Джесси Келлерман - Чтиво
— Кажется, я знаю, что это.
— Ознакомься.
Билл открыл последние страницы поэмы. Прочел финал и захлопнул книгу:
— Да уж, дерьмо.
Пфефферкорн кивнул.
— Сам-то что-нибудь пишешь?
— Нет, с этим я завязал.
— Жаль.
— Не жалей, — сказал Пфефферкорн. — Я не жалею.
— Ни капельки?
— Сказал все, что хотел.
— Очень уверенное заявление.
— Когда знаешь, не сомневаешься.
— Значит, быть посему.
Пфефферкорн кивнул.
— Снимаю шляпу, — сказал Билл. — Писатель, который умеет вовремя замолчать, — большая редкость.
Пфефферкорн улыбнулся.
— Карлотта шлет привет, — сказал Билл.
— Мой ей поклон.
— Просила сказать, что благодарна за письмо.
Пфефферкорн промолчал.
— Она не сказала, что в нем, но я понял, что ей оно очень важно.
Повисло молчание.
— Прости, — сказал Пфефферкорн.
— Все нормально.
— Я думал, ты умер. Прости.
— Что было, то прошло. — Билл кинул книгу на койку. — Прогуляемся?
— Охотно.
Пошли к океану. День выдался прохладный и пасмурный. Серые чайки закладывали круги, лишь слегка выделяясь на фоне серых облаков. Ободранные рыбацкие лодки лежали на песке, точно павшие солдаты. Ветер сеял солеными брызгами, ерошил волосы и заставлял шмыгать носом. Прошли с полмили. Зазвонил колокол, отбив девять полнозвучных ударов.
— Значит, вы опять вместе, — сказал Пфефферкорн. — Ты и Карлотта.
— И да и нет. Скорее говоря, нет. Этакая неопределенность.
— Что с тобой случилось? — спросил Пфефферкорн.
Билл пожал плечами:
— Сказал не то и не тому. Кто-то решил, что я стал ненадежен. Вслед за тем я оказался посреди Тихого океана. Барахтался пять с половиной часов. Крупно повезло, что какое-то судно меня подобрало. Жуткие солнечные ожоги. Долго не заживали.
— Чем ты их разозлил?
— Захотел написать книгу, — сказал Билл. — Настоящую.
— Да, Карлотта обмолвилась.
— Вот как.
— Говорила, ты работал над серьезным романом.
— Работал — слишком громко сказано. — Билл постучал себя по лбу: — Все еще тут.
— О чем книга?
— Ох, сразу не скажешь. О доверии. Дружбе. Любви. Творчестве. О непростых отношениях, давних и дорогих. Знаешь, сюжет еще не сложился.
— Сложится.
— Возможно. — Билл улыбнулся. — А может, и нет. Составная часть авантюры.
Только сейчас Пфефферкорн заметил, что Билл без бороды. Со студенческих времен он не видел его бритым.
— Тоже хорошо выглядишь, — сказал Пфефферкорн.
— Спасибо, Янкель.
Волны кидались им под ноги.
— Как вышло, что тебе не надо прятаться?
— Я долго прятался. Нашли. Они всегда находят.
— И?
— Наверное, им было неловко, что со мной так обошлись, и меня позвали обратно в команду. Даже бросили кость — пиши, что хочешь. Мол, начнем с чистого листа.
— Выгодная сделка.
— Есть закавыка.
— Следовало ожидать.
— Я должен доказать свою преданность.
Пфефферкон фыркнул:
— Логично. Как?
Чайки горласто спикировали на невидимую добычу.
— Уезжай из поселка, — сказал Билл.
Пфефферкорн странно улыбнулся:
— Что?
— Слушай меня. Ты должен уехать. Сегодня.
— С какой стати?
— И больше ей не звони.
Пфефферкорн замедлил шаг и повернулся к Биллу. Тот ухватил его за рукав и торопливо зашептал:
— Вот так они тебя нашли. На карте триангулировали все места, откуда ты звонил.
Пфефферкорн смотрел на него как на безумного.
— Никаких звонков, никаких книг, — шептал Билл. — Садись в автобус и уезжай. Ни с кем не общайся. Затаись, насколько удастся, а потом опять в автобус и все заново. — Он еще крепче вцепился в рукав. — Слышишь меня? Не завтра. Сегодня. Понимаешь? Ответь, чтоб я знал, что ты понял.
— Значит, приказали тебе.
— Я посмотрел расписание автобусов. Есть вечерний рейс. Сколько у тебя денег?
— Вот оно что. Назначили тебя.
— Ответь. Сколько денег?
Пфефферкорн восхищенно покачал головой:
— Невероятно.
— Замолчи и слушай.
— Фантастическая наглость… Невероятно.
— Послушай меня. Сосредоточься.
— Наверняка сказали об «оставленном хвосте».
— Ты не слушаешь.
— Хвост, который надо подчистить. Верно?
— Господи, Арт, какая разница? Не в том дело.
— Ну? И что ты ответил?
— Что я мог ответить? Сказал, все сделаю, и кинулся тебя предупредить. Ну давай, хоть на минуту соберись.
Пфефферкорн высвободился из его хватки, подбоченился и посмотрел на океан.
— Я не хочу уезжать, — сказал он. — Здесь мне нравится.
— Выбора нет.
— И потом, терпеть не могу автобус.
— Господи боже мой. Будь благоразумен.
— Давай сменим тему, хорошо?
— Сейчас не время…
— Я знаю, но говорить об этом не хочу. Понятно?
Билл вытаращился.
— Давай о чем-нибудь другом, — сказал Пфефферкорн.
Билл молчал.
— Вспомним старые деньки. — Пфефферкорн улыбнулся. — Было весело, да?
Билл не ответил.
— Пожалуйста, отзовись, — сказал Пфефферкорн.
Билл не сводил с него взгляда.
— Помнишь, я вел твою машину и нас тормознули? — спросил Пфефферкорн.
Лицо Билла чуть размякло.
— Ты помнишь?
— Не время вспоминать.
— Ответь, ты помнишь или нет?
Ветер стих, нахлынула тишина. Даже чайки смолкли.
— Если отвечу, ты меня выслушаешь? — спросил Билл.
— Просто ответь на вопрос.
Долгое молчание.
— Помню, — сказал Билл.
— Отлично. Превосходно. Ну и? Что было потом, помнишь?
— Как такое забудешь? Полгода от бардачка несло писсуаром.
— А помнишь историю с веслами на деревьях? О чем мы только думали?
— Черт его знает.
— Скорее всего, не думали вообще.
— Ты всегда думал, — сказал Билл. — Наверное, увидел в том какой-то символ.
— Я был вдрызг пьяный.
Билл широко улыбнулся. Пфефферкорн очень любил и всегда ждал эту улыбку. Сейчас в ней таилось отчаяние, но все равно он вновь почувствовал себя пупом земли. Не желая, чтобы она угасла, он задал новый вопрос:
— Что еще ты помнишь?
— Арт…
— Говори.
— Все помню.
— Правда?
— Конечно.
— Тогда рассказывай. Рассказывай все.
Шли вдоль берега. Рычал и плескался прибой. Колокол отбил десять ударов. Шли дальше. Плотный холодный песок сиял, словно танцпол. Колокол прозвонил одиннадцать раз. Память вела археологические раскопки, воссоздавая разрушенный облик прошлого. Песчаная коса уперлась в утес, нависший над океаном. Волны шарахались о камни, оставляя витые пенистые следы, похожие на лассо. Пфефферкорн и Билл привалились к источенной водой скале.
— Берлин, — сказал Пфефферкорн. — В два часа ночи ты вышел из комнаты.
— Раз ты говоришь…
— Хорош придуриваться.
— Ну помню, помню.
— Куда ты ходил?
— Встречался с девушкой, куда еще.
— Что за девушка?
— Мы познакомились в парижском поезде.
— Не помню никакой девушки.
— Ты дрых. Мы столкнулись у туалета. Поболтали и условились завтрашней ночью встретиться в парке возле дома ее тетки.
— Ничего не сказал, просто взял и смылся.
— Кончай, Арт. Что я должен был сказать?
— Боялся, что я разболтаю Карлотте?
— Мысль мелькнула.
— Неужели ты думал, я тебя продам?
— Говорю, мелькнула.
— Пусть я завидовал, но я же не сволочь.
— Я знал про твои чувства к ней.
— И что?
— Подумал, ты кинешься ее защищать.
— А как насчет моих чувств к тебе? — спросил Пфефферкорн.
Помолчали.
— Ты меня любил, — сказал Билл.
— То-то и оно, пропади ты пропадом, — сказал Пфефферкорн.
Помолчали.
— Прости. Надо было сказать.
— Да уж.
— Извини. Пожалуйста.
— Ладно, проехали, — сказал Пфефферкорн. — Карлотте признался?
Билл кивнул.
— Рассердилась?
— Слегка. Знаешь, у нас были не те отношения.
Пфефферкорн не стал уточнять, что значит «не те».
— Интересно, а что ты подумал насчет моего ночного ухода? — спросил Билл.
— Не знаю. Секретное задание.
Билл засмеялся:
— Вынужден огорчить.
Помолчали. Прилив поднимался.
— По телефону я слышал, как плачет ребенок, — сказал Пфефферкорн.
Билл кивнул.
— Мальчик, девочка?
— Мальчик, — сказал Билл. — Чарльз.
— Чарльз, — повторил Пфефферкорн.
— Они зовут его Чарли.
— Мне нравится.
Помешкав, из нагрудного кармана Билл достал маленькое фото.
Пфефферкорн разглядывал внука. На деда не особо похож. Конечно, дочь-то больше пошла в мать. Волосы темные, выбились из-под лыжной шапочки. Глаза голубые, но это ничего не значит. Дочь тоже родилась синеглазой, а потом стала кареокой красавицей. Все меняется.
