Роберт Ладлэм - Уик-энд Остермана
Таннер похолодел.
Перед ним лежал изрешеченный пулями капитан полиции Алберт Маколифф.
Таннер не заметил, как к ним приблизился полицейский и, остановившись у края автостоянки, обратился к Дженкинсу:
— Они хотят подойти...
— Пусть идут. — Дженкинс презрительно пожал плечами. — Опасности больше нет. Они могут делать, что хотят.
— Идите! — Макдермотт махнул рукой каким-то людям, стоявшим в тени по другую сторону автостоянки.
Таннер увидел, как три высокие фигуры зашагали по гравию. Они шли медленно, словно через силу.
Берни Остерман. Джо Кардоун. Дик Тримейн.
С помощью Дженкинса Таннер выбрался из травы на мокрый гравий. Четверо друзей сошлись лицом к лицу. Они стояли молча. Им нечего было сказать.
— Пойдемте, — повернулся Таннер к Дженкинсу.
— Извините, джентльмены...
Часть четвертая
Воскресенье, днем
И снова в городе Сэддл-Вэлли наступило воскресное утро. Две патрульные машины, как обычно, курсировали по городу — на этот раз не спеша объезжая тенистые улицы. Водители улыбались детям, приветливо помахивали их родителям, занятым привычными воскресными делами. В небольших автомобилях с откидывающимся верхом и в сверкающих лимузинах лежали сумки для гольфа и теннисные ракетки. Ярко светило солнце, деревья и лужайки сверкали яркой зеленью, омытой вчерашним летним ливнем.
Сэддл-Вэлли проснулся и готовился к великолепному воскресному дню. Звонили телефоны. Кое-кто извинялся за неподобающее поведение на вчерашней вечеринке. Извинения встречали смехом: о чем вы говорите? Вчера же была суббота! В Сэддл-Вэлли субботние проступки легко и быстро прощались.
Последней модели темно-синий седан с белыми ободами мягко подкатил к дому Таннера. Сидевший в гостиной хозяин поднялся с дивана и, морщась от боли, подошел к окну. Верхняя часть груди у него и вся левая рука были замотаны бинтами, Левая нога от бедра до колена туго забинтована.
Таннер выглянул в окно. По тропинке к дому шли два человека. В одном он, хотя и не сразу, узнал Дженкинса. Сняв полицейскую форму, Дженкинс преобразился. Теперь он выглядел как респектабельный горожанин — служащий банка или рекламного бюро. Его спутника Таннер не знал. Он никогда не встречался с ним раньше.
— Они приехали, — крикнул Таннер, повернувшись в сторону кухни.
В дверях гостиной показалась Элис. Она была одета как обычно — в свободные домашние брюки и рубашку, но взгляд ее глаз был тревожен.
— Я думаю, мы должны закончить с этим сейчас, — сказала она, — Дженет гуляет с няней. Рей в клубе... Верни и Лей-па наверное, уже добрались до аэропорта.
Если успели... Они должны были дать показания, подписать протоколы... Дик выступает в роли общего адвоката.
В прихожей раздался звонок, и Элис пошла открывать, говоря мужу:
— Садись, дорогой. Тебе нельзя много двигаться, так сказал доктор.
— О'кей.
Вошли Дженкинс и его спутник. Элис принесла кофе, и вчетвером они уселись друг против друга — Таннеры на диване, Дженкинс и мужчина, которого он представил как Грувера, в креслах.
— Кажется, это с вами я говорил по телефону в Нью-Йорке, да? — спросил Джон.
— Да, со мной. Я — сотрудник Центрального разведывательного управления. Между прочим, и Дженкинс тоже. Он был послан сюда полтора года назад.
— Вы очень убедительно играли роль полицейского, мистер Дженкинс, — сказала Элис.
— Это было нетрудно. Прекрасное место, приятные люди...
— А я думал, тут у нас шпионское гнездо, — съязвил Таннер, не скрывая враждебности. Настало время для объяснений. Он потребует их.
— Отчасти и так, — мягко добавил Дженкинс.
— Тогда давайте лучше побеседуем об этом.
— Прекрасно, — сказал Грувер. — Знаете, каков был девиз Фоссета? «Разделяй и убивай». Узнаете тактику «Омеги»?
— Так значит, все-таки Фоссет? То есть я хочу сказать, что это было его настоящее имя?
— Да, разумеется. В течение десяти лет Лоренс Фоссет был одним из лучших оперативников нашего управления. Прекрасный послужной список, награды... А потом с ним стали происходить непонятные вещи...
— Он сделался предателем.
— Это все не так просто, — вступил в разговор Дженкинс. — Точнее сказать — у него изменились взгляды. Изменились коренным образом, радикально. Он стал врагом.
— И вы об этом не знали?
Грувер помедлил, прежде чем ответить. Казалось, он подыскивает более мягкие слова.
— Мы знали... Мы убеждались в этом постепенно в течение нескольких лет. Изменников такого ранга, как Фоссет, невозможно разоблачить за одну ночь. Это долгий процесс: подозреваемому дается серия заданий с противоречивыми целями. В конце концов истинная картина начинает вырисовываться. И тут важно не упустить момент... так мы и действовали.
— Что-то слишком сложно и запутанно.
— Нет, наоборот, все предельно ясно. Фоссетом манипулировали так же, как он вами и вашими друзьями. Фоссет был привлечен к операции по ликвидации «Омеги», его служебное положение создавало для этого прекрасные предпосылки. Он был блестящим тактиком, а ситуация становилась угрожающей... У шпионажа свои законы. Мы предположили — как оказалось, справедливо, — что противник возложит на Фоссета обязанность сохранить «Омегу», не допустить ее разоблачения. Таким образом, он становился одновременно и атакующим и защитником. Все было хорошо продумано, поверьте... Теперь вы начинаете понимать?
— Да, — едва слышно произнес Таннер.
— "Разделяй и убивай". «Омега» на самом деле существовала. «Кусок кожи» — это действительно Сэддл-Вэлли. Проверка жителей города выявила наличие счетов в швейцарских банках у Кардоунов и Тримейнов. Когда в поле зрения появился Остерман, оказалось, что и у него есть счет в Цюрихе. Для Фоссета обстоятельства складывались как нельзя более удачно. Он нашел три супружеские пары, связанные друг с другом не только дружбой, но и незаконными — или, по крайней мере, весьма сомнительными — финансовыми операциями в Швейцарии.
— Цюрих... итак, вот почему их всех так пугало это слов. Кардоун, услышав его, просто цепенел.
— У него были основания для страха. И у него, и у Тримейна. Один — совладелец брокерской конторы, которую использовала для отмывания своих денег мафия, другой — ведущий адвокат фирмы, специализирующейся по оказанию услуг сомнительного характера крупным корпорациям. Для них публичное разбирательство стало бы крахом. Остерман терял меньше всех, но и для него — человека причастного к миру телевидения — передача дела в суд могла бы иметь печальные последствия. Вам лучше нас известно, как чутко реагируют на подобные события средства массовой информации.
— Да, — кивнул Таннер и глубоко вздохнул.
— Если в течение одного вечера Фоссету удалось посеять недоверие между друзьями и разобщить их настолько, что они стали бросать друг другу в лицо обвинения, то следующим шагом вполне могло стать насилие. Создав для этого нужные условия, настоящая «Омега» намеревалась убить по крайней мере две из четырех пар, которые Фоссет затем представил бы как побежденного врага, заявив об уничтожении «Омеги». Кто смог бы оспорить это? Ведь те, кого он собирался выдать за «Омегу», были бы мертвы... План действительно блестящий.
Преодолевая боль, Таннер поднялся с дивана и, хромая, подошел к камину. Он в гневе хлопнул ладонью по каминной полке.
— Я рад, что теперь вы можете сидеть здесь и рассуждать о достоинствах этого плана! — Он резко повернулся к разведчикам. — Но вы не имели права! Не имели права! Мою жену, моих детей едва не убили! Где в это время были ваши люди, которых поставили охранять нас? Что случилось с оборудованием крупнейшей разведывательной службы мира? Почему вы ничего не слышали, если по всему дому были расставлены подслушивающие устройства? Где были ваши умники? Нас оставили одних и фактически обрекли на смерть! Нас чудом не расстреляли тогда в подвале!
Грувер и Дженкинс не спешили с ответом. Они восприняли враждебность Таннера с пониманием — им уже приходилось испытывать подобное раньше. Когда Грувер заговорил, его Голос был нетороплив и спокоен.
— В операциях, подобных этой, трудно избежать ошибок. Они случаются, так как всего предусмотреть нельзя.
— О каких ошибках вы говорите?
Дженкинс кашлянул.
— Позвольте мне ответить на этот вопрос... Ошибка была моя. Я был старшим в оперативной группе — единственным, кто знал об измене Фоссета. Единственным... В субботу утром Макдермотт сообщил мне, что Коул располагает чрезвычайно важной информацией и хочет немедленно со мной увидеться. Я не проверил этого — не стал звонить в Вашингтон, чтобы убедиться в ее достоверности. Я решил, что он — или кто-то еще из нашей агентуры — узнал, кем на самом деле является Фоссет. Если бы это действительно было так, план операции мог кардинально измениться. Из Вашингтона поступили бы совершенно иные инструкции...
