И. Колвин - Двойная игра
— Вермерен заявил мне, что он не брал с собой шифровальной книги, — сказал я Леверкюну, когда он закончил свое повествование.
— Да, я знаю, — ответил он. — Я встречался с Вермереном. Он имел все основания опасаться за себя и свою жену. Им действительно угрожало гестапо. Но никто не имеет права, находясь в таком положении, брать с собой секретные документы.
— Что имела в виду графиня, говоря о собаках Канариса?
— О, это таксы! Очень часто адмирал, отправляясь в поездки, брал с собой собак; он заказывал в отелях номера с двумя смежными комнатами, и в одной из них на кровати спали его таксы.
— А что вы думаете о тайной деятельности Канариса?
— Хотя я и был другом адмирала, но он никогда не рассказывал мне о каких-либо секретных переговорах о мире. Может быть, он передавал кое-какую информацию через нейтральные страны союзникам. Вероятно, эта информация касалась таких фактов, о которых в интересах высокой политики он хотел, чтобы знали союзники.
— Да, это действительно так и было.
— И он никогда не передавал каких-либо военных сведений, как простой шпион,
— Однако Канарис не получил признания ни от одной из сторон.
— Кажется так. И если вы собираетесь писать книгу о нем, то попытайтесь объяснить все это. Сам же он совершенно ясно сознавал, что он делал и почему. Может быть, англичане ожидали от адмирала большей активности.
Глава 21.
КАНАРИС ПОД ПОДОЗРЕНИЕМ
Налет бомбардировщиков «Москито» на Берлин превратил ночь на 24 августа в день. Это был один из крупнейших налетов, во время которого на немецкую столицу было сброшено 1700 тонн бомб. Гитлер возбужденно шагал по коридорам подземного убежища под имперской канцелярией, высказывая свои мысли Мартину Борману[85]. По-видимому, этот первый большой налет на Берлин заставил его призадуматься.
«Я удивляюсь, почему бездействует Канарис, — рассуждал он вслух. — Мне кажется, я давно ничего не слышал о нем».
Мартин Борман передал эти слова разведывательной службе, и полковник Енке вспоминает, как, услышав их, адмирал воскликнул: «Вы видите, он еще чего-то хочет от меня! — И после недолгого раздумья добавил: — Но для чего это действительно нужно?»
По словам Енке, люди, находившиеся в ближайшем окружении Гитлера, старались устранить Канариса. Его доклады не нравились ни им, ни самому Гитлеру. Адмирал знал, что Гитлера окружали люди, готовые во всем соглашаться с ним. Фюрер не мог упрекнуть начальника абвера в том, что его доклады не соответствуют действительности. В своей речи в рейхстаге 11 декабря 1941 года он заявил, что, если бы даже заранее не было точно известно, какими силами располагает Россия на Восточном фронте, ход кампании, предвиденный им, подтвердил правильность действий. А когда Канарис явился к Гитлеру со своими прежними доводами, стремясь показать, что он, Канарис, давно предвидел ход всей русской кампании вплоть до Урала, Гитлер улыбнулся и заметил, что знает и высоко ценит разведку адмирала, но что он сделал свое заявление по политическим мотивам. «Ни одно государство не вступало в войну с такой полной информацией о противнике, какую мы имели о России»[86], — сказал Канарис офицерам своего штаба…
В первый год войны Гитлер сместил фон Браухича с должности главнокомандующего сухопутными войсками, так как тот не смог овладеть Москвой. В следующем году Канарис очень скептически отнесся к наступлению на Кавказ, точно так же, как к попытке захватить Москву. Канарис передал своему заместителю вице-адмиралу Бюркнеру, к несчастью умевшему подлаживаться к требованиям фюрера, свою обязанность докладывать о положении на Восточном фронте. Енке припоминает, как Бюркнер суетился около разведывательной карты, готовя ее для доклада фюреру. Держа в руках голубые флажки, обозначавшие немецкие войска, и красные — русские войска, он говорил: «Ах, на карте совсем не нужно так много красных флажков».
Штаб разведки перевели из Берлина в Цоссен, где располагался штаб верховного командования сухопутных войск. Там имелись два огромных железобетонных убежища, отделенных друг от друга: Майбах I и Майбах II. Генеральный штаб размещался в Майбах I, а разведывательная служба — в Майбах II. Даже офицеры разведки не могли проходить в Майбах I без специального пропуска. В каждом убежище было три надземных этажа и три — под землей. И каждая комната убежища имела свою точную копию в его подземной части с розеткой для включения телефона. По сигналу воздушной тревоги все работники, взяв свои телефоны, спускались тремя этажами ниже и продолжали работать. Около убежища Майбах I находился небольшой коттедж, в котором жил начальник немецкого генерального штаба генерал-полковник Франц Гальдер. Он уступил часть коттеджа Канарису, где он жил в полной безопасности, так как эсэсовцам запрещалось появляться в расположении этих убежищ. Но адъютант Канариса замечал, что его начальнику не нравится здесь и что он мечтает снова уехать в Берлин или Восточную Пруссию. Адмирал чувствовал, что за ним установлено постоянное наблюдение, и опасался за свою жизнь.
Смятение, вызванное бегством в Англию Эриха Вермерена и его жены, само по себе не оказало большого влияния на положение немецкой разведывательной службы, которое и так было уже непрочным из-за серии неудач и странных инцидентов, происшедших в 1942 и 1943 годах. Случай с Вермереном явился лишь кульминационным пунктом, который нанес сильный удар власти Канариса.
Ловкий помощник Канариса Иозеф Мюллер смог беспрепятственно курсировать между Мюнхеном и Римом только до декабря 1942 года. Полковника Гельферриха, офицера связи по линии разведки, который стал что-то подозревать о миссиях Мюллера, по приказу Канариса перевели из Рима. Отто Ион, один из офицеров абвера, рассказал мне, что попытка католических кругов воздействовать на папу с тем, чтобы оставить Мюллера в Риме, снова насторожила гестапо.
В декабре 1942 года таможенный чиновник в Праге задержал агента абвера Шмидттубера по подозрению в незаконном провозе валюты. Последний признался, что вез деньги для абвера, и на допросе рассказал о группе генералов, пытавшихся через Ватикан вести переговоры с союзниками по вопросу об условиях мира. Он назвал имена Остера и фон Донани. Мюллер из гестапо немедленно ознакомился с этим делом и приказал провести тщательное расследование.
Оно велось очень медленно. Только в апреле 1943 года следователи явились к Канарису, чтобы получить разрешение произвести обыск в кабинете Донани. Там они нашли дело пастора Дитриха Бонхеффера, уже известного гестапо как противника национал-социализма. В деле указывалось, что Бонхеффер должен быть освобожден от военной службы, так как имеет ценные связи за границей. Бонхеффер тайно встречался с епископом Чичестерским в Стокгольме и информировал его о некоторых подробностях готовившегося покушения на Гитлера. Однако об этом в деле ничего не упоминалось. Донани и Бонхеффер были арестованы, генерал Остер снят со своего поста. Арестовали также и Иозефа Мюллера, которого ожидал военный суд.
«Я был предан военному суду, — рассказывал он : мне, — по обвинению в государственной измене и подрыве военных усилий государства. В целях защиты я решил сказать, что действительно вел разговоры о мире, но в такой мере, в какой этого требовала моя служба в разведке. Однако никакого участия в переговорах о заключении мира не принимал. Мне было известно, что гестапо не располагает какими-либо документами, которые могли бы меня уличить. Проект предложений, привезенный мной из Рима, хранился в штабе сухопутный войск в стальном сейфе полковника Шредера, близкого друга адмирала Канариса. Я заявил на суде, придерживаясь намеченной мной линии защиты, что должен быть признан или абсолютно невиновным или полностью виновным, и потребовал для себя или полного оправдания или смертной казни. Суд оправдал меня, но меня продолжали держать под арестом, так как гестапо намеревалось подвергнуть меня специальному допросу».
В феврале 1943 года, когда следствие по вышеуказанному делу не было еще закончено, Канарис имел первую официальную встречу с Кальтенбруннером в Мюнхене. В это время как раз повесили двух студентов мюнхенского университета за пропаганду против гитлеровского режима. Кальтенбруннер был раздражен. Хотя Кальтенбруннер и не был таким коварным и жестоким, как его предшественник Гейдрих, все же он являлся опасным противником.
При встрече Канарис обратил внимание на его широкие плечи, массивную голову, холодные пронизывающие глаза и особенно удивился величине его рук. «Настоящие лапы убийцы», — рассказывал он потом одному из своих офицеров. Кальтенбруннер был недоволен одним из людей Канариса — начальником разведки в Вене графом Маронья-Редвицем. Он утверждал, что граф поддерживает тесную связь с консервативной оппозицией в Венгрии и находится в дружеских отношениях с некоторыми работниками венгерской разведывательной службы, подозреваемыми в проанглийских настроениях.
