Э. Захариас - Секретные миссии
Через несколько минут бедняк с калифорнийского побережья стоял перед адмиралом Джозефом М. Ривеса, командующим флотом.
— Насколько я понимаю, вы имеете сведения о шпионах, — сказал посетителю адмирал, должным образом оценивший важность обстановки.
— Да, сэр. Я живу с одним из них.
— Хорошо, расскажите нам все, что вы знаете, — сказал ему адмирал, когда они присели, чтобы начать беседу.
— Я живу с одним человеком по имени Билл Томпсон, адмирал. Моряк он никудышный, служил одно время во флоте, потом его оттуда вышибли, не знаю, впрочем, почему. Так вот, я стал замечать, что Билл иногда опять надевает форму и в ней отправляется в гавань, там пробирается на корабли, а домой возвращается с бумагами и прячет их у себя в комнате. Мне показалось это подозрительным, и я решил наблюдать за ним попристальнее. И будь я проклят, адмирал, если Билл не передал эти самые бумаги какому-то япошке, с которым он, как я видел собственными глазами, встретился в городе. Этот Билл Томпсон — отъявленный мошенник, адмирал. Он был всего лишь матросом срочной службы, но сейчас, отправляясь на какой-нибудь из наших кораблей за бумагами, надевает форму старшины 1-й статьи. Он замышляет что-то недоброе, адмирал.
— По-видимому, так оно и есть, — сказал адмирал, — и я хочу поблагодарить вас не только от себя лично, но и от имени правительства Соединенных Штатов Америки за ваш патриотический поступок. Могу заверить вас, что мы уделим достаточно внимания вашему «другу», но, разумеется, не сможем познакомить вас с подробностями нашего расследования. Вы сильно помогли бы нашей работе, если бы никому не говорили об этом деле и дали бы нам довести его до конца. Вы сделали больше, чем просто выполнили обязанность, мистер Тернтайн, и нация благодарна вам.
Тернтайн был сильно тронут прочувствованными словами адмирала и только сказал:
— Хорошо, адмирал. Счастливо оставаться, сэр.
Как только Тернтайн закрыл за собой дверь, адмирал вызвал своего адъютанта.
— Пригласите сюда этого Коггинса, — сказал он, — Посмотрим, справится ли он.
Решение адмирала было неожиданным, ибо «этот Коггинс» формально не являлся ни офицером разведки, ни следователем, ни сыщиком: он — флотский хирург, специализировавшийся в области акушерства при амбулатории американского флота в Лонг Биче. Он принимал от тридцати до шестидесяти младенцев в месяц и обходил многочисленных амбулаторных больных каждый день; каким-то непостижимым образом он еще находил время для чтения книг, посвященных шпионажу и разведке, и таким образом стал специалистом и в этой области. Он писал доклады об опасности разрешения японским судам ловить рыбу вблизи Западного побережья США и на другие аналогичные темы, что привлекло внимание адмирала Ривеса. Естественно поэтому, что, когда адмиралу доложили о случае с бумагами, он сразу решил поручить расследование доктору. «Я чувствую, что он справится», — сказал адмирал.
Коггинс несказанно обрадовался, когда ему предоставили возможность перейти от любительских занятий к настоящей работе. На первый взгляд, дело выглядело нетрудным. Томпсон — типичная жертва агентов иностранной разведки; бывший военный моряк после увольнения из флота покатился вниз по наклонной плоскости. Недостаток денег, пьянство не по средствам постепенно вовлекли его в сеть, расставленную для людей такого сорта японцами, орудовавшими тогда на Западном побережье. В конце концов судьба столкнула Томпсона с Миядзаки, и тот быстро договорился с ним. Томпсон надевал форму старшины 1-й статьи, отправлялся на корабль, где его не знали, спускался в орудийный отсек и, выдавая себя за артиллерийского писаря с другого корабля, стоявшего в гавани, получал секретные материалы.
Коггинс прекрасно представлял себе методы контрразведывательной работы и знал, чем они отличаются от простого расследования, — понятия, между которыми часто не проводят различия. Он принялся за работу. С помощью тщательной тайной слежки и пристального изучения он сам и его помощники определили характер повседневной жизни Томпсона и подозреваемых японцев.
Томпсон возвращался с кораблей, направлялся в свою квартиру, прятал документы под ковер и переодевался в штатскую одежду; затем он отправлялся в Лос-Анжелес на встречу с Миядзаки. Во время свидания он передавал японцу то, что ему удавалось достать, или уславливался о пересылке материалов по почте. В Лос-Анжелесе они обычно встречались на площади Першинга или вблизи от нее, и именно здесь капитан-лейтенант Коггинс наблюдал, как они вершили свое дело — последнее, которое доктор позволил сделать Томпсону.
Все улики теперь были налицо. Коггинс изучил украденные документы, хранившиеся под ковром в квартире Томпсона, и с помощью разнообразных методов исследования собрал неопровержимый обвинительный материал, который был передан американскому прокурору для возбуждения судебного дела.
Однако незадолго до ареста Томпсона доктор на целый день потерял его из виду. Это сильно обеспокоило Коггинса. Он встретился с Тернтайном, от которого узнал, что лжеморяк как-то обмолвился о своем намерении поехать в Вашингтон к японскому военно-морскому атташе. Нас немедленно известили о таком повороте событий, однако, как выяснилось, Томпсон не уезжал из Лос-Анжелеса, а пропадал в кабаках с пьяной компанией.
До этого времени служба морской разведки осуществляла только косвенный контроль за делом Томпсона, поскольку Коггинс провел расследование для командующего и передал обвинительный материал американским властям для привлечения Томпсона к суду. В то время морская разведка так же, как и сейчас, не имела права производить аресты, хотя это и было бы в интересах безопасности флота. По этой причине Коггинс не мог арестовать Билла сам, он мог только ограничить его свободу передвижения, что допускается законом, когда преступление очевидно. Однако была найдена возможность законного задержания Томпсона до окончания оформления нужных бумаг, и исполнительные власти могли приняться за расследование этого дела, забрав обвиняемого у доктора Коггинса.
Вскоре обнаружилось, что гражданские власти не спешат с судом над Томпсоном, несмотря на наличие обвинительного материала. Вашингтон опасался международных осложнений в связи с тем, что в этом деле непосредственно участвовали высшие японские морские офицеры и нити шпионажа тянулись в святую святых международной дипломатии. Хотя неопровержимые улики были налицо и ставили Томпсона в безвыходное положение, высшие власти приказали прокурору не начинать судебного разбирательства, если он не может гарантировать вынесение обвинительного приговора. Но кто может гарантировать обвинительный приговор, не имея специальных законов относительно шпионажа? Мы все протестовали против подобных препятствий, которые и в прошлом сильно снижали эффективность нашей работы из-за многих оговорок в американских законах, облегчающих работу тайным армиям, пытающимся выведать национальные секреты США.
Дело Томпсона являлось одним из наших первых дел о шпионаже. Статья 50-я уголовного кодекса Соединенных Штатов предполагает наличие «умысла» и других осложняющих обстоятельств. Нам нужно было убедить американского прокурора, что он может добиться обвинительного приговора. Мне поручили помочь ему на этой стадии дела, и я вылетел в Лос-Анжелес для переговоров с мистером Пирсоном Холлом, тогда прокурором, а сейчас федеральным судьей. Я уверял его, что калифорнийские присяжные, естественно, не будут настроены в пользу японского шпиона, и уговаривал начать судебное преследование, но он ждал команды из Вашингтона.
Почти не отдохнув между двумя воздушными рейсами, я поспешил в Вашингтон, чтобы встретиться с помощником генерального прокурора мистером Брайаном Макмагоном, который осуществлял надзор за этим делом по поручению Вашингтона. Он принял меня любезно, но сказал, что властям нужно еще пять улик, и тогда можно будет начать судебное дело.
— Какие же? — спросил я, и он назвал одну за другой.
— Допустим, мы обеспечим этот дополнительный материал. Сможете ли вы тогда начать суд? — продолжал я.
— Да, сможем, — ответил Макмагон.
В девять часов утра на следующий день я положил на стол Макмагона обвинительный материал, требуемый министерством юстиции; таким образом, суд над Томпсоном мог начаться. Я представил факты, уже входившие в обвинительный материал, но затерявшиеся в массе деталей и не сообразованные с общественным мнением. К тому времени Миядзаки сошел со сцены. Он внезапно сел на корабль, направлявшийся в Японию, и покинул сферу нашей юрисдикции, что многим принесло облегчение, ибо вовлечение его непосредственно в процесс могло оказаться неблагоразумным. Томпсон же получил пятнадцать лет с отбыванием в исправительной тюрьме на острове Макнейл, где он находится еще и сейчас, в момент написания этих строк, расплачиваясь за свое преступление.
