Йоханнес Зиммель - Пятый угол
Глаза Шанталь, до этого виноватые, заблестели:
— И ты можешь простить меня?
— Придется, потому что ты мне нужна.
— Мне все равно, пусть придется, если обойдется, — прошептала она, целуя его. — Я на все ради тебя готова. Что тебе требуется?
— Несколько золотых слитков.
— 3-з-золотых? И сколько?
— Ну, думаю, на сумму пять или десять миллионов франков.
— Настоящих?
— Фальшивых, естественно, со свинцовой начинкой.
— И только-то?
— Ты тертый калач, — сказал он, — стерва несчастная, из-за тебя я опять влип в эту историю. Не нажимай так сильно!
Она стала тереть еще крепче, воскликнув:
— Ах, я так рада, что они не прикончили тебя, мой сладкий!
— Кончай сдирать с меня кожу!
Она расхохоталась горловым смехом и принялась щекотать его.
— Прекрати, или я сейчас спущу с тебя штаны и всыплю как следует!
— Это будет непросто сделать, на мне их нет!
— Ну, погоди! — он схватил ее, она завизжала, вода взметнулась фонтаном, и вот она уже лежала на нем, в теплой мыльной воде, кричала, взвизгивала, смеялась и отплевывалась, а после затихла в его объятиях.
Внезапно он вспомнил о бедном Лазаре Алькобе, о несчастном Вальтере Линднере и его жене, о пассажирах затонувшего судна, матросах, о бедных солдатах в окопах, обо всех бедных людях вообще. Какой короткой была их жизнь. И какой трудной. Какой страшной была их кончина. И вообще как мало счастья в этом мире.
194 декабря 1940 года в среду в отдельном кабинете отеля «Бристоль» три господина встретились за вегетарианским обедом, составленным одним из участников застолья — искусным гурманом, лично проследившим за его приготовлением на кухне.
Их имена: Поль де Лессеп 37 лет, замкнутый, худой, с угловатыми чертами лица. Жак Бержье немного старше, толще, с розовым лицом, одетый подчеркнуто элегантно, с жеманными манерами, высоким голосом и мелкими семенящими шагами. На нем были темно-красная бархатная жилетка, темно-синий костюм и от него прямо-таки разило духами.
И, наконец, Пьер Юнебель — тот самый господин, хлопотавший насчет обеда и как две капли воды похожий на нашего героя Томаса Ливена, что неудивительно, поскольку это он и был. И звали его теперь Юнебель, а не Леблан. Сообразительный читатель догадается, что новый поддельный паспорт Томас получил от французской секретной службы…
Это была первая встреча господ Бержье и де Лессепа с мсье Юнебелем. При этом Бержье рассматривал очаровательного молодого человека с все возрастающей благожелательностью. Его сентиментальные, словно девичьи, глаза были неотрывно нацелены на него.
Томас пригласил на этот обед обоих, после того как побывал у адвоката Бержье и предложил свои услуги в качестве делового партнера.
— Может быть, поговорим об этом за хорошей едой? — предложил он.
— С радостью, мсье Юнебель, только, пожалуйста, чтобы не было ничего мясного, — голосом евнуха ответил эстет Бержье.
— Вы вегетарианец?
— Стопроцентный. И не курю. И не пью.
«И с женщинами ты, похоже, дел тоже не имеешь, дружок, — подумал Томас. А вот на гестапо ты обязан работать, чистая твоя душа…»
Господа заговорили о закуске — сельдерее по-женевски. Бержье с его утонченным вкусом сказал:
— Великолепно, мсье Юнебель, просто великолепно. Кружочки так и тают на языке.
— Так и должно быть, — серьезно ответил Томас. — Отбираются всегда хорошие, но не слишком крупные клубни.
— Не слишком крупные, ага, — произнес Бержье, пожирая Томаса глазами.
— Их хорошенько промывают и чистят, а затем варят в соленой воде, пока они не станут мягкими, но не слишком мягкими.
— Но не слишком мягкими, — эхом откликнулся адвокат, чей парфюм бил Томасу в нос. — Вы должны записать мне рецепт, мсье.
На своих наманикюренных пальцах он носил четыре кольца с цветными камешками, а его взгляд, покоившийся на Томасе, становился все сентиментальнее.
«Тут все ясно, — размышлял тем временем наш друг, — с этим у меня проблем не возникнет. Больше внимания мне нужно уделять де Лессепу».
— Чем мы можем быть вам полезны, месье? — без перехода начал Лессеп.
— Господа, Марсель — город маленький. Идут разговоры, что вы приехали из Парижа провернуть некоторые операции.
— Какие операции, мсье Юнебель?
В этот момент старый официант подал главное блюдо, и Томас прервал беседу. Глядя на поднос, адвокат тоскливо воскликнул:
— Но я же убедительно просил: никакого мяса!
Де Лессеп оборвал его:
— Так какие же операции, мсье Юнебель?
— Гм, валюта и золото. Поговаривают, вы ими интересуетесь.
Де Лессеп и Бержье обменялись взглядами. Некоторое время в кабинете стояла тишина. Наконец Лессеп — в 1947 году французское правительство предало его суду за коллаборационизм — холодно произнес:
— Значит, говорят?
— Да, говорят. Немного соевого соуса, мсье Бержье?
— Друг мой, — ответил адвокат, пристально посмотрев в глаза Томасу, — я тронут. То, что я считал мясом, действительно не мясо, однако же это ужасно вкусно. Что это, собственно, такое?
Лессеп заговорил сердито:
— Мсье Юнебель, вы упомянули о золоте и валюте. А что, если мы действительно интересуемся ими?
Обращаясь к Бержье, Томас сказал:
— Это грибной шницель. Неплохо, правда? — И к Лессепу: — Я мог бы продать золото.
— У вас есть золото? — удивленно протянул Лессеп.
— Так точно.
— Откуда?
— Это вряд ли интересно, — высокомерно парировал Томас. — Я же не интересуюсь, для кого вы хотите его купить.
Лессеп уставился на него глазами акулы:
— Сколько золота вы можете нам предложить?
— Смотря сколько вы хотите.
— Не думаю, что у вас найдется столько, — бросил Лессеп.
Тут в разговор мягко вклинился адвокат, сказавший хихикая:
— Мы купим на сумму до двухсот миллионов!
«Черт возьми, — подумал Томас, — крупное дельце наклевывается!»
20«Черт возьми, — думал и старый официант, подслушивавший у дверей, — крупное дельце наклевывается!» Цокая языком, он спустился в небольшой гостиничный бар, почти безлюдный в это время суток. У стойки сидел какой-то неотесанный тип с волосами ежиком и пил перно.
— Эй, Бастиан, — обратился к нему официант.
Мужчина поднял голову. У него были маленькие слоновьи глазки и сильные, как у грузчика мебели, руки: «О чем они там говорят?» Официант все пересказал. Человек по имени Бастиан Фабр присвистнул сквозь зубы:
— Двести миллионов! Боже всемогущий!
Он сунул в руку официанта деньги:
— Продолжай слушать. Запоминай каждое слово. Я вернусь.
— Хорошо, — кивнул старый официант.
Бастиан, одетый в кожаную куртку, берет и серые брюки, вышел из бара, оседлал старый велосипед и закрутил педалями мимо старой гавани вверх к набережной де Бельже. Здесь находились два самых известных кафе в городе — «Сентра» и «Ле Брюлёр де Лу». И в том, и в другом проворачивались всевозможные нелегальные делишки. «Сентра» был посовременнее и имел более приличную клиентуру: богатых греческих торгашей, турок, голландцев и египтян.
Бастиан направился в старомодное маленькое «Ле Брюлёр де Лу». Здесь, в помещении, обитом темными панелями, в чьих огромных зеркалах, матовых и запотевших, отражался серый уличный свет, собирались преимущественно местные. В эти обеденные часы большинство пило свое «пасти», сладкий аперитив, стоивший в 1939 году всего два франка, а сейчас — десять, что безмерно огорчало всех патриотов.
Здесь сидели виноторговцы, фальшивомонетчики, спекулянты и эмигранты. Бастиан знал многих из них, он здоровался с ними, его приветствовали в ответ. В конце зала на ручке двери висела табличка «Зарезервировано». Гигант постучал — четыре длинных, два коротких. Дверь отворилась, и Бастиан вошел в помещение. Горел электрический свет, поскольку окон не было. В комнате было так накурено, что щипало глаза. За длинным столом расположились пятнадцать мужчин пиратского вида, многие со шрамами и перебитыми носами, и одна-единственная женщина. Тут были африканцы, армяне и корсиканцы.
Женщина сидела во главе стола. Из-под красной шапочки выбивались волосы цвета вороного крыла, на ней были длинные брюки и куртка из невыделанной кожи. Постороннему наблюдателю с первого же взгляда стало бы ясно, что Шанталь Тесье — абсолютная хозяйка в этой банде подонков, одинокая волчица, королева, не знающая пощады.
— Ты почему опоздал? — набросилась она на Бастиана, глядевшего на нее, как проштрафившийся пес. — Мы уже целых полчаса ждем тебя!
— Эта троица не спешила… Адвокат опоздал…
Шанталь оборвала его резким голосом:
— Ты купишь себе, наконец, что-нибудь приличное на голову? Тошнит от вас всех! Неужели каждый обязательно должен видеть, что вы из низов?
