Джоби Уоррик - Тройной агент
Жилищные условия в этой последней командировке тоже оказались много лучше, чем на дюжине других передовых баз, где ему приходилось кантоваться, — то были вообще жутчайшие места, где американцам и афганцам приходилось спать с автоматами в обнимку, всем взводом, будто кильки в банке, в душной вонючей палатке, а на рассвете облегчаться в чистом поле, сидя орлом над собственноручно вырытой ямкой. Но теперь-то он уже не «зеленый берет», да и вообще не военнослужащий, а высокооплачиваемый охранник из ЧОПа, запятнанного множеством скандалов в прессе, которая, в частности, утверждает, что его контрактникам случается убивать безвинных иракских мирных жителей. Впрочем, на практике подлинными командирами Парези были сотрудники ЦРУ, почти все моложе его, и уж точно никто не обладал его опытом выживания среди опасностей Афганистана. Когда их решения возмущали Парези, он не молчал, хотя вообще-то знал свое место. Ему надо было кормить семью, и он делал свое дело, даже когда что-то ему не нравилось.
Подносы с завтраком опустели, а время до прибытия информанта еще оставалось, это время надо было как-то убить, и Парези направился в гараж, куда за последние несколько дней уже много раз наведывался: когда-то он служил и армейским механиком, а за время предыдущих командировок в Афганистан научился нескольким способам, позволявшим сделать машину более устойчивой к взрыву придорожной мины. Здесь он провел немало часов свободного времени — бесплатно, просто чтобы было чем занять мозги. И в тот день тоже: пошел в гараж и на морозе принялся возиться со старыми рыдванами, которые использовало ЦРУ для встреч с афганскими агентами на местности.
К дневнику, куда обычно он записывал свои мысли, Парези давно не притрагивался: все не мог заставить себя сесть и сосредоточиться. Когда позвонил домой, его голос звучал как-то не так, не как обычно, его словно что-то отвлекало или заботило. Минди Лу Парези этот его тон был знаком, и она сразу насторожилась.
— Дэн, что с тобой? Там у вас все в порядке? — спросила Минди Лу. Впрочем, его ответ она знала заранее.
— Да ладно тебе, бэби, успокойся.
А что он еще мог сказать?
Держа в руке костыль, Хумам аль-Балави обвел глазами вереницу малолитражек, грузовиков и такси, высматривая машину, присланную за ним. Когда он прибыл в Гулям-Хан, где располагался единственный пропускной пункт на границе Исламской республики Афганистан и Северного Вазиристана (Пакистан), была середина дня 30 декабря. На встречу в Хосте Балави опаздывал уже больше чем на сутки. Интересно, его еще ждут?
Контрольный пункт стоял на пакистанской стороне и представлял собой усадьбу с глинобитным домом и такими же надворными постройками, между которыми суетились несколько нервных стражей с автоматами; тут же стоял старинный пулемет с дулом, направленным в сторону Афганистана. Пассажиры, едущие в Афганистан, выстроились в очередь к такси и частным машинам, которые перевезут их через разделительную линию — она впереди, примерно в миле по шоссе; оттуда дорога ведет на запад, до самого Кабула. Очередь понемногу подвигалась, а Балави стоял в нерешительности, наблюдая, как стражи в теплых куртках заглядывают в багажники, проверяют паспорта и потрошат чемоданы в поисках наркотиков и оружия.
Чувствовал себя Балави ужасно. Сломанная нога все еще болела, да еще пришлось плестись чуть не целый день по изрытой колдобинами дороге из Мираншаха с пудовым грузом примотанной к груди взрывчатки, нашпигованной металлом. Он стоял теперь в очереди на паспортный контроль, в руке держа иорданский паспорт, виза в котором была на семь месяцев просрочена, а под рубашкой скрывая бомбу. Очередь еще чуть-чуть подвинулась.
Подняв взгляд, Балави увидел, как ему кто-то машет, стоя среди машин, ждущих пассажиров на Афганистан. Махавший был высоким, ладным и, судя по одежде, афганцем. Когда они сошлись поближе, встречающий учтиво поприветствовал Балави по-английски с пуштунским акцентом.
Он открыл дверцу белого седана, и Балави сел в машину. Водитель запустил мотор, и машина поползла к очереди автомобилей, направляющихся на север. Водитель махнул удостоверением, и их автомобиль пропустили без очереди и без досмотра. Несколько минут машина тужилась, одолевая довольно крутой подъем; наконец, проехав пограничный столбик, они оказались на афганской территории.
Водитель буркнул несколько слов по мобильнику, и начался долгий, длившийся почти час, спуск с горы в полупустынную долину, где проживает большая часть примерно полумиллионного населения провинции Хост. Чуть не нависая над опасными обрывами, дорога вилась вдоль круч серпантином; водители то резко закручивали баранку, то внезапно жали на тормоз, чтобы не влететь в промоину или бомбовую воронку.
Афганский офицер сидел впереди один, пассажир — сзади, прямо за ним. Аргаван был из тех немногих местных, кого ЦРУ считало ценными кадрами: он был трудолюбив и надежен, как восход солнца. Еще молодой, лет тридцати, с карими глазами и аккуратно подстриженной бородкой, он одним из первых окончил организованную в Афганистане школу спецназа для местных, потом продвинулся и стал начальником подразделения афганцев, которых ЦРУ наняло для помощи американцам в охране базы. Насколько велико было к нему доверие ведомства, видно из того, что встречать столь важного осведомителя его послали одного. Но тут опять-таки: какой-нибудь американец мог начать опрос прямо в машине, без лишних церемоний агента обыскав, нет ли оружия. Хорошо ли это будет? Да и не дано американцу пересекать границу Пакистана с такой же легкостью, как это выходит у местного уроженца, говорящего на пушту.
Как только горы вокруг расступились и местность выровнялась, автомобиль свернул с шоссе. На въезде в деревушку асфальт кончился, и Аргаван повел машину медленно, при этом явно что-то высматривая, потом остановился у глинобитного дувала бампер к бамперу с красным хэтчбеком «субару»: за рулем там кто-то сидел, двигатель работал. Оба водителя вышли из автомобилей и обменялись приветствиями; затем Аргаван вернулся и отворил ближнюю к Балави заднюю дверцу.
Вылезайте. Меняемся машинами, сказал он. Для конспирации.
Скоро они опять пустились в путь вдвоем, двигаясь теперь быстрее по ровной плоской дороге среди орошаемых полей. Было уже четверть пятого, то есть к назначенному времени встречи в Хосте Балави опаздывал на двадцать шесть часов.
Отставание от графика началось по вине «Талибана». По согласованию с ЦРУ Балави должен был прибыть в пакистанский город Мираншах во вторник 29 декабря, там нанять машину до контрольного пункта на границе, где его подхватит Аргаван. Но полевой командир талибов Хакимулла Мехсуд, похоже, решил из мученичества Балави выжать все до капли — во всяком случае, по части пропаганды, — поэтому отбытие иорданца без конца откладывали, чтобы дать возможность видеооператорам Талибана снять сперва один клип, потом другой… В итоге, когда Балави добрался до Мираншаха, марш-бросок к границе предпринимать было уже бессмысленно: не успеть, на ночь пограничный пункт закрывается.
Перед этим Балави вконец измотали нескончаемыми мероприятиями по увековечению его предсмертных мыслей. За последние дни декабря он написал как минимум две статьи и дал три (а может, и больше) длинных видеоинтервью плюс несколько коротких. На одном видео Балави сидит у какой-то стены во дворе между двумя автоматчиками в масках и рассуждает о праведности мученичества. Другое обставлено как обычное ток-шоу, где Балави отвечает на вопросы невидимого «ведущего». На третьем Балави сидит (пожалуй, немного нервничая) рядом с самим Хакимуллой Мехсудом, и оба сообщают о своей решимости отомстить за смерть вождя «Талибана» Байтуллы.
В этом последнем клипе они говорят на разных языках — Мехсуд на пушту, а Балави по-арабски и по-английски — и друг на друга почти даже не смотрят, сидят на какой-то подстилке по-турецки, со всех сторон обложенные автоматами и брикетами взрывчатки «Си-4». Вожак талибов, глядя прямо в камеру, превозносит Балави как мужчину, «горящего желанием совершить деяние, которое причислит его к мученикам джихада».
«Совесть не позволила ему шпионить и доносить неверным на своих братьев-мусульман», — пояснил Мехсуд. И продолжил в том смысле, что ЦРУ своими авианалетами сеет «боль и горе», но «Талибан» нашел в конце концов способ, позволяющий нашим фидаинам «проникать на американские базы и, жертвуя собой, наносить по ним такие сокрушительные удары, что там их запомнят на сто лет».
Балави, одетый в полевую военную форму, бледный и тщедушный, говорил, то и дело поглядывая на листочки с записями.
«Эту атаку мы задумали вместе, — сказал он. — Ею мы дадим понять американцам, что веру в Бога, нашу истинную веру и благочестие, которое мы стараемся насаждать, мы не променяем ни на какие богатства мира».
