Исраэль Левин - Ложный след. Шпионская сага. Книга 2
Постепенно юношеское желание отличиться, проявлявшееся в публичной демонстрации быстрого запоминания незнакомых слов и целых выражений, переросло в настоящее увлечение и в конце концов стало профессией. Помимо зарплаты учителя французского языка в старших классах средней школы в поселении городского типа Калансуа, что на севере Израиля, Ахмед имел отличную подработку в качестве переводчика при военной администрации Израиля в Газе. Такую работу принято считать находкой: за относительно небольшие усилия платили хорошие деньги.
Сегодня понедельник – день, посвященный второй, «почетной» работе. Он сел в свой маленький потрепанный «Фиат» и направился в сторону Газы. Размышления о собственном доме, куда он приведет будущую жену, занимали обычно все время его поездки до места. Приятные подсчеты суммы, необходимой для завершения строительства, создавали ощущение будущего уюта и спокойствия. Расчет, проделанный в минувший понедельник, предполагал год и восемь месяцев. Но сегодня почему-то получилось только полтора года. Конечно, чем быстрее, тем лучше, но нужно все-таки пересчитать все заново. Может быть, он не учел последних подорожаний строительных материалов? Впрочем, Аллах вознаграждает терпеливых. Главное, что дело не слишком резво и не без хлопот, но все же продвигается… И хотя подрядчик Абу Халед все настойчивее предлагает приостановить стройку и сделать все одним махом, когда денег будет достаточно, Ахмед ни за что не уступит: хоть самая малость, хоть несколько кирпичей, но зато каждый день! Он платит за это наличными, и какое ему дело до удобств или неудобств подрядчика! У него достаточно своих проблем, чтобы еще думать о чужих.
От строящегося дома мысли плавно перекатились к будущей свадьбе. О, эту свадьбу соседи и родственники запомнят надолго! Его родители смогут по-настоящему гордиться своим сыном. А какая у него прекрасная невеста Асмин! Вся округа говорит о ней только хорошие слова, никто не посмеет упрекнуть ее в чем-либо недостойном. Правда, ситуация складывается таким образом, что он поневоле заставляет ее слишком долго ждать, но ведь в конце концов и она выиграет: зачем мыкаться по чужим углам и быть кому-то обязанным? Лучше уж потерпеть, зато жить под собственной крышей…
Старенькая машина приближалась к пограничному заслону перед въездом в Газу. Ахмед притормозил, повернувшись в сторону разморенных, распаренных на солнце, одетых в бронежилеты солдат. Хорошо знавшие доброжелательного переводчика в лицо, они помахали ему в знак приветствия и пропустили без проверки документов. Подобная процедура повторилась и на следующем заслоне. Когда на заставах менялась смена, а это происходило примерно раз в три месяца, его проверяли добросовестно и тщательно, как и всякого другого. Но всякий раз повторялось одно и то же: солдаты быстро привыкали к его приветливой улыбке и пропускали как старого знакомого.
Он ехал по пустынной узкой дороге, соединявшей два квартала серой и неприветливой Газы. До поворота, примерно в километре от здания военной администрации, оставалось несколько десятков метров, как вдруг перед ним вынырнули двое солдат и энергичными жестами потребовали остановиться. Один из них встал немного впереди машины, другой подошел к правому окну.
– Документы!
Это было непривычно, но Ахмед, уважавший порядок и привыкший подчиняться властям, не любил размышлять на подобные темы: раз требуют, значит, так нужно. Мало ли что могло произойти в этом неспокойном месте! Он протянул документы в раскрытое окно, и почти в то же мгновение его охватил ужас: на плече солдата, быстро листавшего удостоверение личности, висел автомат, по бокам которого расположились коричневого цвета деревянные плашки, а дуга магазина была изогнута гораздо больше, чем у американского М-16. Это же «Калашников»! Он никогда не слышал об использовании русских автоматов в израильской армии и тем более не видел ничего подобного на улице. Забеспокоившись, он попытался вглядеться в лица солдат и увидел характерные, черные как смоль, густые усы. Он поймал себя на мысли о том, что слово «Документы» прозвучало со знакомым акцентом. Промелькнула мысль: «Неужели я во что-то влип?»
Проверявший документы «солдат» сел рядом с Ахмедом, ухватился за рычаг коробки передач и произнес по-арабски:
– На заднее сиденье, быстро!
Холодный взгляд его колючих глаз словно говорил: «Не вздумай с нами шутить!»
Ахмед покорно перебрался назад. К нему быстро придвинулся второй бандит и накинул на глаза дурно пахнущую тряпку. Перед погружением в неизвестность он успел взглянуть на часы. «Господи, уже без четверти восемь, я же опоздаю на работу! За почти пять лет работы это впервые, что обо мне подумают? Ай, как нехорошо!..» Привычные мысли о порядке и о работе, связанной не только с хорошим заработком, но и с подчеркнуто уважительным к нему отношением, еще занимали его мысли, но не успокаивали. Чем больше его возили по каким-то закоулкам (а бесконечные повороты не оставляли сомнения в том, что машина едет где-то среди трущоб), тем сильнее нарастала тревога, переходившая в омерзительный, кислый на вкус страх. Низ живота неприятно заныл.
Наконец машина остановилась, и Ахмед почувствовал толчок в плечо:
– Выходи!
Его втолкнули в какую-то заскрипевшую пружинами дверь, сразу захлопнувшуюся за ним. Запах гнили и мочи, характерный для заброшенных домов, неприятной волной накрыл Ахмеда. Повязку сняли, и он обнаружил себя на замусоренной площадке, с правой стороны которой поднималась лестница, с левой виднелась дверь, ведущая скорее всего в подвал. Усатый открыл скрипучую обитую проржавевшими железными листами дверь и пошел вниз. Ахмед почувствовал сзади легкий толчок автоматом, а грубый голос произнес: «Иди за ним!» Довольно крутая железная лестница оказалась узкой и неудобной. Огромный подвал выглядел как заброшенный ангар. Спертый запах теплого и влажного воздуха безжалостно бил в нос, через каждые полметра на высоте человеческого роста тускло светились маленькие лампочки. Спуск вниз занял около минуты. Полумрак все же позволял разглядеть обстановку подвала.
Его подвели к старому письменному столу, за которым сидел лысоватый мужчина средних лет с совершенно равнодушным выражением лица. Вблизи и поодаль от него расположились боевики с автоматами. «Аллах, будь ко мне милостив! Здесь человек тридцать, и все они вооружены! Чего они от меня хотят? Я же никому не сделал ничего плохого!» Он вновь взглянул на часы, теперь показывавшие ровно восемь. «Опаздываю», – промелькнула мысль. Несмотря на ситуацию, мысли о службе не оставляли.
Боком на старом, но еще крепком кресле сидел, по-видимому, их «главный».
– Ты человек, которого зовут Ахмед Шах? – Его лениво полуприкрытые веки не шевельнулись, направление взгляда не поддавалось расшифровке.
«Они знают мое имя, значит, это не ошибка. Чего хотят эти люди?»
– Да, это я. – Он старался держаться спокойно, но страх разрывал на части внутренности: живот напоминал о своем существовании то режущей, то ноющей болью.
– Ты работаешь под прикрытием сионистского агрессора, который безжалостно попирает нашу страну и наш народ, это так?
– Я работаю…
– Наш честный и справедливый суд признал тебя предателем народа Свободной Палестины и всей арабской нации.
– Но я ничего…
– Для предателя существует один приговор – смертная казнь. Твой случай особо серьезный, поэтому суд постановил привести приговор в исполнение немедленно.
Ноги Ахмеда подкосились, его затрясло в ознобе. В эту секунду ему страшно захотелось лечь или хотя бы сесть, но две пары рук крепко держали обмякшее тело на весу.
– Мы не кровожадные дикари, как нас описывают нечестивые сионисты, их пособники американцы и всякие там якобы свободные журналисты, а борцы за свободу и справедливость. Поэтому перед смертью тебе предоставляется право на последнее слово. Что ты можешь сказать в свое оправдание?
Наступила долгая бессловесная пауза, в течение которой Ахмед пытался связать в единое целое цепочку жестоких слов и событий, неожиданно обрушившихся на его бедную голову. Он догадался, что похищен бойцами радикального крыла ХАМАСа, о существовании которого ему неоднократно доводилось слышать. Рассказы об их самоотверженности и всевозможных подвигах где-то в глубине души возбуждали естественное чувство солидарности с их стремлением к национальной независимости. Но его пути никогда не пересекались с потайными тропами этих людей. Он ни за что не мог бы работать на тех, кто находится в подполье. Вот если бы они сумели победить, тогда другое дело…
В своих самых худших опасениях можно было представить все что угодно, но только не похищение, тем более не суд… Суда-то, собственно, и не было: объявление приговора выглядело ненатурально, как-то по-дурацки, больше походило на издевательство. Да еще с немедленным исполнением – фарс, да и только! А вдруг это не шутка? Ведь они могут, ни секунды не раздумывая, нажать на спусковой крючок прямо тут, в подвале… О методах их работы он тоже слышал. И пикнуть не успеешь! «Он сказал что-то про справедливость… Ах да, мне предоставлено слово, и они ждут…» Из пересохшего горла с трудом вырвались странные сдавленные звуки, звучавшие неестественно и чуждо, словно они пришли откуда-то со стороны:
