Треваньян - Санкция Айгер
Мысли Анны Биде прятались где-то под ресницами, осенявшими ее умные, проницательные глаза. Иногда она совсем уходила в себя, полностью удовлетворенная обществом собственных размышлений. Иногда же она включала в сферу своего внимания мужчин, окружающих ее, и на мгновение прислушивалась к их разговору, пока не решала, что там нет ничего для нее интересного, и вновь уходила в себя. Джонатан принялся ее рассматривать. Ее одежда, ее редкие реплики, ее глаза, в которых иногда вспыхивал вопрос или заинтересованность, тут же угасавшие с внезапным опусканием ресниц, – все было обдуманно и эффектно. Она была одновременно соблазнительна и исполнена собственного достоинства – сочетание, являющееся исключительным свойством парижанки определенного круга и определенного возраста.
Она пробудилась от своей задумчивости, почувствовав на себе взгляд Джонатана, и в ответ посмотрела на него с откровенным интересом.
– Любопытное сочетание, – тихо сказала она.
– О чем вы?
– Искусствовед, ученый и альпинист. И я уверена, что это еще не все.
– И к каким же выводам вы пришли?
– Ни к каким.
Джонатан кивнул и переключил внимание на Жан-Поля, который, очевидно, принадлежал к ее миру отнюдь не по праву рождения. Его недавнее богатство, как и одежда, сидело на нем не слишком хорошо – ему недоставало лоска, чтобы ощущать себя полноправным хозяином и того и другого. Для серьезного восхождения он был староват, но на его крепком крестьянском теле не было ни жиринки. Один глаз был опущен, как у “белого” клоуна, но лицо оживлялось умом и общительностью. Его нос образовывал длинную тонкую линию, начинающуюся, пожалуй, чересчур высоко над бровями и совершающую капризный прыжок в сторону где-то на полпути. Рот был кривоват и достаточно подвижен, что придавало его лицу столь характерную для французского крестьянина живость. В целом лицо его выглядело так, словно природа, создав совершенно невзрачную модель, наложила на физиономию ладонь, пока глина еще не просохла, и чуть-чуть крутанула вправо.
Джонатан ценил качества, присущие Жан-Полю. Его нелюбовь к конфликтам, логичность и сдержанность были идеальным средством для сглаживания противоречий между личностями динамичными и агрессивными, которые часто встречаются среди альпинистов. Жаль было только, что он рогоносец – по меньшей мере, рогоносец в эмоциональном плане. Джонатан представил себе Жан-Поля в ночном колпаке, с подсвечником в одной руке и ночным горшком в другой.
Картинка получилась не слишком добрая, и поэтому он перенес внимание на Карла, который в этот момент скрупулезно и с очень важным видом доказывал, что маршрут, по которому Жан-Поль поднимался на Дрю в прошлом сезоне, был выбран неправильно. Когда же Жан-Поль со смехом заметил, что этот маршрут, как известно, вывел его на вершину и спустил обратно, Карл пожал плечами, не желая тратить силы на спор с человеком, который к данному вопросу относится столь легкомысленно.
У Карла было широкое правильное лицо, но излишне застывшее и потому неинтересное. Он был красив, но не привлекателен. Густые, почти бесцветные волосы были зачесаны назад, открывая широкий, упрямый лоб. Ростом он был на два дюйма выше остальных и, благодаря великолепной натренированности, держался прямо, как жердь, но при этом не выглядел смешным.
– Так, – сказал Жан-Поль, прерывая беседу с Карлом и обращаясь к Джонатану и Анне, – у вас, похоже, разговор не слишком оживленный.
– Мы сравнивали, как мы молчим, – сказал Джонатан. – Ее молчание оказалось интереснее.
– Она замечательная женщина. – Жан-Поль посмотрел на жену с нескрываемой гордостью.
– Охотно верю.
– Знаете, до своего несчастливого брака она танцевала в балете. – У Жан-Поля была своеобразная манера самоутверждаться: он без устали вбивал в головы собеседникам, что брак его был неравным и с социальной, и с психологической точки зрения. И дело было не только в том, что он фабрикант – его фирма изготовляла весьма широко известный предмет домашнего обихода, упоминаемый в комических ситуациях.
Анна тихо рассмеялась:
– Жан-Поль имеет обыкновение считать, что похитил меня со сцены в расцвете моей карьеры. На самом деле, к тому же результату вели и возраст, и падение популярности.
– Чепуха! – убежденно заявил Жан-Поль. – Твой возраст никто никогда отгадать не сможет. Как вы думаете, Джонатан, сколько ей лет?
Джонатан почувствовал неловкость за обоих.
– Мой муж обожает искренность, доктор Хэмлок, тактичность же для него – разновидность неискренности.
– Нет, но... Так как, Джонатан, сколько, по-вашему, лет Анне?
Джонатан поднял руки ладонями вверх, изобразив полную беспомощность.
– Я... э-э... считаю, что о ее возрасте можно задуматься лишь в том случае, когда затрудняешься определить, кому воздать хвалу – природе или самой даме.
Вышло не очень здорово, но Анна насмешливо зааплодировала, беззвучно постучав кончиками трех пальцев о ладонь.
Поняв, что ни о чем серьезном здесь больше говорить не будут, Карл встал и откланялся. Жан-Поль задвинул за ним стул, и оставшаяся компания стала еще теснее.
– Она, конечно, великолепна, – сказал Жан-Поль, мечтательно глядя на Айгер. – Лучшей горы для моего прощального восхождения и не выбрать.
– Прощального?
– Я уже не молод, Джонатан. Подумайте! В сорок два года я же буду самым старым альпинистом, покорившим Айгер. Эти два молодых человека – потрясающие скалолазы. Они здорово облегчат работу нам с вами. Вам... простите, но... вам?..
– Тридцать семь.
– Ага. Ровесник моей жены!
Анна прикрыла глаза и раскрыла их с усталым видом. Чтобы сменить тему, Джонатан спросил:
– Анна, вас интересует альпинизм?
– Не особенно.
– Но она будет гордиться мной, ведь так, дорогая моя?
– Очень!
– И не припомню, когда я себя так замечательно чувствовал, – сказал Жан-Поль, разведя руки, как гимнаст, и опустив одну из них на плечо Анны. – Чувствую, что набрал идеальную форму для своего возраста. Последние полгода я каждый вечер выполнял очень сложный комплекс упражнений. Относился к нему, прямо как к молитве. Зарабатывался допоздна, и моя бедная женушка уже, бывало, спит, когда я к ней забираюсь. – Он засмеялся и погладил ее.
– Так что сейчас она, наверное, ждет не дождется, когда же вы покорите вершину, – сказал Джонатан.
Анна взглянула на него, потом отвернулась к окну, на котором появились мелкие капли первого дождя.
По привычке Жан-Поль обругал погоду, но опыт пребывания в Бернских Альпах подсказывал ему, что исключением была скорее предшествующая ясная погода, а не этот дождь.
– Теперь поближе к вершине выпадет свежий снежок, – сказал он без особых эмоций.
– Да, немного выпадет, – согласился Джонатан.
Он налил себе еще чашку и, откланявшись, вышел на террасу, где встал под навесом крыши, с наслаждением нюхая дождь.
Небо было цинковым, а несколько кривых сучковатых сосенок, выросших на скалистой почве Кляйне Шайдегга приобрели, когда солнце скрылось, темно-оливковый цвет. Ветра не было. Джонатан прихлебывал кофе и слушал шелест дождя в луговой траве.
Да, компания подобралась с крепкими нервами. Один из них, во всяком случае. Он познакомился со всеми возможными объектами санкции, но ни в одном жесте, реакции, взгляде ничего решительно не усмотрел. Пока Спецрозыск не сообщит ему о личности объекта, Джонатан будет в крайне рискованном положении.
Ленивый серый туман скрывал верхнюю треть северного склона. Он вспомнил жутковатый каламбур, который немецкие спортивные журналисты воскрешали всякий раз, когда кто-нибудь пытался подняться на Айгер. Северную стену – “Нордванд” – они называли “Мордванд”, то есть Стеной Смерти. Миновали те дни, когда немецкие и австрийские юноши бросали свои жизни на Айгерванд с отчаянным вагнеровским Todeslieb; выдающиеся люди покоряли Айгер – Германн Буль, Лионель Террай, Гастон Ребюффа; десятки менее знаменитых альпинистов поднимались на вершину – и каждый своим успехом чуть-чуть уменьшал ту славу, которая сопутствовала этому подвигу. И тем не менее, стоя на террасе, попивая кофе и глядя через луг, Джонатан испытывал все более нарастающее желание вновь выйти на стену, уже дважды сбрасывавшую его.
Поднимаясь в номер Бена, Джонатан встретил Андерля в коридоре, и они обменялись кивками. Ему сразу понравился этот невысокий жилистый парнишка с копной темных волос, очевидно, не привыкших к расческе, и длинными сильными пальцами, созданными самой природой для нахождения мельчайших неровностей в скале и для зацепов за них. Очень не хотелось бы, чтобы объектом оказался Андерль.
На стук в дверь номера Бена последовал громовой ответ:
– Пошел в жопу!
Джонатан открыл дверь и заглянул.
– А, это ты, старик. Заходи. И запри за собой дверь.
Джонатан скинул моток веревки со свободной кровати и растянулся на ней.
