Семен Цвигун - В схватках с врагом
— Послушай, Салей, а может быть, все-таки можно пойти и все рассказать об этом жулике? — предложила она. — Пусть его ищут. Найдут и отберут доллары.
— То есть как это рассказать? Кому? Да ты хоть понимаешь, что предлагаешь? Меня же немедленно посадят.
Теперь Оля знала все. Но она еще не могла осознать, что этот близкий ей человек является преступником, что он обманул доверие и своей и нашей страны. Главным преступником она считала мошенника Карояна, которого никогда и в глаза не видела.
*Галя полюбила Мухамеда, без него не могла быть и нескольких дней. Она часто навещала Мухамеда на квартире, которую он снимал за приличную плату. Родителям она о своих отношениях с ним не писала. «Не к чему тревожить их, — думала она, — не поймут они, волноваться будут».
Мухамед очень хорошо относился к Гале, был нежен, внимателен. У нее появились деньги. Мухамед не был скупым человеком. Галю уже не мучили угрызения совести, когда он приносил ей дорогие подарки; брала их свободно и просто, как нечто вполне разумеющееся. Она не видела в этом ничего плохого.
Галя уже многое знала, видела и чеки, и валюту, и золото. Молчала, делала вид, что ее это не касается.
Мухамед осторожно вовлекал ее в свои дела, иной раз посылал в комиссионный магазин сдать что-нибудь, просил предложить подружке кофточку. Но уж очень неохотно Галя шла на это, трудно было уговорить ее, убедить.
Поэтому Мухамед не решался подключать ее на крупные сделки.
При очередной встрече Салей поинтересовался:
— Скажи честно, Мухамед, тебе Галя помогает, ты ей доверяешь, можно рассчитывать на нее или нет?
— А что?
— Видишь ли, тяжело сейчас одной Оле, а кроме нее, мне опереться сейчас не на кого. Чеки у меня есть, могу достать товар, а вот сбыть его сложно. Оля по мелочам толкает, но это все не то, так я с Умяром год буду рассчитываться.
Салей предложил использовать Олю и Галю для спекуляции мохером.
— Сколько у тебя мохера? — спросил Мухамед.
— Мотков пятьсот. Мог бы взять и тысячу, если бы нашел, кому их отдать. А так их даже хранить негде.
…Галя с Олей легко нашли покупателей на мохеровую шерсть. Она только появилась, и модницы хватали ее, почти не торгуясь. Первые мотки продали у «Детского мира», выручив за один день около пятисот рублей. Мотки отдавали и по десять и по пятнадцать рублей, кто сколько даст.
— Ну вот, а вы боялись, — говорил Салей, пряча деньги в карман. — Пойду заткну глотку этому бухгалтеру.
То, что Салей и Мухамед начали втягивать в свои преступные дела советских людей, осложняло положение. Чекисты стали думать над тем, как помешать дальнейшему падению недальновидных девиц.
— Петр Васильевич, — начал Степанов, — а что, если мы задержим их? Договоримся с милицией. Там все организуют, составят протокол, оштрафуют. Может, одумаются.
— А что, это мысль, — поддержал его Козлов. — Мы же им всего не скажем, только по этому факту, так сказать, поговорим.
Начальник отдела согласился:
— Действуйте. Нельзя же допустить, чтобы эти незрелые девчонки окончательно погибли. Да и Журикова, пожалуй, стоит одернуть. Может быть, опомнится.
Степанов взял машину и поехал на Петровку, 38.
*На следующий день в двенадцать часов около метро «Кировская» Салей вновь встретился с девушками и передал им еще пятьдесят мотков шерсти.
— Вы их не отдавайте меньше чем по пятнадцать рублей, — поучал он.
Оля с Галей в этот день не пошли в институт. С партией товара они приехали в «Детский мир».
— Вам не нужен мохер? — обратилась Галя к женщине, которая торопливо спускалась по лестнице. В руках у Гали был моток шерсти. Женщина тут же достала деньги.
— Спекулянты проклятые, управы на вас нет! — в сердцах выругалась какая-то пожилая женщина, когда Галя запросила с нее пятнадцать рублей за моток.
Молодой парень с веселой, озорной улыбкой подошел к Гале:
— Что у вас?
— Это не для вас.
— Да я не для себя, для жены.
— Для жены пойдет, — и Галя сунула ему в руки яркий моток, — пятнадцать рублей.
— Сколько? — удивленно переспросил парень.
— Пятнадцать, — повторила Галя. — Шерсть-то какая, заграничная, английская.
Но молодой человек вручил ей не пятнадцать рублей, а удостоверение сотрудника Московского уголовного розыска:
— А ну пошли!
Через несколько минут и Галя, и Оля, и незнакомая им женщина, только что купившая у них три мотка, сидели в машине, которая неслась по улице в сторону Петровки.
Молодой лейтенант заполнил бланк задержания Галины Федоровны Овчаренко и Ольги Наумовны Павловой. Оформил постановление о привлечении их к административной ответственности за мелкую спекуляцию, предупредил, что об их поведении пошлет официальное письмо ректору института.
Мухамед и Салей, когда услышали о том, что произошло в «Детском мире», испугались, стали допытываться у девушек:
— Наши фамилии называли?
— Да нет, почему они должны о вас спрашивать?
— А что вы говорили о нас?
Особенно страшно было Гале. Она острее других восприняла все происшедшее и дала себе клятву никогда в жизни не заниматься такими делами.
Галя с ужасом вспоминала обыск, разложенные мотки на столе, деньги, фотографирование на фоне всего этого. Она особенно боялась, что обо всем сообщат в институт и отцу с матерью.
Журикова задержали, когда он в валютном магазине на Кутузовском проспекте купил два блока сигарет «Кэмел» и две бутылки французского коньяка.
В отделении милиции он вел себя спокойно.
— Где приобрели чеки?
— Нигде не приобретал, мне заплатил пассажир-иностранец. У него не оказалось рублей. Не мог же я возить его бесплатно.
— Конечно, возить бесплатно его не стоило, — согласился старший лейтенант. — Однако по закону вы обязаны были сдать валюту или чеки в кассу таксомоторного парка. Разве вам этого не объясняли?
Журиков признал, что он, конечно, нехорошо поступил, совсем не нужно было так делать, и он пообещал, что больше никогда не допустит этого.
Старший лейтенант возвратил ему права и паспорт и заметил:
— Учтите, в следующий раз будем разговаривать серьезно.
Журиков ушел, а милиционер только вздохнул. Снял трубку:
— Сергей Александрович, ну я только что отпустил его. Бога и черта вспомнил, зарок дал…
Вечером Журиков рассказывал Карояну о беседе со старшим лейтенантом.
— Понимаешь, струхнул я здорово вначале, а он даже не обыскал.
Жена Журикова, услышав о задержании, заплакала:
— Я тебе, дураку, говорю, что тебя посадят.
— Сама дура! — рассердился Журиков. — Если бы они знали что-нибудь, давно бы посадили.
Нет, ничего не понял Журиков. Все оценил по-своему и не сделал тех выводов, на которые рассчитывали его навести чекисты.
*Отношения между Галей и Мухамедом изменились. Она ждала ребенка. У Мухамеда появилась другая женщина, молоденькая продавщица из ГУМа.
Когда Галя узнала об этом, она не стала устраивать сцену ревности, только молчала, курила и все ходила по комнате. Потом взяла чемодан и стала укладывать вещи. Мухамед сидел неподвижный и чужой. Собралась быстро. Она не взяла ни сиреневой кофточки, ни золотых часиков. Ничего не взяла из того, что он подарил ей.
Новые трудности встали перед ней, и решать их теперь придется одной.
В институте на собрании обсуждали письмо из милиции, в котором сообщалось о спекулятивных махинациях Оли и Гали, им крепко досталось. Просто чудом оставили в институте.
После роддома Галя снова жила в общежитии. С Олей встречалась редко.
*Кароян поездом выехал в Ленинград к Филиппову. Их познакомил Алик Хромой, уже пожилой мужчина, который постоянно околачивался около скупочного пункта на Ленинском проспекте.
Он регулярно приезжал туда на своем замызганном «Москвиче», ставил его в сторонку и присоединялся к таким же, как и он, перекупщикам золота и бриллиантов. Работал по мелочам, боялся. На эту «мелочь» да на пенсию и жил безбедно вместе с женой и дочкой. Жена была в курсе дел, иногда помогала ему.
Кароян как-то оказался в этом районе, зашел в скупку, а когда вышел, его встретил Алик Хромой:
— Что у тебя?
— Да ничего нет, просто так зашел.
— А-а, — разочарованно произнес Алик, — а я думал, может, колечко какое или сережки. Хорошо бы заплатил…
У Карояна не было ни колечка, ни сережек. Но коллеги разговорились и быстро нашли общий язык. Алик кому-то позвонил. Вскоре к ним подошел нечесаный, небрежно одетый, средних лет мужчина. Зашли в кафе-мороженое.
— Есть камни крупные, в один-полтора карата, прима.
— Сколько хочешь за них?
Филиппов хотел две тысячи триста за карат. Кароян задумался. До этого он не имел дела с бриллиантами.
