину, совсем не просто. Сделать то, что вы предлагаете, можно. Но это потребует времени.

— Но суток довольно?

— Не знаю. Надо постараться.

— Надо, Николай Николаевич.

— Если у вас ко мне все, давайте условимся, как вы меня завтра увезете, и я бы занялся делом.