Джек Хиггинс - Холодная гавань
— Вы лжете, — сказала Женевьева.
— Ваша сестра в данный момент находится в камере на Рэглен-Лейн, 101 в Хэмпстеде. Она, как мне сообщили, совершенно помешалась. Вам хоть это известно?
Ответ вырвался у нее инстинктивно — возмущенный и яростный:
— И это вы, свиньи, сделали ее такой! Она была вашим агентом, а патруль СС надругался над ней. Они разрушили ее, эти звери. Вы знали?
— Это неправда, — сказал он, и на его лице появилось что-то вроде сожаления. — Это были ваши люди.
В наступившей тишине Женевьева застыла от ужаса.
— Что вы имеете в виду? — прошептала она. — Что вы пытаетесь внушить мне?
— Бедная моя Женевьева, — сказал Прим. — Думаю, вам лучше выслушать меня.
Его рассказ в основном совпадал с тем, что Баум сообщил Крэйгу Осборну. Теперь Женевьева узнала правду, настоящую правду о ее сестре, о добром докторе, о приюте Роздена и о Мунро.
Когда Прим замолчал, она какое-то время сидела, вцепившись в подлокотники кресла, потом открыла портсигар и достала сигарету. Удивительно, как эта чертова привычка помогает! Она подошла к сводчатому окну, открыла его и выглянула в дождь. Прим подошел к ней. Женевьева обернулась и встретилась с ним взглядом.
— Почему я должна верить вам? Как вы узнали обо всем?
— Англичане используют двойных агентов, мы тоже. Это игра, в которую играют обе стороны. Как я сказал вам раньше, когда еврейское подполье сообщило Бауму о смерти дочери, он пошел к Мунро. Чтобы не скомпрометировать его в наших глазах, они решили не арестовывать его связную, миссис Фицджеральд. Ей тоже предоставили выбор: либо стать двойным агентом, либо сесть в Тауэр. Естественно, она выбрала первое или, вернее, сделала вид, что выбрала.
— Сделала вид?..
— Миссис Фицджеральд — южноафриканка голландского происхождения и не любит англичан. Ее покойный муж был ирландцем. Он не любил их еще больше и служил в ИРА в 1921 году с Мишелем Коллинзом. Она сделала то, чего хотел от нее Мунро, это так, но бригадир не знал, что у нее есть контакты с ИРА в Лондоне, а они более чем симпатизируют нам. Через них она предупредила нас о ненадежности Баума несколько месяцев назад, поэтому мы знали, что он теперь работает на другую сторону. Он сообщает нам только то, что хочет Мунро, а это означает в даЕ2ом случае, что они хотели, чтобы мы узнали о вас. Всю информацию, которую он нам не передал, миссис Фицджеральд передавала нам через наших друзей в ИРА.
— Что за чушь! — воскликнула Женевьева, но, к ужасу своему, поняла, что он говорит правду.
— Какова была цель вашей засылки? Совещание маршала Роммеля? Планы Атлантического вала? — Он покачал головой: — Вряд ли. Они послали вас сюда, чтобы вас предал Баум, которому, по их мнению, мы до сих пор доверяем.
— Но зачем?!
— Райсшлингеры в этом мире могут обладать большим даром убеждения. Ваши люди надеялись, что вы сломаетесь. Хотели, чтобы вы сломались. Они что-то сказали вам, чтобы вы выдали это, что-то такое, о чем в данный момент вы даже не помните. Но на самом деле это имеет первостепенную важность.
Она вспомнила Крэйга Осборна на "Лили Марлен", снова почувствовала его сильную руку на своей и из последних сил пыталась не поверить Приму. Потом вспомнила Мунро в его кабинете в Холодной гавани, карту на столе, которую он так быстро убрал, позволив ей увидеть районы высадки в день "Д".
Прим очень внимательно наблюдал за ней и теперь улыбнулся:
— Я вижу, что вы вспомнили, верно?
Она кивнула, внезапно почувствовав сильную усталость:
— Да, вы хотели бы знать?
— А вы бы сказали мне?
— Я, скорее всего, не стала бы этого делать, просто на тот случай, если я ошибаюсь. Вы очень эффектно доказали мне, что на нашей стороне есть люди, такие же разложившиеся и нечестные, как вы сами, но я все-таки хочу увидеть нашу победу. Там, откуда я пришла, есть очень хорошие люди, и я не могу смириться с мыслью об СС в Сен-Мартине.
— Хорошо, — сказал Прим. — Именно этого я от вас и ожидал.
Она глубоко вздохнула:
— Что же теперь?
— Вы опять наденете вечернее платье и вернетесь на бал.
Женевьева почувствовала, что у нее начала кружиться голова.
— Вы это серьезно?
— О, вполне. Маршал Роммель отбудет с эскортом через час. Он уедет в Париж ночью. Вы будете среди тех, кто, улыбаясь, пожелает ему счастливого пути. Вы перекинетесь с ним несколькими словами. В общем, обычная чепуха для фотографов. Он благополучно скроется в ночи, а вы, дорогая моя Женевьева, будете продолжать танцевать.
— Жизнь и душа вечеринки?
— Ну конечно. Вы можете, конечно, попытаться исчезнуть — хотя шансы на это у вас ничтожные, — но это будет означать, что вы оставляете графиню в наших руках, а это очень неприятно. Вы следите за моей мыслью?
— О да!
— Значит, между нами установилось полное доверие. — Он поцеловал ей руку. — Я немного влюбился в вас, мне кажется. Самую малость. Вы никогда не были ею, Женевьева. Только самой собою.
— Вы это переживете.
— Конечно. — Он задумался, положив руку на резную ручку двери. — Каждый преодолевает что угодно со временем. Вы это сами для себя откроете.
Он уже открывал дверь, и Женевьева не удержалась:
— Вы действительно думаете, что знали Анн-Мари, не так ли?
Он обернулся, слегка удивленный:
— Анн-Мари? Думаю, в той же мере, что и все остальные.
Ее гнев был теперь настолько велик, что она спросила:
— Говорит ли вам что-нибудь имя Большой Пьер? Он стал вдруг очень спокойным.
— А почему вы об этом спрашиваете?
— Очень важный человек в Сопротивлении, не так ли? Уверена, вы дорого бы дали, чтобы заполучить его. Вас бы сильно удивило, если бы вы узнали, что моя сестра была связана с ним?
Он вдруг ужасно побледнел.
— Да, если быть совершенно откровенным, то удивило бы.
— Вы не смогли задержать убийцу генерала Дитриха. Знаете почему?
— Нет, но у меня такое впечатление, что вы мне сейчас объясните.
— Анн-Мари похитила его из-под носа вашей любимой СС, спрятав под задним сиденьем своего «роллс-ройса». — Женевьева жестоко улыбалась, наслаждаясь этим маленьким триумфом. — Так что, полковник Прим, как видите, она никогда не была совершенно такой, какой вы ее себе представляли.
Он посмотрел на нее долгим взглядом, повернулся и вышел, мягко прикрыв за собой дверь. Она глубоко вздохнула, подбежала к двери в ванную и сказала:
— Оставайтесь здесь, пока я не уйду.
— Хорошо, — прошептала Шанталь.
Дождь стучал в окно, и она остановилась, слушая его. Вот так и обрушился мир, как сказал поэт. Никакого взрыва. Как сказал Прим, нужно помнить о Гортензии. Теперь — все, выхода нет, и точка. Впереди самое худшее. В конце концов, самая большая ирония ситуации состоит в том, что, если "снять перчатки", Макс Прим становится Крэйгом Осборном и Крэйг Осборн Максом Примом.
Да… Женевьева глубоко вздохнула и начала одеваться.
Глава 15
Она спускалась по главной лестнице вниз, опираясь на руку Прима, будто во сне. Он весело кивнул офицеру, пропустившему их. Женевьева вдруг громко рассмеялась, и он удивленно обернулся, крепче сжав ее руку.
— С вами все в порядке?
— Лучше и быть не может.
— Прекрасно. — Они пересекли прихожую и остановились у двери. — Теперь приготовьтесь войти в зал и улыбайтесь, все время улыбайтесь. Люди ждут от вас этого.
Дежурный открыл перед ними дверь, и они вошли в зал. В этот момент оркестр замолчал; вокруг раздавались смех и громкие голоса, царила атмосфера благополучия, красивые женщины и мужчины в мундирах отражались в громадных зеркалах.
Гортензия сидела на одном из золотых кресел в противоположном конце зала, над ней почтительно склонился полковник артиллерии. Она, видимо, смеялась над тем, что он только что рассказал ей, и в этот момент встретилась глазами с Женевьевой. Возникла пауза — лишь на мгновение, потом она улыбнулась и перевела взгляд на своего полковника.
— Можно я поговорю с тетей? — спросила Женевьева.
— Конечно. В конце концов, будет лучше, если она узнает о раскладе в игре. Уверен, вы не станете отрицать, что она знает разницу между Анн-Мари и Женевьевой.
Женевьева, не торопясь, прошла по залу сквозь толпу. Когда она подошла, Гортензия улыбнулась и подставила ей щеку для поцелуя:
— Наслаждаешься, cherie?
— Еще как. — Женевьева присела на подлокотник ее кресла.
Гортензия протянула пустой бокал полковнику:
— Еще один мартини, пожалуйста, и пусть они сделают его чуть посуше. — Полковник послушно щелкнул каблуками и удалился. Гортензия взяла сигарету из портсигара племянницы и, когда та поднесла ей зажигалку, как бы невзначай бросила: — Что-то сорвалось. Я вижу это по твоим глазам. Что случилось?
— Прим появился не вовремя. Он все знает. Гортензия весело улыбнулась, помахав рукой кому-то на другой стороне зала.
